Фэй Уэлдон - Сестрички

А Дженис всегда жаловалась.

Эльза — нет. На что ей жаловаться? При всем желании не на что. Она, учитывая недостаток жизненного опыта и специальных знаний, работала неплохо: сидела на телефоне, заключала сделки, вела досье и картотеку, улещала недовольных покупателей, производила расчеты по кредитным карточкам и так далее. Она готовила Виктору ланч — чаще всего сухой рис с сардинами без масла. А что? Идеальное сочетание: углеводы — восемьдесят процентов, жиры десять процентов, белок — десять процентов. И огромное количество необходимых организму микроэлементов. Если не гарантия долгожительства, то… А этот день перечеркнул сразу несколько дней заботы о себе: сначала стресс, то есть гонка по шоссе, затем перед ужином секс, сам ужин, общество богатых и эксцентричных людей и, наконец, Дженис.

Иногда Эльза думает, что лучше бы ей не сидеть в том машбюро. Только вот Виктор…

Ах, Виктор, чудо-человек! Спасение любой компании. Смотри на него и слушай. Принц среди простых людей.

Эльза засыпает.

А когда открывает глаза, видит, что на нее с пристальным и печальным вниманием смотрят сразу трое.

Эльза заливается краской.

— Пора спать, — ласково говорит Джемма.

— Об этом не может быть и речи, — говорит Виктор. — Это невозможно. Я не потерплю такого. У меня нет сексуальных комплексов, но всему есть пределы.

Виктор измеряет шагами светелку Эльзы. Он в пижамных штанах (наверное, это дань возрасту), но грудь и плечи обнажены. Он поигрывает мускулами. На животе ни жиринки. Он красив. Красивый, взволнованный мужчина.

На часах два тридцать ночи. Эльза отчаянно борется со сном.

— Не спи! — теребит ее Виктор.

— Давай поговорим утром.

— Ты слишком легкомысленно относишься к своей добродетели, — укоряет он. — Впрочем, девушки твоего поколения вряд ли имеют об этом понятие.

— Не в этом дело. Просто моему организму требуется больше сна, чем твоему. Я же моложе.

Виктор с унылым видом опускается на кровать, прямо на Эльзины ступни.

— Ну вот, все-таки попрекнула меня. Я ждал, что рано или поздно это случится.

Эльза выдергивает из-под него ноги. На этой койке особенно не поворочаешься. Кстати, за время ужина смятые любовниками простыни, к стыду Эльзы, заменили свежими.

— С другой стороны, если тебе все равно, то такая сделка моему бизнесу пойдет на пользу. Ты бы видела его биллиардную, Эльза! Хэмиш еще тот барахольщик. Чего там только нет — и фарфор, и гобелены, и серебро. А гобелены, могу поклясться, елизаветинские.

Незадолго до этого разговора Виктор сообщил, что Хэмиш готов за две с половиной тысячи отдать всю биллиардную и библиотечную лестницу в придачу, если на одну ночь заполучит себе в постель Эльзу.

— Может быть, он пошутил? — говорит теперь Эльза.

— Откуда я знаю? — рассеянно отзывается Виктор.

— Или устроил тебе своеобразную проверку, — продолжает она. — Хотел узнать, что ты за человек на самом деле.

— Это и мне приходило в голову. Но чтобы пройти эту проверку, надо сказать «да» или сказать «нет»?

— В любом случае это не имеет значения, потому что я не хочу к нему в постель, — заявляет Эльза.

— Как, разве он не привлекает тебя? Я считал, что все девушки падки на миллионеров.

— Какой ты старомодный, — вздыхает она. — Все равно я тебя люблю, и тебе не придется даже думать об этом.

— Не придется? — Виктор вдруг сделал стойку, как гончая на зайца. — Что ты имеешь в виду — не придется?

Но Эльза уже спит. Просыпается она в четыре тридцать. У нее затекла ступня. Оказывается, Виктор спит, навалившись ей на ноги.

Эльза теребит его, освобождает ему место под одеялом. Он просто ледяной на ощупь.

— Мы не женаты, — вдруг заговаривает Виктор. — У тебя нет по отношению ко мне никаких обязательств. Ты должна поступать так, как считаешь нужным. Я и так уже злоупотребил тобою.

— Нет, Виктор, что ты.

— Не «что ты», а злоупотребил!

Скоро Виктор засыпает. И быстро согревается, насыщаясь женским теплом. А вот Эльзе слишком жарко и тесно. Давят тяжелые ноги Виктора. Через час он опять просыпается и спрашивает:

— А ты напечатала для Джеммы опись?

— Забыла.

— Тогда постарайся успеть перед завтраком. Она ведь ждет. Я не хочу, чтобы хорошая сделка срывалась из-за такой ерунды, — бормочет Виктор и снова засыпает. А в шесть утра, когда с рассветом появляются из мрака очертания комнаты, со скрипом приоткрывается дверь. Эльза лежит неподвижно, широко распахнув глаза, вжавшись в стену.

И вот сначала заглядывает, потом протискивается в щель, потом крадется через комнату Хэмиш-Румпельштильхен в шелковом ночном халате, цвет которого в тусклом свете зари угадать невозможно. Хэмиш пробирается к письменному столу, садится за пишущую машинку и печатает страницу за страницей. Он печатает, пока солнце не набирает утреннюю силу и халат не превращается в кроваво-алый. Или это снится Эльзе? Видит она наяву или в грезах, что Хэмиш, собираясь уходить, медлит подле ее кровати и смотрит на нее, спящую, одновременно презрительно и похотливо? И неужели ей снится, что под этим взглядом ее захватывает волна сладострастного возбуждения, которого она еще не испытывала в жизни? Это не простое вожделение, это желание беспомощного отдаться сильному, это желание нищего прижаться к богатому, это желание ничтожества напиться чужой власти. Это сладострастие во сто крат сильнее чувственного, оно исходит из самых глубин плоти и на нем, и только на нем, зиждется человеческое общество.

Эльза чувствует это — и спит. Наяву трудно постичь такое откровение.

— О, я вижу ты поработала, — в семь пятнадцать говорит Виктор. Он собирается перед завтраком вернуться в свою комнату, чтобы не смущать прислугу. — Похоже, ты делаешь успехи. Опечаток нет. Или это машинка такая? Ха, надо же, я даже не проснулся. Устал, наверное. Слушай, Эльза, если ты и впредь будешь так печатать, пожалуй, я смогу отдавать тебе счета. Сэкономим.

Эльза молчит. А что ей говорить?

— Знаешь, что меня тяготит? — произносит Виктор, пробегая пальцами по ее голой спине. Эльзу от этого пробирает дрожь. — Оказывается, в воскресенье здесь будет Дженис. Я понятия не имел об этом. Пожалуй, надо тебя в воскресенье утром отправить в Лондон. Какая у тебя красивая спина… Дженис вечно сутулилась.

Эльза плачет.

— Но, дорогая моя, так будет лучше для тебя. Я хочу пощадить твои чувства. Конечно, напрасно Джемма все это затеяла, но ее, бедняжку, можно понять. Она ведь живет, устраивая чужие судьбы, и постоянно является чьим-нибудь доверенным лицом. Кстати, она могла бы преуспеть в нашем бизнесе. Увы, никакой осторожности, только чутье на достойную вещь. У Хэмиша все наоборот. Одна осмотрительность и никакого чутья. Господи, почему деньги всегда попадают в дурные руки?

— А почему ты не хочешь, чтобы мы вместе вернулись в Лондон?

— Я бы с удовольствием. Ты что, думаешь, мне здесь так уж нравится? Здесь явно не моя стихия, а еда такая, что на несколько лет сократит жизнь любого. Но ведь все зависит от сделки. Торговля еще не закончена. Тем более, если на тебя позарился Хэмиш, то чем скорее ты вернешься в нашу лавку, тем лучше.

— Я у тебя как товар в витрине. Не забудь только ярлычок «Продано» повесить.

— Как ты неблагодарна, — вздыхает Виктор. — Я для тебя так стараюсь.

— Если остаешься ты, остаюсь и я, — принимает твердое решение Эльза. Виктор удивлен и огорчен, будто краб, которого он уже собирался съесть, зашевелил клешнями. Скоро Виктор уходит, гонимый заботой о прислуге. С Эльзой он расстался суховато, лишь клюнув ее поцелуем в нос.

Утром постельное белье снова заменили, хотя необходимости в этом не было никакой. Ночь выдалась бессонной и утомительной, но уж никак не страстной.

— У Джеммы от природы нет вкуса, — жалуется за завтраком Виктор. — Где это видано, чтобы копченую рыбу подавали на серебряном подносе.

Самые разнообразные блюда щедро представлены на викторианском сервировочном столике. Под крышками сохраняют жар бобы, копченая рыба, овсянка, рис с овощами, ветчина, гренки, джем, мед… Хэмиш уже позавтракал. В его меню, как видно по грязным тарелкам, входила овсянка и соль. Джемма завтракает в своей спальне.

— И кофе вдобавок растворимый, — ворчит Виктор. — Богатые скаредничают в самых безумных мелочах. Конечно, это приобретенный, а не врожденный порок.

Виктор родился в семье зубного врача и библиотекаря. Семья жила в Уинмор-Хилл — респектабельном лондонском предместье. И хоть они были бедны по сравнению с некоторыми соседями, жили с размахом и со вкусом. Граммофон играл музыку Вивальди, стены украшались репродукциями классической живописи, а в тридцатые годы в их доме находили участие литераторы, художники, ученые, бежавшие в Лондон от гитлеровского террора. Жизнь тогда была интересной и значительной. Именно этого не хватало ему долгие годы. Правда, недавно у Виктора начались жизненные катаклизмы: роман с Эльзой, расставание с семьей (это, правда, было взаимовыгодным шагом, ибо лицемерие в семье еще никому пользы не приносило), открытие собственного дела. Конечно, без стрессов не обходилось, но хотя бы он был занят и увлечен. Времени скучать не стало.

— Джемма была машинисткой, как я, — объявила Эльза, накладывая себе изрядную порцию риса с овощами, который обожала. — Она рассказывала о своей юности.

— Джемма расскажет что угодно, если этого требует какая-то цель, — машет рукой Виктор. — Хэмиш в этом смысле не лучше. Слышала, как он пел насчет того, что библиотечной стремянкой пользовалась еще его матушка?

— А что, разве нет?

— У него не было матушки, не говоря уж о папаше. Он рос в приюте, с сестрой. А потом и она умерла.

— Бедный Хэмиш.

Виктор пристально смотрит на Эльзу.

— А ты, оказывается, легко уязвима для Хэмиша. Что бы ты ни говорила, но я для тебя лишь ступенька в твоем походе за счастьем. Ничего удивительного…

Эльза даже рот открывает от такой несправедливости.

— Аппетиты у тебя солидные, — продолжает Виктор. — Представляю, на каких деликатесах ты выросла.

Детство Виктора было омрачено священной идеей рационального питания: черный хлеб, крупы, овощи. Углеводы и белки никогда не сочетались в одном блюде, витамины и препараты йода подавались к столу в таких количествах, что порой от них начиналось сердцебиение.

— Ты сегодня не в духе, — пытается отбиваться Эльза.

— Ты не совсем разумно себя ведешь, Эльза, — настаивает Виктор, швыряя вилку на тарелку, где густо навалены рыжие шкурки от копченого лосося.

Эльза встает и выходит из-за стола. На ее тяжеловатом лице написано прямо-таки ослиное упрямство. Вот с таким же выражением шла по жизни мать Эльзы, добиваясь своего вопреки нескладному супругу, вопреки ударам судьбы.

— Куда ты?

— Я забыла пилюлю проглотить, — говорит Эльза. Эта причина объяснит любое поведение.

— О, Боже, — стонет Виктор. — Сумасшедшая!

— Надеюсь, Уэнди не забывает ежедневно глотать свои таблетки, — напоследок бросает Эльза. Уэнди на самом деле не нуждается в регулярных курсах оральных контрацептивов, хотя бы потому, что она девица и, вероятно, останется таковой еще энное количество времени.

Эльза выходит, но пилюлю не пьет, а забирается в обитую кожей телефонную кабину в холле и начинает оттуда названивать своей подружке Марине. Марина с Эльзой учились в одной школе. Теперь Марина живет в доме замужней сестры, в одной комнате с четырехлетним племянником, работает в канцелярии какого-то универмага и принимает деятельное участие в Эльзином «походе за счастьем», то есть с восторгом слушает ее рассказы.

— Ну как там? — с придыханием спрашивает Марина. Она бледнолицая, немного унылая девушка, с горящими карими глазами и ровными, как палки, ногами. Необычного в ней мало, разве что высокий, пронзительный голос, который она умудряется низводить до страстного шепота.

— Замечательно, — фыркает Эльза. — Отгадай, что было на завтрак?

Марина неожиданно отгадывает.

— Отличные карты тебе выпали, Эльза. Я просто сгораю от зависти. Мне похвастаться нечем. А тут еще стиральная машина сломалась, придется теперь тащиться в прачечную. А ты, значит, будешь у миллионера в гостях прохлаждаться… Его что, нет дома?

— Почему? Здесь он.

— Богатые вечно шляются где-то. Ты, небось, понравилась ему?

— Да, думаю, понравилась, — хихикает Эльза.

— Это хорошо. Виктор твой немного очнется. Ты ему и так слишком легко досталась. Надо заставить его ревновать, Эльза.

Эльза в школе всегда слушалась Марину.