Линда Кук - Серебряный ветер

Симон отразил атаку.

Аделина огляделась. Она не увидела ни одного живого существа, нуждавшегося в помощи. Ей тоже вроде бы ничто не угрожало. Соскочив с лошади, она повела свою упирающуюся кобылу вверх по склону по тропинке между древними валунами.

Вначале она увидела стрелы, затем кровь, цветом еще ярче, чем стрелы. Кровь обагрила камень, а возле него, на мягком мхе между камнями, лежал умирающий.

— Не подходи! — заревел Симон.

— Ты ранен?

— Я проклят, — сказал он.

Она шагнула вперед, и он подошел, чтобы остановить ее. На какое-то ужасное мгновение ей показалось, что кровь на его руках его собственная. Он слышал, как она вскрикнула, и посмотрел на свои руки.

— Я не трону тебя, уходи, ты не должна это видеть.

Некто в окровавленном плаще приподнялся и затих.

— Должно быть, он умер, — сказала Аделина. — Давай уйдем отсюда.

— Уходи ты. Ты не должна в этом участвовать.

— Симон…

— Тс-с! — Он посмотрел в небо, затем скользнул глазами вверх по склону широкого холма позади них, потом перевел взгляд на кроваво-красные стрелы. Он пробормотал ругательство, затем прошел мимо Аделины к ее кобыле, сгреб поводья в кроваво-красный кулак. Аделина шагнула к мертвому и взглянула в его лицо. Это был Амвросий.

Амвросий, священник.

Маленькие невидящие глаза на широком лице смотрели на нее так, будто то, что он обнаружил в момент смерти, удивило его. Маленький приоткрытый рот, обнаженные десны над зубами. Ветер трепал жидкие желтые волосы над окровавленным лбом.

Аделина отступила и, чтобы не упасть, прислонилась спиной к камням. Пятна крови замелькали у нее перед глазами.

— Тебе не надо было смотреть. Это священник, нормандский священник, — сказал Симон.

— Не может быть!

— Может, и я проклят.

Симон тряхнул головой, словно хотел очистить ее от мусора. Он опустился на колено перед стременем.

— Обопрись на мое плечо и залезай. Возможно, он был не один.

— Я не уеду.

— Быстро вверх.

Своими окровавленными руками Симон приподнял ее в седло и крепко шлепнул кобылу по заду, заставив вихрем помчаться к вершине холма.

Аделина остановила лошадь, хотя животное сильно нервничало. Симон поднимался в гору следом. В одной руке он держал свой окровавленный меч, в другой красные стрелы и лук. Внизу между камнями остался лежать мертвый священник.

— Он не священник, — выкрикнула Аделина.

— Поезжай за мной. — Симон обогнал ее и побежал вперед по тропинке.

Небо насупилось, словно осуждая смертоубийство, произошедшее у подножия холма.

Симон зашел в заросли и вывел оттуда коня.

— Поднимайся дальше. Остановишься возле деревьев, — коротко приказал он.

Симон вел коня в поводу позади Аделины, часто останавливался и оглядывался, всматриваясь в полоску леса внизу. Стрелы он запихнул в седельную сумку, а меч по-прежнему держал в руке.

Аделина добралась до рябинового куста у истока ручья и развернула кобылу мордой к долине. Теперь тело священника уже не проглядывалось среди камней.

Симон поравнялся с ней и, указав на ручей, сказал:

— Вначале пить.

Они напоили коней. Аделина опустилась на колени возле ручья и стала пить ледяную воду, зачерпывая ее ладонями. Симон подождал, пока она напьется, затем спустился вниз. Первым делом он обтер о дерн окровавленный меч, потом опустил в воду руки. Умыв лицо, он встал и посмотрел вверх.

— Там, — сказал он, — там мы укроемся и будем наблюдать.

Аделина тронула его за рукав:

— Симон, не может быть, чтобы Амвросий был священником.

Симон покачал головой:

— Это конец, мне конец. Разве ты не понимаешь, что будет дальше? Священник он или нет… — Симон замолчал на полуслове и взялся за поводья своего жеребца: — Быстрее в пещеру. Нам надо скрыться, покуда мы не знаем, кто пойдет следом.

Аделина скользнула взглядом поверх куста рябины и поняла, о чем говорил Симон.

— Пещера? Так это…

— Нет. — Он спрятал меч и взял поводья обоих животных. — Я осматривал ее два дня назад, она не сквозная. — Он посмотрел на Аделину, и во взгляде его была безнадежность и злость. — Там можно укрыться на время, и оттуда виден склон холма, но это не спасет нас.

Был один трудный момент, когда жеребец отказался пройти в широкую, но низкую пещеру позади куста рябины. Аделина взяла поводья из рук Симона и уговорила свою пусть неказистую, зато ласковую кобылу войти в укрытие. Вскоре и жеребец прекратил сопротивляться и встал рядом с ней. Симон сбросил седельные сумки и привязал к ним поводья.

— Если к закату никто не появится, я постараюсь доставить тебя к отцу. Если никто не появится и после заката и мы сможем дождаться, пока встанет луна, сделать это будет проще. Кардок должен отправить тебя на юг, в Стриквил к Маршаллу.

Симон говорил так, будто намеревался исчезнуть и из долины, и из ее жизни. Я проклят — так он сказал. Аделина посмотрела на его руки — теперь уже очищенные от крови. Они не дрожали, когда он погладил жеребца по шее.

— Симон, этот человек не был священником. Как может священник быть убийцей?

Симон повернул голову и поверх ее плеча посмотрел на холм.

— Разве это имеет значение?

Она узнала знакомый холодок в его голосе. Она заметила, с какой осторожностью он избегает смотреть ей в глаза. Симон вновь возвел между ними барьер — Аделина сама нередко пользовалась этим оружием, когда находилась среди чужаков и хотела скрыть свой страх. Он боится только за себя или у него есть основания опасаться и за чужую жизнь?

Симон что-то прошептал коню и проверил седло.

— Оставайся здесь, — велел он, — смотри, чтобы лошади вели себя тихо.

Он решил оставить ее здесь, уйти, не попрощавшись, и отправить отца за ней? В глазах его читалось отчаяние, неужели таким она видит Симона Тэлброка в последний раз? Он согнул лук и подобрал красные стрелы. Аделина смотрела мимо него, на склон.

— Где ты будешь?

— Возле камней наблюдать за дорогой.

— Я пойду с тобой.

— Нет, оставайся здесь.

— Симон…

Он уронил лук и порывисто, крепко, до боли, обнял ее.

— Я вернусь и отвезу тебя к отцу. Но если… — Симон судорожно вздохнул и зашептал, касаясь губами ее щеки: — Если ты услышишь звуки борьбы, жди, пока не сядет солнце, затем отвяжи жеребца, ударь его, чтобы он выскочил, а потом скачи вниз по другой тропе. Не выезжай на дорогу, тебя не должны видеть…

— Если я пойду с тобой, то уже буду на полпути вниз. Прошу тебя, Симон…

Он тихо выругался и зажал ее лицо между ладонями.

— Если кто-нибудь придет на встречу со священником, этот кто-то не должен тебя увидеть. Мы не можем рисковать. Послушай, Аделина: священник затаился буквально в шаге от дороги. Я проехал мимо него, меня легко было пристрелить. Я заметил его, только поднявшись выше по склону. Я увидел, что он смотрит на дорогу с оружием наготове.

Симон схватил ее за плечи, будто боялся, что она упадет.

— Когда ты подъехала, он натянул лук. Это тебя, Аделина, тебя он хотел убить.

Он обнял ее за плечи и прижал к стене пещеры.

— Ты едва не умерла потому, что жена мне. Они бьют по мне через тебя. Ты должна оставить меня, Аделина. Рядом со мной ты постоянно будешь мишенью.

Аделина сморгнула горячие слезы, выступившие на глазах.

— Почему ты валишь все на себя? Священник позволил тебе проехать, не тронув. Он целился в меня. Если Лонгчемп так тебя ненавидит, почему тогда ты не стал его мишенью? Он мог бы…

— Аделина, не думай об этом.

Аделина перевела дух и продолжила более твердым голосом:

— …Он мог бы вначале застрелить тебя, а потом уже дождаться меня и убить.

Симон открыл было рот, чтобы заговорить, но передумал. Аделина видела его нерешительность и поняла, что корни вражды Лонгчемпа куда глубже, чем он хочет показать. Даже сейчас он не желал довериться ей.

Симон с трудом улыбнулся.

— Ты дала Лонгчемпу повод тебя убивать? Ты предала его ради меня? Или отказалась выполнить то, что он просил?

Аделина покачала головой. Симон швырнул свой плащ на землю и опустился на него вместе с Аделиной.

— Скоро твои соплеменники заметят наше отсутствие и отправятся на поиски. Я не дам им подъехать к телу. Ты отправишься к отцу и будешь жить под его защитой, он спрячет тебя среди своих людей.

— Я не…

— Я останусь здесь, покуда не выясню, кто хотел твоей смерти, и убью его перед тем, как исчезнуть. Твой отец должен хорошо тебя спрятать. Никто, даже Петронилла, не должен знать, куда ты уехала.

Аделина начала всхлипывать.

— Если бы я знала, что у нас так мало времени… Он обхватил ее крепко-крепко.

— Нет, Аделина, не думай об этом. Мы будем вместе.

— В этой жизни?

— Миледи! — Голос его стал хриплым от страсти. Она прижалась к нему с отчаянной силой.

— Останься со мной, — сказала она, — здесь, сейчас. Она повернула голову, прижавшись щекой к его груди.

Отсюда ей были видны луг и лес на склоне.

— Никого нет поблизости, — сказала она, — даже ястребы улетели. Дай мне этот час, Симон. Подари мне ребенка.

Он вздрогнул, будто она его ударила.

— Ты хочешь, чтобы я забыл об осторожности? Ты знаешь, что тебе придется выстрадать, вынашивая ребенка от человека, проклятого за свои деяния?

— А ты знаешь, что мне придется выстрадать, если я никогда больше тебя не увижу и у меня ничего не останется после тебя? Если уж нам суждено расстаться, дай мне этот час. Только этот час.

Он остановил поток ее слов поцелуем, и мир перестал существовать. Все потеряло смысл, кроме рук, обнимавших ее, кроме желания, сжигавшего ее тело. Аделина подняла руки, чтобы скинуть плащ, Симон хотел было остановить ее, но сорвал с себя верхнюю тунику и укрыл ею их обоих.

Они опустились на его накидку, расстеленную на холодном камне. Голова ее покоилась у него на плече, рука его ласкала ее под платьем. Он целовал ее медленно и властно, словно у него впереди была целая вечность, чтобы разбудить в ней желание и подарить наслаждение.

Он не позволил ей обнажить грудь и целовал соски сквозь мягкую шерсть. Аделина таяла под его лаской, стараясь освободиться от мешавшей юбки, чтобы прижаться к нему теснее.

— Это преступление, — пробормотал он, — преступление брать тебя здесь вот так.

— Если ты меня сейчас оставишь, я сойду с ума — прошептала она. — Прошу тебя, Симон…

Он отстранился и остановил ее протест поцелуем. Она не могла дышать от желания.

Потом Симон вновь оказался рядом с ней, его кожа была горяча, а орудие страсти пульсировало у самого центра ее желания. Он бормотал какую-то нежную бессмыслицу, но она не понимала слов в охватившем ее восторге. Резкая острая боль ворвалась как вихрь, но не успела Аделина расценить ее как страдание, как боль исчезла, потонув в ни с чем не сравнимом наслаждении.

Опустошенный, он затих. Потом крепко прижал Аделину к себе, и она лежала, довольная, все еще полная его теплом, ощущая его внутри себя. Симон потянулся за краем плаща и накинул на них сверху, как одеяло.

Она выглянула на свет.

— Мир все еще на месте.

— А ты в этом сомневалась?

— Я была уверена, что он исчез. — Аделина подняла голову и взглянула в его потемневшие от страсти глаза. — А ты?

Он положил ее косу поперек своего плеча и поднес к губам.

— Твои волосы цвета меда и спелой пшеницы, — сказал он, — а тело напоено теплом лета. Для меня мир остался где был, но зима исчезла. — Он вдруг замолчал в нерешительности. — Когда я впервые увидел тебя, верхом, с непокрытой головой, в этом зеленом платье, мне показалось, что ты явилась из другого мира. Ты — само лето, заблудившееся в северных лесах.

— Ты поэт.

Он поплотнее прикрыл ее плечи плащом и крепко обнял.

— А вы лгунья, миледи. Вы были девственницей и понятия не имели, о чем просили меня. Потерять девственность в пещере! Это не преступление, миледи, это смертный грех.

— А мне понравилось, — сказала она.

Внутри себя она почувствовала, как вновь восстает его плоть.

— Мы снова это сделаем? — прошептала она.

— Не двигайся.

— Так как?

— Я самый большой дурак, — сокрушенно сказал Симон. — Ты должна была возлежать на кровати, усыпанной розами.

— Придет время, — сказала Аделина, — когда у нас будет такая ночь.

Он вздохнул и погладил ее косу.

— Молюсь, чтобы мы обманули судьбу, и тогда у нас будет много таких ночей.

Увы, в голосе его было мало надежды.

Она проснулась, когда уже наступили сумерки, закутайная в плащ Симона и его тунику, одна на холодном полу пещеры, ставшем ее брачным ложем. Во сне ей чудился запах дыма, и она продолжала ощущать его и когда проснулась, но во сне Симон был рядом, согревая ее своим теплом, а наяву — нет.