Тем не менее, Элоиза не ревновала Филиппа к его увлечению. Более того, ей даже нравилось, что у мужа есть какая-то цель в жизни. По крайней мере, все лучше, чем скачки или игра в карты…

Это даже вызывало у Элоизы уважение к Филиппу, что было для нее большим облегчением. Какой бы мукой стал для Элоизы брак, если бы она не уважала своего мужа!

– Ты готова? - спросил Филипп. - Если нет, я подожду…

– Нет-нет, - помотала она головой, - я готова.

Филипп пробормотал себе под нос “слава Богу!” (впрочем, возможно, Элоизе это только показалось), и через мгновение она уже была в его объятиях, и он страстно целовал ее. И если еще секунду назад у Элоизы все-таки оставались последние сомнения, этот поцелуй окончательно развеял их.

Как ни старался Филипп во время брачной церемонии и позже, во время свадебного обеда, сосредоточиться на том, что происходило вокруг, мысли его неизменно возвращались к тому, что ему предстоит, когда он, наконец, останется наедине с молодой женой. Перед мысленным взором его все время стояло дразнящее тело Элоизы, и, хотя он еще не видел ее целиком, мужское воображение живописно дорисовывало детали. Филиппу казалось, что все вокруг пропитано запахом Элоизы - этот запах пробивался даже сквозь обилие духов присутствующих на свадьбе дам…

“Скоро, очень скоро!…” - пытался успокоить себя Филипп, но эта мысль лишь еще сильнее возбуждала его.

И вот, наконец, долгожданный момент наступил. Как хороша она сейчас, с ее распущенными каштановыми волосами, лежащими по плечам естественной волной! Филипп и не представлял, что волосы у Элоизы такие длинные - до сих пор он видел их лишь уложенными в аккуратный пучок на затылке.

– И зачем только женщины делают прически? - проворчал он. - Распущенные волосы только добавляют вам соблазнительности!

– Этого требует мода, - улыбнулась Элоиза.

– Думаю, дело не в моде. Это делается для того, чтобы мужчины не возбуждались сверх меры.

– Быстро же ты возбуждаешься! - рассмеялась она.

– Только не вздумай появляться в таком виде перед кем-нибудь еще! Если я узнаю об этом, то умру от ревности!

– Филипп! - нахмурилась Элоиза, хотя на самом-то деле слова его ей польстили.

– Ни один мужчина, если увидит тебя в таком виде, не сможет устоять перед тобой. Да что в таком виде - думаю, что в любом…

– До сих пор смогли устоять, - скромно улыбнулась она.

– Ну и дураки! - поморщился он. - Впрочем, это, должно быть, потому, что они не видели тебя во всей красе. Ты всегда носила этот пучок?

– С шестнадцати лет.

– Что ж, мне остается только поблагодарить судьбу за то, что ты ни разу не появилась с распущенными волосами перед другими мужчинами. Иначе бы ты не досталась мне - кто-нибудь из них уже давно бы…

– Господи, неужели одни мои волосы так возбуждают тебя?

– Ты права, но не одни волосы. Руки, губы, глаза… Черт побери, меня все в тебе возбуждает, Элоиза!

Притянув Элоизу к себе, Филипп поцеловал ее. Он знал, каковы ее губы на вкус - он целовал ее раньше, целовал всего минуту назад. Но сейчас, от этого поцелуя, все его тело словно охватило огнем.

Пальцы Филиппа нащупали застежку ее платья - ряд маленьких белых пуговок на спине.

– Повернись, - попросил он.

Филипп не был особо искушен в искусстве раздевания женщин, к тому же он слишком горел страстью. Филипп боялся из-за своего нетерпения порвать платье или оторвать пуговицу. Поэтому он стал очень аккуратно расстегивать пуговицу за пуговицей, наслаждаясь каждым новым дюймом открывавшегося из-под платья такого желанного тела.

Элоиза теперь навсегда принадлежит ему, только ему. Филипп не знал, за что Бог наградил его таким счастьем, но он ни за что на свете не согласился бы расстаться с ним.

Бережно, осторожно Филипп дотронулся до ее тела. Элоиза слегка вздрогнула.

Наконец, Филипп расстегнул последнюю пуговицу. Собственно, все их расстегивать не было нужды - платье снялось бы и без этого, - но Филиппу нравилось раздевать Элоизу, наслаждаться близостью ее тела и хотелось продлить это удовольствие.

Платье бесшумно упало к ее ногам. Элоиза стояла нагой, дрожа не от холода, а от предвкушения.

Филипп наклонился к ней, поцеловав ее сзади в шею. Несмотря на то что он с трудом сдерживал страсть, Филипп понимал, что с невинной Элоизой нужно действовать медленно, щадя ее девичью скромность, постепенно, шаг за шагом вводить в неведомый ей восхитительный мир чувственности.

В то же время Филипп говорил себе, что Элоиза - его жена и сама сейчас с нетерпением ждет от него решительных действий. Элоиза не Марина, которую мог вывести из равновесия малейший пустяк и которая не была способна ни на какие сильные чувства. Элоиза - вся из страсти и огня.

Элоиза вообще не была похожа на Марину - в любой ситуации. На Марину Филипп боялся даже дышать, боялся что-то сказать - любое слово неожиданно могло стать причиной ее депрессии. Элоиза была совсем другой - сильной, волевой, жизнелюбивой…

Опустившись на колени, Филипп поцеловал ее спину. Затем, движимый инстинктивным пониманием того, чего сейчас хочется Элоизе, провел языком по ее позвоночнику. Кожа Элоизы была сладкой и чуть солоноватой на вкус. Застонав от удовольствия, Элоиза оперлась руками о стену.

– Филипп! - блаженно и немного дразняще пробормотала она.

Он повернул ее к себе, оказавшись с ней лицом к лицу.

Поцеловав Элоизу в губы, Филипп помог ей перешагнуть через ее упавшее платье. Элоиза выбрала для свадьбы небесно-голубой наряд, эффектно оттенявший ее серые глаза.

Платье было великолепным. Но еще великолепнее Элоиза выглядела без него.

Под платьем у Элоизы ничего не было, кроме чулок и подвязок, и Филипп знал, что она специально так оделась - для него. Он снова прижал Элоизу к себе, и у нее перехватило дыхание, когда ее соски коснулись тонкой шелковой ткани его рубашки. Филипп нежно провел пальцем по ее груди, наслаждаясь тем, как реагирует тело Элоизы на его прикосновение. Не отрываясь от ее губ, Филипп легко, словно пушинку, поднял Элоизу на руки.

– Филипп! - проговорила она, с благоговением произнося его имя.

Филипп не мог больше ждать, но, стоя так близко к Элоизе, обнимая ее, он не видел ее целиком. А Филиппу хотелось видеть ее всю, каждый дюйм ее восхитительного тела. Прервав поцелуй, он прошептал:

– Я сейчас…

Отойдя от Элоизы на несколько шагов, Филипп посмотрел на нее. В комнате не было огней, но за окном еще не совсем стемнело, и проникающий сюда свет обволакивал ее фигуру. Груди Элоизы были больше, чем казалось Филиппу, когда их скрывала одежда. Филипп готов был ласкать эти груди до умопомрачения, но ему хотелось большего.

Дрожащими о волнения пальцами Филипп начал расстегивать свою одежду, не отводя взгляда от Элоизы, которая, в свою очередь, наблюдала за ним. Стянув с себя рубашку, Филипп на мгновение повернулся к Элоизе спиной.

Элоиза невольно вскрикнула. Филипп замер.

– Откуда у тебя эти шрамы? - прошептала Элоиза. Филипп не мог бы сказать, что так напугало его. Он знал, что этот момент неизбежен - Элоизе предстоит видеть его голым каждый день на протяжении долгих лет, и рано или поздно она заметила бы шрамы, а заметив, не могла не спросить, откуда они у него.

Сам Филипп давно уже забыл про шрамы - ведь человек, как правило, не видит собственной спины, разве что в зеркале. Элоизе же предстояло лицезреть его шрамы каждый день.

– От ударов кнутом, - произнес он, не поворачиваясь. Филипп мог бы повернуться к Элоизе лицом, чтобы лишний раз не шокировать ее видом шрамов, но, хочет того Элоиза или нет, ей придется привыкнуть к этому мало эстетичному зрелищу.

– Кто же тебя бил? - В голосе Элоизы звучало возмущение жестокостью человека, способного нанести такие раны, и тон ее ранил сердце Филиппа.

– Мой отец, - проговорил он.

День, когда это произошло, Филипп помнил так, словно все случилось вчера. Тогда ему было двенадцать… Филипп вернулся из школы, и отец заставил (именно заставил - возражений Томас Крейн не терпел) сына сопровождать его на охоте. Филипп уже тогда был неплохим наездником, но к прыжку, которого ожидал от него отец, был все-таки не готов. Тем не менее, попытку Филипп предпринял, иначе бы отец навсегда зачислил его в трусы.

Результат был плачевный - Филипп упал с коня, вернее, тот его сбросил. Слава Богу, падение не оставило на мальчике ни царапины, но отец был разъярен до крайней степени. Томас Крейн имел очень жесткие понятия о том, каким должен быть настоящий английский джентльмен, и падения с лошади здесь были абсолютно исключены. Сыновья Томаса Крейна должны были быть идеальны во всем - в стрельбе, в боксе, в езде на лошади, во взятии барьеров - и упаси их Бог совершить хотя бы малейшую промашку.

Джордж, разумеется, с прыжком справился. Он всегда и во всем был хотя бы чуть-чуть, но лучше Филиппа: в стрельбе, в скачках, в боксе. Впрочем, это не было удивительным - Джордж был на два года старше Филиппа, а значит, взрослее и сильнее. В тот раз Джордж пытался заступиться за брата, спасти его от порки, но в результате лишь был выпорот вместе с ним за преступную снисходительность к его слабости. По мнению отца, Филипп должен был пройти суровую школу жизни, и послаблений здесь быть не могло.

Томас уже не раз порол сына, но обычно он использовал свой ремень, и, поскольку удары были через рубашку, тот не оставлял на теле следов. Филипп сам не знал, что заставило отца на этот раз предпочесть кнут - должно быть, просто ослепленный гневом, Томас, не задумываясь, использовал первое, что оказалось у него под рукой.

При первом же ударе кнут располосовал рубашку Филиппа, показалась кровь, но это не остановило отца.

Это был первый и единственный раз, когда после побоев отца остался след, но день этот Филипп не забудет никогда.

Филипп повернулся к Элоизе. Та выразительно смотрела на него.

– Не надо меня жалеть, - произнес он.

– Я и не жалею.

Глаза Филиппа округлились от удивления. Не жалеет? Этого он от Элоизы ожидал меньше всего…

– Я просто возмущена поведением твоего отца.

Несмотря на то что момент, казалось бы, был для этого совсем неподходящим, Филипп не мог сдержаться, чтобы не рассмеяться - так трогательна была Элоиза в своем гневе. Казалось, она готова была прямо сейчас, как есть голая, отправиться в самый ад, чтобы отыскать там отца Филиппа и наказать его по заслугам.

Филипп подошел к Элоизе. Все еще не решаясь дотронуться до нее, он взял ее руку и крепко прижал к своему сердцу.

Филипп разжал пальцы на ее запястье, но Элоиза не спешила убирать руку. Пальцы ее ласкали его грудь, скользили по мускулистым плечам…

– Какой ты сильный! - проговорила она. - Это от работы в оранжерее? Признаться, я не думала, что это так тяжело!

От комплиментов Элоизы Филипп готов был зардеться, словно шестнадцатилетний юнец. Воспоминания об отце уже не столь сильно тревожили его, снова отступив в глубину подсознания.

– Я работаю не только в оранжерее, - сказал он. - В саду иногда тоже…

– Один или со слугами?

Филипп прищурился:

– Элоиза Бриджертон…

– Крейн, - поправила она.

– Крейн. - Филиппу нравилось, что Элоиза теперь носит его фамилию. - А почему ты вдруг спросила про слуг? Признайся - ты когда-нибудь спала со слугами в своих фантазиях? Я знаю, что иногда женщины…

– Нет, ни разу. Хотя…

– Что “хотя”? - Филиппу хотелось знать, что она имела в виду, раз уж они заговорили об этом.

– Хотя не могу не признать, что, когда смотришь на работающих людей, особенно в жаркий, солнечный день, на их голые, потные спины, мускулистые руки, в этом есть что-то… Что-то примитивное, что действует на тебя…

Филипп улыбнулся - как улыбается человек, чья мечта, наконец-то, сбылась.

– Элоиза, - пробормотал он, целуя ее, - ты и понятия не имеешь, что означает это примитивное на самом деле!

Филипп решил, наконец, осуществить и свою фантазию - фантазию, не покидавшую его вот уже несколько дней. Склонившись над Элоизой, он коснулся губами ее соска, чувствуя, как тот набухает от его прикосновения.

– Филипп! - рассмеялась она, обнимая его.

Подхватив Элоизу на руки, он понес ее к постели, которая уже была тщательно приготовлена для новобрачных заботливыми служанками. Уложив жену, Филипп еще с минуту любовался ею, прежде чем снять с нее чулки. Рука Элоизы инстинктивно потянулась, чтобы немного прикрыться, и Филипп не возражал, отдавая должное скромности Элоизы, зная, что его время скоро придет.

Развязав подвязку на одной ноге и просунув пальцы под тонкую, невесомую ткань чулка, Филипп стал ласкать кожу Элоизы, при этом медленно стягивая чулок. Когда его пальцы коснулись ее колена, Элоиза вдруг застонала.

Филипп поднял глаза.

– Щекотно? - спросил он.

– Угу… Но так приятно!

Филиппа радовало, что Элоиза находит его прикосновения приятными. Он надеялся, что она найдет приятным и все остальное.