Она читала мысли? Он взъерошил свои волосы. Райан решил закончить эту беседу и потянул её за руку, обратно во двор, но её следующее заявление пригвоздило его к земле.

— Ты ведь так и не встретился со своим товарищем, Райан! Это никуда не годится. Возможно, барон Хьюберт ещё тот наглец, но нужно отдать ему должное, мы обязаны ему. Он заботлив, хоть и негодяй!

— Чем это мы ему обязаны, жена?!

Он развернулся к ней, в ярости прокричав эти слова, отчего голос его зазвучал на всю округу, разносясь над рекой.

— Почему ты злишься, муж мой?! — она тоже ощутила негодование, — он уже столько времени ожидает встречи с тобой, терпя зануду Голлагэра, что вполне заслужил твоего внимания! Или ты собрался злиться на него всю жизнь? Все совершают ошибки, Райан. Никто не безгрешен!

О да! Как она была права, но её рассуждения лишь подлили масла в огонь.

— Я вижу, ты решила, что достаточно узнала этого человека, едва пообщавшись с ним? Ты наивное дитя, Даниэль, и находишься в опасном заблуждении.

— Я не так глупа, как ты себе это представляешь, муж! — она перекричала даже его.

— Я не считаю тебя глупой, но ты больше никогда не заговоришь о Хьюберте Даниэль! И никогда не приблизишься к этому человеку!

— От чего же?

— Потому что я запрещаю тебе это! И ты обязана повиноваться! Этот человек — негодяй!

— Я вижу, у вас много общего, муж мой! — она зло наступила ему на ногу, сердито сжимая руки в кулаки, и направляясь во двор.

Но он резко схватил её за руку, лишь пытаясь удержать от необдуманного поступка, боясь за неё всем сердцем, когда успел заметить, как вместе с холодным синим блеском её глаз, сверкнуло на выглянувшем солнце тонкое лезвие, оставившее на его протянутой руке алую полосу. Рана была поверхностной и задела лишь кожу, но барон словно окаменел, глядя исподлобья на жену.

Она сжалась, словно дикий зверёк перед атакой, не выпуская кинжал из дрогнувшей руки. Он видел боль сожаления, мелькнувшую на её побелевшем лице, но другой, холодящий ужас, пока неведомый ему, не давал ей прийти в себя. Райан осторожно и мягко сделал шаг вперёд, обращаясь к ней, медленно произнося каждое слово:

— Поговори со мной, Даниэль… — он подступал, уже зная, как обезоружить её, не причиняя вреда, но она словно читая его мысли, ловко вывернулась из-под его руки, отступая и не опуская оружия.

Райан сдержался, усмиряя свой гнев, и повторил попытку, на этот раз, кинжал был выбит из маленькой ладони. Она, несомненно, будет болеть, и он утешит её, и будет утешать, сколько потребуется, но сейчас его волновало другое. Сапогом он откинул оружие подальше, убеждаясь, что теперь оно недосягаемо для его жены.

— Откуда у тебя этот кинжал? — медленно произнёс Райан.

Он увидел, как Даниэль напряглась всем телом.

— Это не важно! — она сердитым волчонком поглядывала на лезвие, сверкавшее на каменном мосту.

Он проследил за её взглядом, отрицательно покачав головой.

— Важно, — твердо возразил он, — говори со мной, Даниэль.

Она долго стояла и молчала, успокаивая дыхание.

— Это долгая история. И я не уверена, что тебе нужно её слушать.

— Наоборот, очень даже нужно, поверь мне, — убеждал он её тихим голосом, сдерживаясь, чтобы не схватить немедленно и унести в дом.

— Прости меня, Райан, я плохая жена! Ты вправе ненавидеть меня! — она выглядела такой жалкой, голова её опустилась, гнев покидал её, теперь ей стало ещё горше.

Муки совести терзали девушку, полностью уверенную в том, что теперь ей никогда не вымолить его прощения. Все её старания пошли прахом! И почему её глупая реакция испортила все! Но она просто не могла иначе, стоило кому-нибудь сделать выпад в её сторону, уж тем более хватать так внезапно!

— Я не ненавижу тебя, Даниэль. Это мы обсудим позже, сейчас отвечай.

Он и правде не злился? Она недоверчиво подняла на него взгляд, отводя его от раненной руки мужа. Тот обтёр ладонь о штаны, не желая расстраивать её видом крови.

— Его дал мне Гай.

— Когда? — Райан нахмурился.

— Лет семь назад. Не хочу говорить, об этом! — вскрикнула она, — это просто кинжал, Райан! Прекрати, прошу тебя, пожалуйста!

Райан вёл себя так, будто не слышал её мольбы.

— Зачем он дал тебе это оружие?

Кажется, ей придётся все ему рассказать, иначе он не остановится, пока не добьётся своего, но только Господь ведает, как он отреагирует, когда узнает ответ.

— Он служил мне для самозащиты, муж мой.

— И как часто он служил тебе, Даниэль? — голос его звучал хрипло и тихо, пугая её.

— Я не считала!

— Сколько?

— Десяток, может более… — она долго ждала, глядя на то, как подействуют на Райана её слова, потом поняла, что он не собирался ничего отвечать. Неужели он не понял её?

— Пойдём в дом, Даниэль, — он тихо улыбнулся, медленно протягивая ей свою ладонь, на этот раз, ладонью вверх, предлагая своей маленькой жене, положить поверх неё свою.

Нет, он точно не понял её! Даниэль растерялась. Почему он не сердится, не кричит? Может он решил наказать её в стенах дома, чтобы не унижать перед её людьми?

Её мысли были так очевидны, что он просто возмутился, продолжая держать свою руку.

— Черт возьми, жена, ты просто обязана исправить то, что натворила, и обработать её! — он указал на жалкий порез, который уже перестал кровоточить.

Наконец-то! Его жена спохватилась, переключаясь со своих тревожных мыслей, и придерживая юбки, побежала к замку, намереваясь спасать его от ранения.

— Беги, Даниэль. Однажды, ты сама все расскажешь. Когда станешь больше доверять мне…

Им, несомненно, будет, о чем поведать друг другу! Райан вздохнул, и устало направился вслед за беглянкой.

Глава 36

Всадник прибыл с рассветом. Едва спешившись, он, опуская голову, укрытую низким капюшоном тёмной накидки, уверенно прошёл через двор, останавливаясь перед хозяином замка. Старый Голлагэр лично вышел встречать гостя, и махнув ему коротко рукой, велел следовать за ним в дом. Шаги его были торопливы, и только войдя в галерею на первом этаже и убедившись, что кроме них никого нет, он принял конверт, доставленный гонцом. Барон повернулся к свету, чтобы лучше было видно, и вскрыл его. Печати на конверте не было, да ему и не надо было её видеть, чтобы знать автора этих строк. Так оно и к лучшему. Он принялся читать, время от времени, плечи его подёргивались, и он, поглаживая свою бородку, посмеивался. Ожидавший ответа мужчина, никак не реагировал на странное поведение хозяина дома, терпеливо оставаясь в тени колонн.

Дочитав послание, Голлагэр со всем уважением, тем не менее, тщательно порвал конверт и письмо на мелкие кусочки, запихивая бумажное конфетти в свой карман.

— Ожидай здесь, сынок. Постараюсь не задерживать тебя понапрасну. Говорить ни с кем не смей! Предупреждаю не потому, что сомневаюсь в тебе, а потому, что гости у меня больно беспокойные… — барон побрёл к дверям, ведущим в коридор, и скрылся за ними, направляясь в огромный зал.

Там, расположившись удобно в замечательном глубоком кресле, он взялся писать ответ. Вытянув ноги перед горевшим камином, он с удовольствием грелся, и то задумываясь, то продолжая хихикать, усердно марал бумагу.

Когда же он решил, что достойно справился со своей задачей, то, кряхтя, поднялся и, поднеся к огню листок, ещё раз перечитал, удовлетворённо кивая седой головой, и запечатал конверт собственной печатью.

Голлагэр заторопился обратно, и вручил молчаливому гонцу письмо. Мужчина поклонился, откинув полу накидки и пряча драгоценный конверт.

— Ступай, и будь осторожен. Здешние земли до сих пор неспокойны, — барон похлопал его по спине, провожая к крыльцу.

Когда гость уже верхом покидал крепостные стены замка, Голлагэр краешком глаз приметил Хьюберта, молча наблюдавшего за их действиями. Старик усмехнулся в усы, дожидаясь пока гонец, скрылся с горизонта. Довольный, он повернулся к дверям, и вернулся обратно к камину. Про себя он гадал, как быстро рыжеволосый барон присоединится к нему, наверняка раздираемый любопытством.

Посмеиваясь, Голлагэр, грел свои старые кости у камина, даже в такую жару. Когда вошёл Хью, он уже бросал кусочки бумаги в огонь.

Нормандец остановился, глядя, как жадное пламя моментом расправлялось с тем, что он так жаждал заполучить, но он ничем не выдал своего разочарования. Или ему хотелось, чтобы так все и выглядело.

— Что сынок, тебе вижу совсем заняться нечем? — барон отряхнул ладони, выбросив весь свой мусор.

Хьюберт поскрежетал зубами, но смолчал, сложа руки на груди и глядя, как старик перемешал остатки поленьев в камине. Золотые искры, словно пыльца фей снялась с них, медленно опадая и угасая.

— Кто ваш гость, барон? — не выдержав, воин оперся о жаркий камин, но через мгновение уже отходил, не выдерживая исходившего от него тепла. И как можно было мёрзнуть в такой день? Его рубаха уже липла к спине, и он подавил желание немедленно скинуть её и окунуться в холодную воду.

Немедленно он представил себе реку, тёкшую у стен Тендервиля, и у него даже живот свело. Голлагэр что-то бормотал, наверняка потешаясь над ним, но барон так увлёкся собственными мыслями, что не различал его слов.

Как долго ещё король собирается ожидать известий от них? Казалось, Вильгельм просто потешался над ними, словно противный Голлагэр! И почему эта девчонка решила дождаться его, даже спустя столько лет?! Черт её бери! Неужели не нашлось другого достойного воина?.. С горечью он должен был признать, что её выбор был правильным. Дурочкой эту женщину не назовёшь, хоть она и со странностями.

Он должен был встретиться с Райаном… невозможность сделать это немедленно, доводила до исступления. Он нервно дёрнул шнуровку на рубахе, пытаясь остыть хоть немного, но в жарком зале не оставалось и глотка свежего воздуха. Или это замечал только он?

— Я, пожалуй, пройдусь! — барон быстрым шагом покинул замок, едва сдерживаясь, чтобы не побежать. Широко распахивая огромные тяжёлые двери, он, не останавливаясь, продолжил идти. Ноги несли его вперёд, подальше от дома, подальше от людей, в просторы, раскрывавшихся перед его голодным взглядом полей. Он как стоял, упал со всего роста в высокую благодатную траву, наполнившую его грудь ароматом свободы, ярких, согретых поднимавшимся солнцем цветов и лета.

Барон стянул рубаху, зашвырнул её подальше и, заложив руки за голову, закрыл глаза, успокаивая дыхание.

* * *

Докладывать Вильгельму о том, как продвигаются дела с соревнованиями, приходилось уже второй раз. Король, надо отметить был доволен, хоть все и складывалось не так, как он хотел, но Матильда, его дорогая супруга и их несравненная королева, оказывается, была права! Голлагэр был рад, что смог упросить их правителя отсрочить отзыв своих баронов в Лондон, приведя, как ему казалось достаточно убедительные доводы (что вылились листа на два, а то и три).

Вильгельм был поначалу разгневан своевольством любимого барона Райана, на которого он возлагал большие надежды. Ведь он заставил своего государя сомневаться в правильности собственных принятых решений! Но, как догадался старый барон, Матильда, храни её Господь, смогла в большей степени повлиять на супруга, и умерить его гнев. Очевидно, что лишь любопытство правителя, уберегло барона Райана от наказания, за ослушание. Король жаждал знать, чем окончится это странное соперничество между двумя его воинами. А лично самому Голлагэру, хотелось бы как следует настучать короной по тугодумной голове их правителя, за то, что затеял, эти чёртовы соревнования, а не погнал приказом барона к своей законной жене!

Но разве мог он, достойный человек, выказать такое неуважение к королю?!

Старый барон вздохнул, коря себя за мятежные мысли. Он потянулся за кочергой, и снова разгрёб догоравшие поленья.

— Подожди, дорогое дитя. Скоро эти глупые мужчины наиграются, и ты, несомненно, обретёшь свой долгожданный покой…

Голлагэр повернулся к окну, глядя за крепостные стены, на изумрудные склоны.

— А ты, не обретёшь его никогда, сынок… — он, поднимаясь, покачал головой, заложив руки за спину, и прогулявшись через зал, вышел в коридор, направляясь в галерею.

Там он простоял ещё долго, просто размышляя, и наслаждаясь летним днём.

— Нужно будет нанести визит вежливости, моему соседу, — барон снова хитро усмехнулся в усы, и почесал бороду, — а то ты скоро лопнешь от нетерпения, Хью!

* * *

Все место, отведённое для проводившегося турнира в предместье Лондона, было ярко украшено едва ли не всеми цветами радуги. Вейн не смог устоять перед соблазном. Он уже выехал, вместе с Морганом, чтобы возвращаться, когда это, так и манившее своим весельем действо, словно потянуло его за воротник.