Но тут Элоиза вдруг словно услышала голос матери: “Не стоит торопить события, Элоиза. Ты должна быть терпелива”.

Вздохнув, Элоиза вернулась на место, хотя, чтобы сделать это, от нее потребовалось огромное усилие воли.

Элоиза знала, что ее мать - мудрая женщина и редко ошибается даже в самых сложных вещах. Если Вайолет сочла нужным дать дочери в день свадьбы подобный совет - значит, она знала, что делала.

В мудрости матери Элоиза не сомневалась. Вот только что означал ее совет?

Элоиза скрестила руки на груди, словно удерживая себя от того, чтобы встать и пойти к Филиппу. Поймав себя на том, что снова смотрит в окно, Элоиза заставила себя отвернуться.

Элоиза почувствовала себя не в своей тарелке. Сидеть без дела было не в ее характере. Внутри Элоизы словно сидел какой-то бес, заставлявший ее все время двигаться, что-то делать, узнавать новое, задавать вопросы, а главное - заботиться, беспокоиться о ком-то, давать советы, высказывать свое мнение всем, кто только согласен ее слушать.

Элоиза нахмурилась. Она понимала, что со стороны, пожалуй, выглядела весьма докучливой девицей, но ничего не могла с собой поделать.

Элоиза снова попыталась вспомнить все подробности тех напутствий, что давала ей мать накануне первой брачной ночи. Несомненно, мать желала ей добра, она любила свою дочь… О чем тогда говорила Вайолет? Кажется, она сказала Элоизе о том, что ей в дочери все нравится…

Нет, не так. Элоиза вспомнила точные слова матери - Вайолет сказала: “Ты всегда была очень нетерпелива”. М-да, комплимент, надо признать, весьма сомнительный…

Как все это ужасно… До сих пор, все свои двадцать восемь лет, Элоиза плыла по жизни, вполне довольная собой, не считая, что ей нужно что-то в себе менять. Не всем нравился характер Элоизы, но, в конце концов, так и не бывает, чтобы ты нравилась всем. Однако большинство знакомых Элоизы любили ее, и она считала, что этого вполне достаточно.

Почему же теперь она чувствует неуверенность в себе? Почему так боится сказать или сделать что-то не то?

Элоиза снова поднялась. Будь что будет, но она не в силах больше терпеть эту пытку неизвестностью и бездействием. Мать права: не стоит лишний раз беспокоить Филиппа. Но нужно подыскать себе какое-то дело, иначе можно с ума сойти…

Элоиза посмотрела на лежащий перед ней гроссбух с неподсчитанными цифрами. Дело? У нее есть дело - то самое, которым она занималась только что. Что толку искать себе другое?

С минуту Элоиза рассеянно смотрела на книгу - и вдруг резко захлопнула ее, поняв, что, сколько ни заставляй она себя, все равно у нее ничего не получится, если душа в данный момент не лежит к этой бухгалтерии. Но чем же тогда ей занять себя?

“Детьми”, - решила вдруг она. Став женой Филиппа, Элоиза взяла на себя и роль матери его детей - со всеми вытекающими отсюда обязанностями. И именно эти обязанности должны стать для нее первоочередными.

Вдохновленная своей новой идеей, Элоиза снова почувствовала себя самой собой. Она решительно направилась к двери. Нужно, пожалуй, проследить за тем, чему учит их гувернантка: если Филипп пустил это на самотек, то Элоиза должна взять дело в свои руки. Тем более, что Оливера Филипп собирался осенью отдать в школу.

Следует также позаботиться об их гардеробе. Филипп, похоже, не замечает, что дети продолжают носить одежду, из которой уже выросли, да и Аманде не мешало бы подобрать что-нибудь посимпатичнее, чем то, что у нее есть.

Элоиза уверенно начала подниматься по лестнице, на ходу строя планы и загибая пальцы, вспоминая, что еще предстоит сделать для детей. Так, на портных уйдет… Элоиза примерно прикинула в уме сумму. И не мешало бы, пожалуй, нанять детям еще учителей. Пусть начнут заниматься французским, игрой на фортепьяно… Чем раньше, тем лучше.

В приподнятом настроении Элоиза толкнула дверь детской… и застыла на пороге, не в силах сразу понять, что же в ней происходит.

Глаза Оливера были красными - судя по всему, он только что перестал плакать. Аманда тоже всхлипывала, вытирая нос рукавом.

– В чем дело? - спросила Элоиза, переводя взгляд с детей на гувернантку.

Ни мисс Эдвардс, ни дети не произнесли ни слова. Оливер и Аманда смотрели на Элоизу расширившимися от страха глазами.

– Мисс Эдвардс, почему дети плачут? - спросила Элоиза.

– Потому что наказаны, - сухо проговорила та. Элоиза рассеянно кивнула. В том, что дети, должно быть, снова нашкодили, для Элоизы не было ничего удивительного - она уже отлично знала их проказливый характер. Тем не менее, вид Аманды и Оливера говорил о том, что наказание, очевидно, было чрезмерно жестоким. Элоиза уже достаточно успела изучить близнецов, чтобы различать, когда их обида на самом деле есть не более чем игра на публику, а когда нет. Элоизе хватило одного взгляда, чтобы понять: на этот раз дети действительно несчастны.

– За что они наказаны? - спросила Элоиза.

– За непочтительное отношение к старшим. - Тон мисс Эдвардс был все так же сух.

– Понятно, - вздохнула Элоиза. То, что дети недолюбливали мисс Эдвардс, тоже не было для нее новостью - они никогда этого и не скрывали. И все-таки Элоиза по-прежнему сомневалась, что жестокость наказания соответствовала степени их вины.

– И каким же образом вы их наказали? - спросила она.

– Побила указкой по пальцам, - не моргнув глазом, заявила мисс Эдвардс.

Элоиза еле сдержалась, чтобы не заскрипеть зубами. Она была против телесных наказаний, хотя и знала, что в колледжах - даже таких престижных, как Итон, - они применяются сплошь и рядом. Все братья Элоизы окончили Итонский колледж, и, насколько знала Элоиза, ни одному из них не удалось проучиться в нем, не подвергнувшись хотя бы раз этому унизительному наказанию.

Но в школах есть свое начальство, а здесь все решает она, Элоиза, - по крайней мере, с тех пор, как стала в этом доме полноправной хозяйкой. А то, что она собирается действовать, не посоветовавшись с Филиппом, Элоизу не смущало. В конце концов, Филипп сам просил ее взять на себя заботу о детях и в данном случае, наверное, не стал бы возражать против вмешательства жены. К тому же, испытав в детстве на собственной шкуре жестокость отца, Филипп вряд ли одобрил бы подобное отношение к своим детям. Элоиза отозвала мисс Эдвардс в сторону.

– Я знаю, мисс, - начала она, - как относятся к вам дети, и могу предположить, что они вам сказали. Готова согласиться, что подобное поведение с их стороны действительно достойно осуждения. Тем не менее, - Элоиза сурово сдвинула брови, - я настоятельно попросила бы вас впредь обращаться с ними помягче!

– С ними помягче, - тон гувернантки был резок, - так они и вовсе перестанут учить уроки!

– С сегодняшнего дня я сама буду проверять, как они учат уроки. А вам еще раз повторяю - будьте с ними помягче. Это приказ!

Губы мисс Эдвардс скривились, но она, хотя и крайне неохотно, кивнула, всем своим видом давая понять, что явно недовольна подобным вторжением, и подчиняется Элоизе только потому, что у нее нет выбора.

Повернувшись к детям, Элоиза громко сказала:

– Я убеждена, мисс Эдвардс, что свой урок на сегодня они знают. Позвольте мне самой заняться ими. Полагаю, им стоит сделать небольшой перерыв.

– Перерыв сейчас не предусмотрен. Учебный процесс не ждет!

– И все-таки позвольте мне заняться этим, мисс. Что у вас за урок?

– Чистописание.

– Чистописанием могу заняться с ними и я. Могу гарантировать вам, мисс Эдвардс, со мною они не отстанут! - Последнюю фразу Элоиза произнесла с вызовом.

– Не сомневаюсь, мэм! - с ядовитым сарказмом проговорила гувернантка.

Элоиза кинула на нее убийственный взгляд. Она знала, как обращаться с непокорными слугами - недаром же она носила фамилию Бриджертон.

Гувернантку всю просто перекосило, но, тем не менее, она строго сообщила, что сегодня по плану они собирались отработать написание букв М, Н и О - как прописных, так и строчных.

– Понятно, - в тон ей ответила Элоиза. - Не беспокойтесь, мисс. Осмелюсь вас заверить, что во всех тонкостях чистописания - сей основы многих наук - я вполне компетентна.

Лицо мисс Эдвардс приобрело бурый цвет, но она лишь спросила:

– Я могу идти, мэм?

– Вы свободны, мисс. Учитывая всю тяжесть вашей работы, ибо вы, как я понимаю, совмещаете должности няни и гувернантки, полагаю, что отдых вам просто жизненно необходим. Увидимся за обедом, мисс Эдвардс.

Гувернантка покинула комнату с гордо поднятой головой, словно победительницей была она.

– Ну что ж, отлично! - с довольным видом произнесла Элоиза, поворачиваясь к близнецам, которые сидели за своим маленьким столиком, глядя на нее так, словно она была богиней, сошедшей на грешную землю для того, чтобы спасти их от злой ведьмы. - Я думаю, нам стоит начать с…

Но закончить фразу Элоизе не удалось. Аманда бросилась к ней с такой скоростью, что чуть не сбила с ног, и крепко обняла своими худыми ручками. Вслед за сестрой в объятия Элоизы бросился и Оливер.

– Ну-ну, перестаньте! - приговаривала Элоиза, смущенно гладя их волосы. - Все хорошо…

– Да, теперь все хорошо, - согласилась Аманда. Оливер отступил от Элоизы на шаг, очевидно, вспомнив внушения взрослых, что большие мальчики не плачут. Приняв серьезный вид, он действительно стал похож на взрослого, но тут же испортил это впечатление тем, что рукавом вытер нос.

Элоиза протянула ему носовой платок.

Использовав его, Оливер признался:

– Мы любим вас больше, чем мисс Эдвардс!

Элоиза подумала о том, что дети правы: любить мисс Эдвардс действительно невозможно. Нужно как можно скорее подыскать ей замену. Но детям об этом пока лучше не говорить - они наверняка передадут все это самой гувернантке, и та, пожалуй, немедленно уволится, что нежелательно, пока ей не найдена замена, да к тому же еще, возможно, выместит каким-нибудь образом свою досаду на детях.

– Садитесь, - проговорила Элоиза, легонько подталкивая близнецов к столу. - Я пообещала мисс Эдвардс провести с вами сегодняшнее занятие, и поскольку мне - как, думаю, и вам, - не хотелось бы портить с ней отношения, приступим. Сегодня я покажу вам, как пишутся буквы М, Н и О.

“Следует поговорить обо всем этом с Филиппом!” - подумала она.

Элоиза незаметно взглянула на пальцы Оливера. Внешне они выглядели как обычно, разве что один, пожалуй, немного покраснел… Впрочем, возможно, Элоизе это только показалось…

Да, следует поговорить с Филиппом - и чем раньше, тем лучше.


***

Мурлыча себе под нос какую-то мелодию, Филипп тщательно, придирчиво выбирал растения для посадки. Он вдруг поймал себя на том, что до женитьбы у него не было привычки напевать во время работы - раньше он предпочитал делать свое дело в полнейшей тишине.

Но сейчас Филиппу казалось, что веселый мотив срывается с губ помимо его воли - он словно разлит в здешнем воздухе. Филипп чувствовал себя легко и свободно, словно он вдруг избавился от того, что угнетало его долгие годы. Даже спина почему-то совершенно не болела, несмотря на то что он трудился, согнувшись, уже несколько часов.

Нет, все- таки что ни говори, то, что Филипп женился на Элоизе, было главной удачей его жизни! Впервые за много лет, может быть, даже впервые за всю жизнь, Филипп чувствовал себя счастливым.

Не то чтобы раньше он постоянно был несчастен, как, скажем, Марина… Время от времени он смеялся, наслаждался жизнью… но по-настоящему счастливым себя все-таки не ощущал. Как мало, оказывается, нужно для счастья - всего лишь добрая, отзывчивая жена…

Филипп и раньше не склонен был считать себя неудачником, чья жизнь не сложилась. Но никогда не приходилось ему испытывать того, что нахлынуло на него теперь. Филипп и предположить не мог, что мир может казаться ему таким прекрасным, что, просыпаясь, он каждый раз будет так радоваться новому дню.

Давно уже Филипп не ощущал подобного блаженства - пожалуй, с университетских времен, когда удовлетворение от интеллектуальных занятий смешивалось с чувством свободы, наконец, обретенной им…

Трудно было переоценить все то, что Элоиза внесла в его жизнь. Начиная уже с постели. Даже в самых сокровенных своих мечтах Филипп представить себе не мог, что простой физический контакт с женщиной может быть столь восхитительным. А ведь еще совсем недавно Филиппу казалось, что после стольких лет воздержания он утратил интерес к физической близости с женщиной и желание его уже вряд ли когда-нибудь вспыхнет с новой силой…

С Мариной у Филиппа никогда не было ничего даже похожего… Как, впрочем, и с теми женщинами, что были у него до свадьбы.

Однако, сколь бы важной ни казалась Филиппу эта сторона его существования, жизнь все же ею не исчерпывалась. Например, Филипп обнаружил, что - опять же впервые за многие годы - его перестало, наконец, мучить чувство, что он плохой отец, что все, что бы он ни делал для детей, не то и не так.