— Что это? — удивленно спросила Жанна, увидев, как в комнату входит сам Хамид Шариф с каким-то высоким худощавым человеком.

Цвет кожи незнакомца напоминал жареный кофе. Он был так же черен, как евнухи-суданцы, сторожившие женщин, но гораздо более пожилой. Впрочем, Шантель подумала, что он не мог быть евнухом, да и вообще рабом. Уж больно богато выглядел спутник работорговца в своей красивой, отделанной мехом одежде из голубого шелка, украшенной к тому же великолепными сапфирами. Связка таких же прекрасных камней украшала его огромный, чуть не в два фута высотой, тюрбан.

Девушка вздохнула и прикрыла нижнюю часть лица газовой вуалью, прикрепленной к ее нынешнему головному убору.

— Такое уже бывало, — сказала она. — Шариф иногда приводит сюда покупателей, которые не могут ждать дня продажи или пропустили предыдущий аукцион. В последний раз это был человек, у которого умерла стряпуха, и ему срочно требовалась новая.

Она не стала добавлять, хотя и с отвращением вспомнила, что эти покупатели ощупывают и осматривают невольниц, открывают им рты, проверяя наличие зубов, а то и задирают полы их жилеток. Такая короткая жилетка была сейчас единственной одеждой, прикрывающей верхнюю часть фигуры Шантель и всех прочих находящихся в комнате женщин. Туники, которую ей дал Хаким, девушка лишилась после первого же принятия ванны. Прежнее ее одеяние унесли, выдав взамен такое же, как у всех остальных, и подарка маленького турка она с тех пор больше не видела.

— А почему ты прикрываешь лицо? — спросила вдруг француженка.

— Мне сказали, что я должна это делать всякий раз, когда сюда входят покупатели. Шариф не хочет, чтобы кто-то видел мое лицо до того, как он меня будет продавать.

— Надо сказать, чтобы и мне тоже дали вуаль, — фыркнула Жанна, — думаю, что и на меня не следует смотреть кому попало.

Шантель чуть было не рассмеялась, услышав, каким надменным тоном это было сказано, но как раз в этот момент она поняла, что клиент Шарифа смотрит именно на нее. А через несколько мгновений силы и вовсе оставили Шантель — оба мужчины шли к ней.

— Это та самая? — спросил незнакомец, безразлично водя своими шоколадными глазами по фигуре девушки.

Хамид Шариф — приземистый человек среднего возраста, казалось, совсем уменьшился рядом со своим представительным гостем. Шантель, которая всегда видела своего хозяина самоуверенным и полностью владеющим своими чувствами, была поражена тем, каким суетливым и подобострастным он выглядел сейчас.

— Но это пока еще так неопределенно, мой господин, — старался уйти от прямого ответа работорговец. — Я уже сообщил о ней за пределы Барики. У меня есть покупатели в Алжире и…

Властный взмах смуглой руки прервал причитания Хамида Шарифа.

— Сколько?

— Но, Хаджи-ага, мой господин, пожалуйста… Что же я скажу моим покупателям?

— Правду. Или предложи им кого-то другого. Вот ее, — Хаджи-ага указал на Жанну, и было заметно, что Шариф несколько успокоился. Француженка, вне сомнений, была весьма привлекательна. Он и раньше подумывал о том, чтобы предложить ее в качестве утешительного приза тем покупателям, которые проиграют в закрытых торгах за англичанку. Конечно, она постарше и не девственница, но по крайней мере тоже блондинка.

— Сколько? — повторил Хаджи-ага.

— Я надеялся по крайней мере на пять тысяч пиастров.

Чернокожий человек даже не повел глазом.

— Я дам три.

— Невозможно! Я не соглашусь менее чем на четыре с половиной тысячи.

— Три с половиной и благодарность моего господина.

— Ну, раз вопрос ставится таким образом, я не могу отказаться, — произнес, кланяясь, Хамид Шариф. Когда он выпрямился, на лице его была широченная улыбка.

— Отлично! Это почти не заняло времени, — прокомментировала произошедшее Жанна, когда мужчины отошли от Шантель и остановились около чернокожей принцессы.

Шантель ответила не сразу. Она была в легком шоке. Ведь именно ее только что купил человек, достаточно пожилой, годящийся ей в деды. К Тому же человек с такой черной кожей, которую она никогда не видела до того, как попала на Варварский берег.

— Я… я не разобрала всего, что они говорили, — наконец произнесла она, глядя широко раскрытыми бархатными глазами на подругу. — Этот человек в самом деле купил меня?

— Да, — быстро заговорила Жанна, не скрывая своей радости. — И, насколько я понимаю, твое место на аукционе теперь достанется мне. О, это лучше, чем я могла представлять в своих мечтах! А тебе, крошка, можно больше не беспокоиться об оскорбительных для тебя торгах. Все кончено. Теперь у тебя есть хозяин и господин.

Все кончено? Да, так оно и есть. Ей не надо больше бояться, что на торгах ее заставят раздеваться перед дюжиной мужчин, — ведь, несмотря на обнадеживающий рассказ Жанны, до сих пор такая опасность существовала. Теперь все. Ее продали. И купил ее этот старый человек. Может, ему только и нужно, что осознавать себя ее хозяином. Неужели и такому старику действительно нужно, чтобы в его постели была женщина?

— Интересно, кто же это такой, что Хамид Шариф рискнул из-за него озлобить своих клиентов? Он, должно быть, очень важная птица, — предположила француженка.

Шантель не ответила, ее внимание было занято наблюдением за мужчинами, которые, похоже, опять торговались, на этот раз по поводу цены африканской красавицы. Что бы это значило?

Те немногие турки и арабы, которых она встречала до сих пор, все были смуглы, темноглазы, как правило, небольшого роста, хотя попадались и стройные, и полные. Все они отличались резкими чертами своих темнокожих лиц с орлиными профилями. Исключением был лишь тот турок, который приходил за новой стряпухой. Его светлая кожа сразу удивила девушку. Даже стражники, стоящие у дверей их комнаты, заметили это и то ли из симпатии к девушке, то ли от нечего делать попытались объяснить ей причину необычной внешности покупателя. Турки, по их словам, изначально являлись восточным народом, в жилах которого соединилась кровь татар, монголов, грузин, персов, арабов и, конечно, того небольшого племени, давшего им имя. Но с 1350 года границы их империи стали расширяться не только в Азию, но и на запад, в Европу. В гаремах появились гречанки, сербки и болгарки, а сама турецкая цивилизация превратилась в столь же космополитичную, как древнегреческая, римская или византийская. Кое-что об этом она слышала еще от Хакима. Как оказалось, то же самое относилось и ко всему Варварскому берегу. Более того, в последующие века здешние корсары стали привозить захваченных ими англичанок, подданных Голландии и даже американок. Рабыни рожали детей своим господам, и те, как и их отцы, считали себя турками или арабами.

Естественно, в первую очередь пополнялись гаремы богатых людей, и сейчас именно наиболее богатые и знатные здесь имели в своих жилах лишь малую толику восточной крови. Уже не было ничего удивительного в том, что правоверный мусульманин, сняв свой тюрбан, ничем не отличался от христианина, а у самого султана рыжие волосы и голубые глаза. Но подальше от дворцов, среди людей, снующих по улочкам городов Варварского берега, таких было не так много, гораздо чаще там встречались совсем другие лица — недавние жители пустынь из многочисленных арабских и берберских племен, зачастую столь же черные, как , и евнухи из Нубии. Подобные бедняки, конечно, были нечастыми гостями на дворе Хамида Шарифа, а посему и Шантель ничего не знала об их существовании. Впрочем, она была даже рада тому, что купивший ее человек столь не похож на нее. Девушке была ненавистна сама мысль о том, что ее хозяином может стать человек, ничем не отличающийся от тех, кого она встречала в Англии. Уж лучше пусть его вид свидетельствует о совершенно чуждом для нее обществе.

Жанна тоже была рада тому, что ее подруга наконец хоть чем-то заинтересовалась. Это уже неплохо. Тем более что ей совсем не хотелось отвечать на ее вопросы. Ведь принципиальной разницы в том, купил ли ее султан или пастух, на самом деле не было. Она уже продана, имеет хозяина и остается рабыней. Никто не станет спрашивать ее согласия на эту роль, и никому не интересно, как она себя в ней чувствует.

— Кажется, тебе пора вставать, крошка. По-моему, это за тобой, — сказала француженка, указывая на приближающегося к ним стражника.

Стражник дал Шантель какой-то балахон и чадру, показывая знаками, что все это следует тут же надеть. Девушка послушно выполнила распоряжение. Она решила беречь силы, они еще могут пригодиться ей при более серьезных обстоятельствах, например, если ее попытаются силой принудить лечь в постель к этому мужчине.

Жанна поднялась, чтобы обнять ее на прощание. Она успела полюбить эту девушку, хотя знала ее всего несколько часов.

— Удачи тебе, подруга!

— Если желаешь мне удачи, молись, чтобы я смогла убежать.

— Ох, крошка, выброси из головы эти мысли.

Шантель отвернулась.

— Только тогда, когда я умру, — прошептала она про себя, выходя вслед за стражником из багнио.

Глава 16


Тайные замаскированные комнаты не являются чем-то необычным на Востоке. Одна или две такие обязательно есть в любом большом доме, а уж во дворце правителя тем более. В резиденции дея Барики невидимый наблюдатель мог следить за каждым, кто находится в зале для приемов, тронном зале, дворцовой школе, палате заседаний дивана и даже в собственной спальне Джамиля.

В детстве Дерек и Джамиль нередко ощущали на себе внимательный взгляд, устремленный на них сквозь одну из деревянных решетчатых панелей, расположенных в верхней части стен школьного помещения. Они всегда знали, что это кто-то из родителей пришел понаблюдать за занятиями, не прерывая их ход. Известно было и о наказании, которое придумал для своих провинившихся жен Мустафа. Он сажал их в комнатку, позволяющую вести скрытое наблюдение за его спальней в тот момент, когда сам развлекался там с одной или двумя наложницами. А присутствовать на заседаниях дивана, члены которого ничего не подозревали о том, что за ними следят, вообще было одним из любимых занятий всех султанов.

Сейчас Дерек сам стоял в потайной комнатке, оперевшись рукой на решетку, и смотрел на предававшегося лени Джамиля. В лишенном каких-либо украшений маленьком и темном помещении, в котором он находился, было жарко и довольно душно. На полу лежали несколько подушек, но граф ими пользовался редко.

Каждый день начинался теперь у него с того, что его провожали в такую же крошечную комнатку, расположенную за тронным залом. В ней он проводил несколько часов, наблюдая, как Джамиль ведет текущие дела. Дей разбирал споры своих чиновников и проступки слуг, верша правосудие. Порою даже наложницы добивались у него официального приема и излагали свои жалобы.

Одно утро Дереку пришлось провести за залом для аудиенций, в котором дей принимал важных иностранцев и выслушивал сообщения о делах в своем городе. Прежде для таких приемов отводилось от четырех до пяти раз в неделю, но с недавних пор Джамиль распорядился оставить для аудиенций лишь один день, и лично занимался только самыми важными вопросами. Менять этот порядок сейчас, по его мнению, было уже поздно.

В ту потайную комнату, где он находился сейчас, Дерек переходил после полудня. Отсюда он изучал, как брат ведет себя со своим ближайшим окружением: что доставляет ему удовольствие, что раздражает. Оставался здесь граф до вечера, и было похоже, что Джамиля это нисколько не смущает. Дей не ограничивал своих порывов и не сдерживал гнева, когда что-то его сердило. Омар, который чуть ли не постоянно находился рядом с графом, несколько раз вынужден был разъяснять ему, что грубость и даже жестокость, столь заметные сейчас в поведении Джамиля, вовсе не являются его истинной натурой.

— Вообще-то он славится почти безграничным терпением и добротой, — шептал старик. — Он, конечно, может разгневаться и наказать того, кто плохо выполнит его распоряжение, но почти всегда проявляет милосердие и готовность простить. Даже сейчас Джамиль еще не такой тиран, каким был предыдущий дей Махмуд. Просто ему слишком долго пришлось во многом ограничивать себя. Твой приезд немного успокоил его, но он не хочет, чтобы кто-нибудь заметил изменения в его поведении. Даже у его женщин не должен возникать вопрос, отчего исчезла раздражительность дея.

Дерек все это прекрасно понимал. Он и сам вел бы себя скорее всего точно так же, попав в такие обстоятельства. Однако как раз в таких обстоятельствах ему и придется очутиться в ближайшее время, а потому Дерек молил Бога о том, чтобы эти испытания не продлились для него столь же долго, как для Джамиля.

К своей новой роли граф готовился днем и ночью, изучая брата во всех жизненных ситуациях. Исключением для наблюдения не являлась даже спальня дея. Поначалу он пытался отказываться, испытывая некоторую неловкость от того, что ему придется наблюдать брата за столь интимным занятием. Правда, будучи детьми, они с Джамилем сами порою прокрадывались в ту секретную комнатку и подсматривали за отцом и его наложницами. Но тогда это была просто шалость, опасное и щекотавшее нервы мальчишеское приключение. Роль же пассивного созерцателя постельных сцен для взрослого мужчины была, с точки зрения Дерека, позорной. Однако Омар сумел убедить его, что знание того, как ведет себя Джамиль с женщинами, просто необходимо, ведь и это являлось неотъемлемой, частью жизни дея.