Алекса злилась сама на себя за то, что не может лучше собраться с мыслями, но члены комиссии, казалось, не были так уж недовольны ее ответами, и если еще утром они говорили с ней строгими голосами, то уже к концу дня стали гораздо приветливей и снисходительней.

Неделю спустя в сопровождении той же переводчицы появился советник юстиции Венграф, который сообщил Алексе, что прокуратора решила дело против нее прекратить с условием, что она покинет Германию.

— Означает ли это, что я могу ехать домой? — спросила Алекса.

Советник юстиции кивнул.

— Я могу ехать домой, в Шаркани!


Во время сезона охоты графиня Мелани с особым удовольствием любила играть роль хозяйки замка. Она обожала пышные цвета листвы поздней осени, в дни, близкие ко Дню св. Августина, время, которое зовут бабьим летом.

Осенью 1909 года она, как и в прошлые годы, распорядилась перевезти чуть ли не половину своего венского хозяйства в Шаркани, где под руководством мудрого и строгого мажордома Рознера должно было быть все подготовлено для господ и гостей. В планах стояло множество вечерних приемов и один охотничий бал; тем не менее мысль обречь себя — как она считала — в Шаркани на скуку со стареющим мужем совсем ей не нравилась, и она настояла на том, чтобы Николас ее сопровождал.

Он не был там с осени 1907 года: слишком болезненными были воспоминания, которые пробуждал в нем Шаркани, а кроме того, Алекса снова жила в имении своего деда Рети.

Николас оставался верен своему твердому решению никогда ее больше не видеть, он даже организовал все так, что его не было в Вене, когда она по дороге в Венгрию, в сопровождении врача, провела там один день и одну ночь. Николас Каради разорвал все нити, которые связывали его и с прошлым, и с Алексой.

Едва приехав в Шаркани, он написал старому Рети пару строк: он приехал сюда поохотиться, но не хотел бы, ради блага Алексы, приходить к ним, и не смогли бы сам Рети прийти к нему в замок. Николас втайне надеялся, что Рети не придет. Но старый Кальман Рети явился, и Николасу поначалу удавалось избежать в разговоре упоминания об Алексе и о том, как ей сейчас живется. Однако старый Рети тут же завел о ней разговор, не замечая, как неохотно участвует в нем Николас.

— В первое время было действительно нелегко, — сказал он. — Ты ведь знаешь, каковы люди, бестактные и часто просто ужасные. Она не решалась из дома выйти. Люди из деревни пялились на нее, кругом только и судачили о ее болезни и о скандале. Но любопытство улеглось, и чем больше проходило недель, тем она становилась спокойнее. Алекса прогнала из своей памяти все мучительные воспоминания из ее прошлого и живет в мире с собой и Господом Богом. — Он умолк, а затем сказал: — Я хотел бы, да я и смог бы… Может, мне еще и удастся… Ах, Николас, я рад, что она живет с нами. Верно, она всегда этого хотела — быть дома, среди своих. — Он встал. — Мне и вправду пора идти. Ты ждешь ведь своих гостей.

Николас проводил его до ворот парка. На обратном пути он увидел стоявшую на балконе свою мать, любующуюся в бинокль пейзажем. Он поднялся к ней наверх.

— Осматриваешь окрестности? — спросил он.

Она не ответила на его вопрос.

— Старик наверняка хотел от тебя денег, — язвительно сказала она.

— Если ты имеешь в виду Кальмана Рети, то ошибаешься. Кроме того, это вообще тебя не касается, мама.

— С этими Рети вечно одно и то же. Я твердо решила на эту тему не говорить ни слова, но после того, как старику пришло в голову прийти сюда…

— Я был рад встретиться с ним. В конце концов, я был женат на его внучке.

— Но теперь-то ты уже не женат на ней. Мне не нужно тебе говорить, что я думаю об этих людях. Они все одинаковы. У старика с головой не все в порядке, сын покончил с собой. А теперь и Алекса.

— Помолчи, пожалуйста, мама.

— Значит, она действительно сошла с ума, раз считает себя Беатой.

С балкона открывался вид на склон, который плавно спускался к поместью Рети и за которым виднелась дорога на Комарон. Вдали угадывались расплывчатые очертания предгорий лесов Балкони. Солнце уже почти зашло, и его последние лучи освещали вершины деревьев. Это были те часы, когда все краски заиграли вновь, прежде чем опустились сумерки.

Николас подошел к перилам балкона. Кальман Рети поднимался по тропинке между свежевспаханным полем и лугом; это был короткий путь из замка к его дому. Николас взглядом следовал за ним до рядов акаций, которые служили границей между землями Каради и Рети. За акациями, в огороде Рети, двигалась одетая в голубое фигурка.

Шесть лет назад в такой же июньский день он видел там же другую молодую девушку. Волосы свободно спадали ей на плечи, и она под лучами яркого солнца была так же прекрасна, как и несколькими днями до этого в затененном салоне в доме ее дедушки. Бабочка уселась на лист, а когда Беата осторожно протянула к ней ладошку, бабочка улетела прочь, и ее изумительно красивые крылья мелькали в солнечном свете. Она обернулась, увидела Николаса, и ее лицо осветилось счастливой улыбкой.

Он вернулся к действительности. Его мать стояла рядом, глядя в бинокль.

— Это ведь она, не так ли? Кто бы подумал, что с ней все зайдет так далеко? — Она опустила бинокль. — И ты ради нее чуть было не загубил свою карьеру. Я боюсь даже думать об этом. В Вене в прошлом году даже ходили слухи о твоей отставке. Уже не говоря о том, что ты мог бы жениться на прелестной девушке и быть с ней счастливым. Ты вел себя просто глупо. Надеюсь, ты теперь сам понимаешь это.

Он взял у нее бинокль и поднес к глазам. В свете заходящего солнца стройная фигурка в голубом казалась почти нереальной. Сердце его замерло. Он опустил бинокль и должен был схватиться за перила. Мать встревоженно посмотрела на него.

— Что с тобой?

Он протянул ей бинокль.

— Ты знаешь историю Орфея и Эвридики?

Мать испытующе посмотрела на него.

— Не говори загадками. Тебе это не идет. Кроме того, Орфей вернулся без нее. Умершие мертвы. Давай лучше сменим тему. Во вторник я устраиваю обед. Ты побудешь еще здесь?

— Вряд ли.

— Но, Ники, я твердо на тебя рассчитывала.

— Не сердись, если я тебя разочарую. — Он повернулся и пошел к двери.

Мелани посмотрела вслед сыну. Ей хотелось задержать его, но какое-то чувство подсказывало, что это бесполезно. Немного позже она увидела его выходившим из ворот парка. Графиня оставалась на балконе, облокотившись на перила с биноклем у глаз. Внизу ее сын поднимался по тропинке к поместью Рети. Фигурка в голубом поставила корзинку на землю и побежала ему навстречу. На короткий миг осенние листья акации скрыли Николаса из вида. Когда он вновь показался, то был уже около сада Рети. Николас шел теперь быстрее, и девушка тоже бежала стремительнее. Он что-то прокричал ей, и она раскинула руки для объятья.

Графиня опустила бинокль. Солнце теперь стояло низко за дальними горами, чьи очертания резко выделялись на вечернем небосклоне. Внезапный порыв ветра заставил ее вздрогнуть. И она спросила себя, узнала ли она за свою долгую жизнь когда-нибудь, что такое любовь.