Джулия Куинн - Сэру Филиппу, с любовью

Второй чулок Филипп снимал уже не так медленно. Затем, отступив от Элоизы на шаг, он начал расстегивать брюки. Приостановившись, он взглянул на жену, ожидая, что она без слов, одними глазами, скажет ему, что готова.

И, наконец, освободившись от оставшейся одежды с быстротой, поразившей его самого, Филипп лег рядом с женой. На мгновение Элоиза напряглась, но, когда губы Филиппа коснулись ее губ, снова расслабилась.

– Не бойся, родная, - прошептал он, - все будет хорошо…

– Я не боюсь.

Филипп внимательно посмотрел на нее:

– Правда?

– Я не боюсь. Просто волнуюсь…

– Элоиза, ты очаровательна!

Она улыбнулась:

– Я уже давно пытаюсь всех убедить в этом. Но ты, кажется, первый, кто мне поверил!

Филипп рассмеялся. Ему по-прежнему казалось чудом, что сегодня их с Элоизой первая брачная ночь. Может быть, это происходит не с ним, а с кем-то другим? Нет, все-таки с ним - просто судьба неизвестно за какие заслуги преподнесла ему подарок, замечательный подарок, который возможен лишь раз в жизни.

Восемь лет Филипп вынужден был воздерживаться от близости с женщиной, но, разумеется, молодой, здоровый мужской организм настойчиво требовал своего. И Филипп привык воспринимать это просто как потребность - такую же потребность, как, скажем, еда или сон. Филипп уже забыл, он просто не ожидал, что общение с женщиной может быть не просто потребностью, а радостным, восхитительным праздником души и тела.

Филипп снова поцеловал Элоизу, вложив на этот раз в свой поцелуй всю страсть, на которую был способен. Губы его скользили по лицу, по шее Элоизы… Филипп не оставил на теле жены места, которого бы он не поцеловал - кроме одного, оставив его на потом.

Филипп никогда не целовал Марину в это самое интимное место. Не то чтобы она когда-нибудь не позволила ему этого словами - просто об этом и речи не заходило. Филипп чувствовал, что для Марины это было чем-то запретным. Марина, как правило, просто лежала под ним, молча и неподвижно, словно исполняла какой-то не очень приятный для нее долг. Филипп знал женщин и до своего первого брака. То были женщины, искусные - ничего не скажешь! - в технике любви. Но - может быть, именно поэтому - настоящей духовной близости, без которой и в телесной не может быть истинной гармонии, у Филиппа с ними не было. Для этого скорее нужно юное, трепетное, невинное создание.

Все должно было совершиться скоро, теперь уже очень скоро.

Филипп осторожно раздвинул ноги Элоизы - так, что мог поместиться между ними. Он уже дошел до последней степени возбуждения и боялся, что “взорвется” раньше, чем следует. Но перед тем как все свершится, Филиппу хотелось доставить Элоизе еще одно удовольствие.

– Элоиза… - пробормотал он, хотя это было больше похоже на вздох.

Филипп хотел ее, она была нужна ему - больше, чем жизнь, больше, чем дыхание, и Филипп не знал, сколько он еще сможет продержаться.

– Да, Филипп? - проговорила она. Почувствовав в ее голосе тревожную нотку, Филипп посмотрел на нее.

– Ты… ты очень большой! - прошептала она. Он улыбнулся:

– Ты знаешь, что для мужчины это - лучший комплимент?

– Знаю.

Филипп рассмеялся.

– Филипп? - снова так же тревожно спросила Элоиза.

– Да, родная?

– Как ты думаешь, мне будет очень больно?

– Откуда ж я знаю, что чувствует женщина? Думаю, все-таки не очень.

– 

Филипп?

– 

Да?

– Честно говоря, меня тревожит еще кое-что… - Голос ее пресекся.

– Что, Элоиза?

С минуту Элоиза молчала.

– Филипп, - проговорила она, наконец, - я долго об этом мечтала, представляла себе, ждала… но я все-таки боюсь разочароваться. Боюсь не того, что ты окажешься не на высоте - в тебе я не сомневаюсь, я боюсь не почувствовать того волшебства, которого жду.

Филипп вдруг преисполнился решимости. Чего он, собственно, ждет, ради чего медлит, в конце концов? Филипп поцеловал Элоизу в губы.

– Лежи спокойно, - приказал он. - Не двигайся!

Прежде чем Элоиза смогла задать какой-нибудь вопрос - а вопросы у нее наверняка были, иначе бы Элоиза не была Элоизой, - Филипп раздвинул ее ноги еще сильнее - так, как представлял себе в бесчисленных сексуальных фантазиях, и коснулся губами ее влажной розовой плоти.

Элоиза невольно вскрикнула.

– Все хорошо, родная…

Слова Филиппа проникли в самое сердце Элоизы. Губы Филиппа, его язык словно желали запечатлеть в его памяти каждый дюйм, каждую складку ее шелковой плоти. Элоиза извивалась, словно в припадке, но руки Филиппа крепко держали ее. Никогда еще Филипп не испытывал такого блаженства, он благодарил судьбу за то, что теперь он женат и может заниматься этим каждый день.

До сих пор Филипп знал о таком лишь понаслышке, он и представить себе не мог, что действительность окажется восхитительнее самых смелых фантазий. Филиппу казалось, что мир исчез для него - и это при том, что сама Элоиза даже еще ни разу не прикоснулась к нему. Впрочем, в этот момент Филиппу и не хотелось этого - ему достаточно было смотреть, как извивается Элоиза на белых простынях.

Филипп понимал, что не должен пока доводить жену до оргазма, но сейчас он был слишком захвачен собственными ощущениями, чтобы думать о ней. Главное - не довести преждевременно до разрядки себя. Филиппу хотелось, чтобы это произошло, когда он будет внутри Элоизы.

Филипп приподнялся на руках, раздвинул пальцами плоть Элоизы и через мгновение уже был внутри.

Внутри Элоиза была горячей и влажной, член Филиппа легко скользил в ней и в то же время ощущал крепкое сжатие. Каким образом то и другое могло сочетаться, одному Богу было известно, но факт оставался фактом.

С губ Элоизы сорвалось имя Филиппа…

И, наконец, Филипп, поднапрягшись, преодолел последний барьер между ними. Может быть, он не должен был быть так резок, может быть, следовало спросить у Элоизы, не больно ли ей, но Филипп не мог остановиться. Так долго он ждал этой минуты… Теперь уже им правили не разум, не чувства, а чисто телесные потребности.

Филипп двигался быстро и, может быть, излишне напористо, но Элоизе, очевидно, нравилось это, ибо она двигалась под ним в том же быстром, энергичном ритме. Пальцы Элоизы больно впивались в его плечи, но Филиппу нравилось это ощущение.

Элоиза снова застонала, но на этот раз с губ ее сорвалось не имя Филиппа.

– Еще! - молила она. - Ради Бога, еще!

Филипп приподнял ее бедра, и Элоиза - то ли оттого, что перемена позиции вызвала у нее новые ощущения, то ли просто потому, что была готова к этому, достигла, наконец, высшего предела. Филипп почувствовал это по тому, как она выгнулась дугой под ним, по крику, вырвавшемуся из ее груди, и по тому, как конвульсивно сжались ее мускулы, обхватывая его.

Через пару мгновений Филипп “выстрелил” сам. В этот момент он словно разом освободился от всего того, что угнетало его долгие годы.

…почему ты отказываешься рассказать мне больше? В конце концов, как старшая (на целый год!) сестра, я все-таки заслуживаю твоего уважения! Ты написала лишь, будто все, что рассказывала Энни Мэйвел о тайнах любви, оказалось в точности соответствующим действительности. Спасибо, разумеется, за информацию, но я все-таки была бы признательна тебе за более подробный отчет. Я понимаю, что ты сейчас слишком занята своим счастьем, но уж для сестры-то могла бы найти время и черкнуть на пару строк больше!

Из письма Элоизы Бриджертон сестре, графине Франческе Килмартин, написанного через две недели после свадьбы последней.

Неделю спустя Элоиза сидела в маленькой гостиной, срочно переоборудованной под ее кабинет, и рассеянно кусала карандаш, пытаясь разобраться в счетах хозяйственных расходов. Следовало подсчитать оставшиеся деньги, мешки с мукой, жалованье слугам и еще многое другое. Но, честно говоря, если Элоизе и хотелось сейчас что-либо подсчитывать, так только то, сколько раз они с Филиппом занимались любовью.

Кажется, тринадцать… Нет, четырнадцать. Точнее, пятнадцать, если считать тот раз, когда Филипп не входил в нее, но, тем не менее, они оба…

Элоиза вдруг почувствовала, как кровь приливает к ее щекам, хотя стыдиться было некого - в комнате, кроме нее, не было ни души, а если бы кто и был, он, разумеется, не мог знать, о чем она думает.

Но Боже правый, неужели она действительно целовала Филиппа туда? Неужели она способна на такое?

Элоиза даже не знала до сих пор, что подобные ласки не так уж и редко практикуются между мужчинами и женщинами. Энни Мэйвел, во всяком случае, о таком не упоминала.

Элоиза состроила недоверчивую гримасу. Возможно, Энни просто сама ничего не знала об этом… И в самом деле, трудно представить себе Энни Мэйвел, занимающуюся этим. Впрочем, Элоизе до недавнего времени трудно было представить вообще кого бы то ни было за этим занятием, и в первую очередь себя.

Да, что ни говори, восхитительно иметь мужа, который до такой степени без ума от тебя! Днем они с Филиппом, правда, виделись редко - он, как правило, был занят своей работой, она своей, зато ночью… Перед этим Филипп обычно давал ей несколько минут (сначала двадцать, потом это время постепенно сократилось до пяти), чтобы привести себя в порядок. Но Элоиза едва могла дождаться, когда услышит в коридоре его шаги.

А затем… Затем Филипп набрасывался на нее, словно сумасшедший. Энергия Филиппа казалась неисчерпаемой. Как и его фантазия - каждый раз он изобретал что-то новое. И что бы он ни придумывал, все, в конце концов, доводило Элоизу до экстаза, до исступления.

Филипп клялся, что никогда не испытывал особой страсти к Марине, но Элоизе трудно было поверить, что мужчина с таким темпераментом способен на длительное воздержание. Какие восхитительные вещи он проделывал с ней одними руками… и губами… и зубами… и языком…

Элоиза снова покраснела. На те ласки, на которые способен был Филипп, не отозвалась бы разве что мертвая женщина.

Элоиза рассеянно покосилась на свою тетрадь, колонки доходов и расходов… Разумеется, числа не сложатся чудесным образом сами собой, если она будет витать в облаках. Но всякий раз, как только Элоиза пыталась сосредоточиться на своих подсчетах, цифры начинали плыть у нее перед глазами.

Элоиза посмотрела в окно. Отсюда не было видно оранжереи Филиппа, но Элоиза знала, что та совсем рядом, за углом, и что Филипп там сейчас или сеет что-нибудь, или прививает какой-нибудь черенок, или занимается еще чем-то.

Элоиза поморщилась. Филипп, как правило, пропадал в оранжерее весь день - иногда даже не являлся к обеду, распорядившись, чтобы обед отнесли к нему в оранжерею. Элоиза понимала, что не может все двадцать четыре часа в сутки быть с Филиппом, что у него, да и у нее, есть и другие дела… Некоторые супружеские пары общаются друг с другом еще реже. Но ведь шла лишь вторая неделя их медового месяца…

Свадьба была сыграна слишком поспешно: выходя замуж за Филиппа, Элоиза не могла сказать, что успела как следует изучить его. Знала, разумеется, что он честный, порядочный, будет хорошо с нею обращаться… Но за неделю брака Элоиза узнала о своем муже много нового. И в первую очередь то, какой, оказывается, страстный любовник скрывался за внешностью выдержанного, углубленного в себя человека.

Тем не менее, о вкусах, взглядах, пристрастиях Филиппа Элоиза знала пока еще не очень много. О своей прошлой жизни Филипп ей не рассказывал, если не считать того эпизода с отцом. Элоиза пыталась вызвать мужа на разговор, и иногда ей это удавалось, но не часто. Впрочем, удивительно ли, если Филипп целыми днями пропадал в оранжерее, а ночью им было не до разговоров?

Иногда создавалось впечатление, что супруги вообще могли бы обходиться без помощи слов. Однажды, например, когда Элоиза попыталась было спросить совета Филиппа по какому-то хозяйственному вопросу, тот лишь пожал плечами и сказал: “Делай, как знаешь!” - при этом плохо скрывая свое раздражение. Иногда Элоизе начинало казаться, что Филипп женился на ней лишь потому, что ему нужна была хозяйка в доме и партнерша по постели.

Но ведь брачная жизнь, в конце концов, не сводится к этому - по крайней мере, не должна сводиться. Элоиза знала не одну семейную пару, где муж и жена были друг для друга гораздо большим, чем деловые и сексуальные партнеры. Семейную жизнь родителей Элоиза плохо помнила: отец умер, когда она была еще маленькой, но семейную жизнь братьев и сестер имела возможность наблюдать. Как ни восхитительны были ночи с Филиппом, брак их, считала Элоиза, только выиграл бы, если бы они проводили друг с другом больше времени и помимо постели.

Элоиза решительно поднялась и направилась к дверям. Кто, собственно, сказал, что она не может прийти к нему в оранжерею? Возможно, Филипп будет даже рад, если увидит, что она интересуется его научными экспериментами. Слишком уж пытать мужа, может быть, и не стоит, но задать вопросик-другой можно. А там видно будет, завяжется ли разговор.