Джулия Куинн - Сэру Филиппу, с любовью

Томас Крейн ненавидел плакс. Если Филипп плакал во время порки, он неизменно подвергался вторичной экзекуции. Не всегда, правда, в ход шли розги - иногда ремень, иногда конский хлыст, иногда, если под рукой не было ничего подходящего, отец бил его просто ладонью…

Тем не менее, книгой, насколько помнил Филипп, отец его никогда не бил. Может, потому, что все-таки уважал книги, а может, просто не додумался…

– Убирайтесь, - еле слышно повторил Филипп. Реакция мисс Эдвардс была нулевой.

– Убирайтесь, я сказал! - что было мочи рявкнул он. - Раз и навсегда! Быстро!

– Сэр Филипп! - попыталась протестовать гувернантка.

– Я сказал, убирайтесь!!! - зарычал Филипп так, что испугался самого себя.

– Я должна хотя бы собрать свои вещи!

– Даю вам полчаса. - Филипп говорил уже спокойнее, хотя голос его все еще дрожал. - И чтобы через тридцать минут духу вашего здесь не было! Иначе я сам выброшу вас вон вместе со всеми вашими вещами.

Мисс Эдвардс покорно направилась к двери, но на пороге обернулась.

– Вы портите детей, сэр! - заявила она.

– Мои дети, как хочу, так и воспитываю.

– Ваше право, сэр. Но поверьте мне, ничего хорошего из них не выйдет. Впервые встречаю таких ужасных детей!

“Неужели она не боится за себя? - подумал Филипп. - Еще минута - и я убью ее!”

– Убирайтесь! - снова прорычал он, надеясь, что теперь, наконец, в последний раз. Терпение Филиппа истощилась. Он сделал угрожающий шаг к мисс Эдвардс, и та быстро покинула комнату.

С минуту Филипп стоял неподвижно, пытаясь успокоить кровь, бешено колотившую в виски. Он стоял спиной к детям, словно боялся повернуться к ним. Филипп не мог простить себе, что нанял это чудовище в образе женщины в качестве воспитательницы для своих детей и лишь теперь узнал, что им приходится от нее терпеть.

Они страдают так, как он сам страдал в детстве…

Филипп медленно повернулся к детям, еще не зная, что он им скажет.

Но не успел он это сделать, как близнецы бросились к нему, едва не сбив друг друга с ног.

– Папочка! - горячо воскликнула Аманда.

Сердце Филиппа готово было растаять от нежности. Давно уже дочь не называла его папочкой…

Оливер обхватил отца за талию и рыдал, уткнувшись в его живот, словно таким образом хотел скрыть свои слезы. Но Филипп чувствовал их - слезы Оливера насквозь промочили его рубашку. К тому же Филипп ощутил, как вздрагивает тельце ребенка.

Филипп нежно обнял детей, словно своими большими, сильными руками хотел защитить их.

– Не бойтесь! Все будет хорошо… Я с вами!

Никогда прежде Филипп не говорил детям “я с вами” - ему просто не приходило в голову, что его присутствие нужно детям.

– Простите меня, - взволнованно проговорил Филипп. - Простите!

Как часто он слышал от детей, что они не любят мисс Эдвардс! Но Филипп не делал из этого никаких выводов, считая их жалобы просто капризом избалованных малышей, нежеланием учить уроки…

– Ты ни в чем не виноват, папа, - старалась утешить его Аманда.

Филипп так не считал, но решил не возражать дочери: прошлого все равно не вернешь, - а теперь, Филипп знал это, все будет по-другому.

– Я подыщу вам новую воспитательницу, - пообещал он.

– Такую, как мисс Милсби? - спросил Оливер. Он перестал, наконец, плакать и лишь иногда судорожно всхлипывал.

Филипп кивнул:

– Да, такую, как мисс Милсби.

Оливер очень серьезно посмотрел на отца:

– А мисс Бридж… мама тебе поможет ее выбрать?

– Разумеется. - Филипп потрепал его по голове. - Мама наверняка захочет высказать свое мнение, у нее же ведь всегда обо всем есть свое мнение!

Дети заулыбались.

– Я вижу, вы уже успели ее достаточно изучить! - усмехнулся Филипп.

– Да, - деловито заметил Оливер. - Она слишком разговорчивая!

– Но при этом очень умная! - добавила Аманда.

– Мне она нравится, - признался мальчик.

– И мне, - поддержала его сестра.

– Что ж, - кивнул Филипп, - рад это слышать. И я очень надеюсь, что она здесь останется.

Филипп знал, что, если Элоиза останется, все пойдет по-другому. Сколько лет он избегал общения со своими детьми, все время боясь сделать что-то не так и постоянно ожидая, что они выведут его из себя… Иногда ему даже казалось, что это правильно - держаться от них подальше. Лишь теперь Филипп понял, как он был не прав.

– Я люблю вас, - тихо произнес он. - Вы знаете, как я вас люблю?

Дети молча кивнули. Глаза их сказали Филиппу то, что он мечтал услышать.

– Я всегда буду любить вас. - Присев на корточки, Филипп притянул детей к себе. - Я всегда буду любить вас!

…тем не менее, Дафна, побега твоего я не одобряю.

Из письма Элоизы Бриджертон своей сестре герцогине Хастингс по поводу короткой размолвки последней со своим мужем, произошедшей через три недели после их свадьбы.

Дорога от Ромни-Холла к Май-Коттеджу была изрыта канавами и ухабами, и к тому моменту, как Элоиза ступила на порог особняка брата, настроение ее еще ухудшилось. А когда дворецкий Бенедикта, открыв ей дверь, почему-то очень странно посмотрел на нее, Элоиза к тому же еще и чертовски разозлилась.

– В чем дело, Грейвз? - резко спросила она.

– Ваш визит запланирован, мисс? - Дворецкий по-прежнему смотрел на нее с каким-то беспокойством.

– Вообще-то нет, - призналась Элоиза, пытаясь заглянуть за его спину.

Начинался дождь, а Элоиза как на грех не прихватила с собой ни накидки, ни зонта.

– Но я не думаю… - проговорила она.

Грейвз отступил назад, запоздало вспомнив о вежливости и уступая ей дорогу.

– Дело в том, мисс Бридж… леди Крейн, - поправился он, - что Чарльз серьезно болен.

Чарльз был старшим сыном Бенедикта и Софи, ему не исполнилось и шести лет.

По каменному лицу дворецкого Элоиза поняла, что дело действительно очень серьезное. Она похолодела.

– Что с ним? Он… - начала она и вдруг запнулась. Не могла же она спросить: “Он при смерти?”

– Я позову миссис Бриджертон, - вместо ответа произнес дворецкий и, повернувшись, начал быстро подниматься по ступенькам.

Войдя в прихожую, Элоиза бессильно опустилась в кресло. Какими наивными и незначительными показались ей теперь ее собственные проблемы! И она еще смела жаловаться на жизнь! Что значила ее мелкая ссора с мужем по сравнению с горем, которое, не дай Бог, может в скором времени свалиться на Бенедикта и Софи!

– Элоиза!

Она обернулась. По ступенькам спускался Бенедикт. Он выглядел осунувшимся, лицо - землистого цвета, под воспаленными глазами - темные круги. Судя по его виду, он не смыкал глаз уже как минимум двое суток.

– Что ты здесь делаешь? - спросил он.

– Я не знала… - залепетала Элоиза. - Я просто решила заехать, навестить… Что с Чарльзом? На прошлой неделе с ним было все в порядке! Что случилось, Бенедикт?

Бенедикт с минуту помолчал, словно ему надо было собраться с силами, чтобы заговорить.

– Лихорадка. Мы просто не знаем, откуда… Еще в субботу утром все было нормально, а за обедом вдруг… - Бенедикт бессильно прислонился к стене. - Он весь горит! Элоиза, я не знаю, что делать!…

– Ты вызывал врача? Что он сказал?

– Ничего. - Голос Бенедикта звучал безнадежно. - Ничего дельного.

– Можно мне на него взглянуть?

Бенедикт молча кивнул, закрыв глаза.

– Тебе нужно отдохнуть! - твердо сказала Элоиза.

– Я не могу.

– Ты должен. Иначе ты и себя доведешь бог знает до чего. Софи, я полагаю, тоже все это время не сомкнула глаз?

– Час назад я заставил ее пойти поспать. У нее такой вид - краше в гроб кладут.

– Ты, честно говоря, выглядишь не лучше! - Элоиза усмехнулась, стараясь хоть чуть-чуть ободрить Бенедикта. - А ну-ка, марш спать!

Элоиза нарочно говорила повелительным тоном. От всей души сочувствуя несчастным родителям, она старалась не очень это показывать, иначе они только еще больше раскиснут. Сейчас надо действовать четко и решительно, даже, может быть, несколько безжалостно.

– Марш в постель! - приказала Элоиза брату, словно маленькому. - Живо! Даже если поспишь всего час, это пойдет тебе на пользу. Я подежурю.

Бенедикт не отвечал - он заснул, прямо стоя у стены.

Немедленно взяв ситуацию в свои руки, Элоиза велела Грейвзу отвести Бенедикта спать. Пройдя в спальню Софи и Бенедикта (больного ребенка перенесли туда, потому что эта комната могла вместить больше народу - на случай, если Чарльзу потребуется помощь), Элоиза осторожно, боясь даже дышать, посмотрела на племянника.

Лежа на огромной взрослой постели, Чарльз казался особенно маленьким и хрупким. Лицо мальчика пылало от жара. Глаза были открыты, но остекленевший взгляд явно не замечал ничего вокруг - Чарли был в бреду. С губ его слетали бессвязные слова - что-то о пони, о каких-то шалашах, о марципановых конфетах…

“Интересно, - подумала вдруг Элоиза, - о чем бы говорила я, если бы была в бреду?”

Она долго сидела у постели больного, не решаясь отойти. Чарли то лежал без движения, словно труп, то начинал метаться по кровати. Элоиза щупала его горячий лоб, помогала служанкам приподнять больного, чтобы поменять ему простыни, совершенно мокрые от пота. Элоизе не хотелось будить Бенедикта и Софи - те, как она узнала от слуг, двое суток без сна дежурили у постели сына. Элоиза не знала, сколько прошло времени, заметила только, что уже подошел вечер. За это время улучшения у больного не наступило, но и хуже, слава Богу, ему тоже не стало.

Элоиза читала малышу сказки из его любимой книжки, рассказывала сказки и сама - те, которые слышала в детстве от отца. Вряд ли Чарльз что-нибудь воспринимал, но это нужно было самой Элоизе - она не могла сидеть без дела.

Вечером Софи проснулась и предложила Элоизе, чтобы та послала записку мужу - Филипп, должно быть, уже беспокоится. Элоиза черкнула пару строк, вкратце обрисовав ситуацию - Филипп, надеялась она, все поймет, - и продолжила свое дежурство.

***

К восьми часам вечера Филипп понял, что случилось одно из двух: либо карета его жены перевернулась где-то по дороге, либо Элоиза сбежала от него.

Ни тот, ни другой вариант, разумеется, не радовал Филиппа.

Он по- прежнему не был склонен думать, что Элоиза решила покинуть его -если не считать сегодняшнего инцидента, их семейная жизнь складывалась вполне счастливо. Филипп еще больше укрепился в этой мысли, вспомнив о том, что Элоиза ничего с собой не взяла. Хотя, с другой стороны, и брать-то ей было, в общем, нечего: в доме Филиппа не так уж много ее вещей, основная их часть должна в скором времени прибыть из Лондона… Если это действительно бегство, то после него Элоиза не оставила в Ромни-Холле практически ничего.

Не считая мужа и двоих детей.

Детей… Господи, а ведь еще утром Филипп сказал им: “Я надеюсь, что она останется здесь…”

Неужели Элоиза могла бросить его? На нее это совершенно не похоже. Она из тех, кто решает проблемы, а не уходит от них. И брак для нее гораздо большее, чем запись в церковной книге. Если бы Элоиза была чем-то недовольна, она бы прямо сказала ему об этом.

Значит, остается одно: карета перевернулась, и Элоиза лежит в какой-нибудь канаве. Дорога от Ромни-Холла до Май-Коттеджа и без того плохая, а дождь, зарядивший с утра, наверняка размыл ее еще сильнее…

Нет, уж лучше бы Элоиза убежала от него! Филипп предпочел бы даже быть покинутым, только бы знать, что она жива и невредима…

Филипп вдруг поймал себя на том, что, сам того не осознавая, выбегает из дома, кутаясь на ходу в накидку. Через минуту он бешено погонял коня - ждать, пока заложат карету, было некогда.

Уже через несколько минут Филипп промок до нитки, но не обращал на это ни малейшего внимания. Однако чем дольше он скакал, тем больше в нем крепла мысль, что Элоиза покинула его: нигде по дороге он не встретил ни перевернутой кареты, ни каких бы то ни было следов несчастного случая. По пути ему попались две гостиницы - Филипп справился в обеих, но ни в той, ни в другой Элоиза, как выяснилось, не останавливалась. Поехать еще какой-то дорогой она тоже не могла - эта была единственной. Что же все-таки с ней случилось?

– Терпение! - всю дорогу приговаривал себе под нос Филипп. - Терпение! - повторил он, останавливаясь у крыльца Май-Коттеджа.

Никогда еще Филиппу не приходилось прилагать таких усилий, чтобы сохранить терпение. Он был на грани нервного срыва.

Филипп все-таки попытался взять себя в руки. Должно же быть у исчезновения Элоизы какое-то логическое объяснение! Может быть, она просто решила переждать дождь у Бенедикта! Дождь, правда, не такой уж и сильный, но все равно мокнуть под ним неприятно…

Взявшись за дверной молоток, Филипп сильно постучал в дверь.

А может быть, у кареты Элоизы сломалось колесо?…

Филипп постучал снова.