— Ну что же, я пошлю ему телеграмму с отказом. А ты можешь отправляться на свадьбу своей сестры с этим евреем.

Она была уже на пороге комнаты, когда Алекса закричала ей вслед:

— Нет, не отправляй телеграмму. Пусть он приезжает. — И затем резким тоном: — А тебе стыдно не знать, что Каради не еврей. Он аристократ, богат и красив, и Беата будет счастлива, став его женой. Она без ума от него. Здесь, в письме, так и написано: «Я просто с ума схожу от него!» — Алекса тихо застонала. — Ну что же я ей должна ответить? Что я не могу приехать к ней на свадьбу, потому что у Ганса Гюнтера внезапно появились серьезные намерения?

Роза украдкой наблюдала за ней.

— Ты можешь все еще как следует обдумать. Одно твое слово, и я телеграфирую ему. Он выезжает только завтра утром.

Алекса пыталась в течение всего дня придумать для Беаты уважительную причину, почему она не может приехать к ней на свадьбу. Пока она отбрасывала один вариант за другим, ей подумалось: «Как странно распоряжается судьба: близнецы, разделенные тысячами километров и многими границами, в один и тот же год, даже в один и тот же месяц находят будущих супругов». При мысли «будущий супруг» Алекса задумалась. А вдруг тетка все это сочинила?

Пожав плечами, Алекса сложила письмо Беаты и решила ответить только тогда, когда ей будут известны действительные намерения Ганса Гюнтера.


Небо было затянуто и с северо-востока дул довольно сильный ветер, когда на следующий день во второй половине приехал Ганс Гюнтер. Эта поездка по морю на пароходе, которая при спокойной погоде занимала не более получаса, длилась в этот раз вдвое дольше. Алекса подумала украдкой, что его романтическая бледность может быть вполне объяснима совсем не романтической морской болезнью.

Плохая погода продолжалась несколько дней. Не оставалось ничего другого, как сидеть в холле отеля, играть в карты, читать и изредка гулять, если прекращался дождь. На четвертый день показалось наконец солнце, и Ганс Гюнтер пригласил ее на прогулку. К своему удовлетворению Алекса отметила, что Роза, против обыкновения, отказалась сопровождать ее, что она постоянно из приличия делала.

Молодые люди прошли мимо развлекательного центра с его ресторанами, театром, игровыми и читальными залами, мимо недавно отстроенной новой части с базаром и маленькими дорогими лавками, где предлагались товары из Англии и Франции. Миновав зеленый луг, они направились к маяку и были уже почти у цели, когда Ганс Гюнтер внезапно взял ее за руку.

— Давай заберемся на дюны и там посидим. Мне нравится смотреть на море, особенно если я не на корабле, — добавил он, смеясь.

Она засмеялась тоже, и это сняло напряжение, которое сковывало до этих пор Алексу. Когда песок стал проваливаться под ногами, он обнял девушку за талию, внезапно легко приподнял ее, так что ноги ее едва касались песка, крепко прижал к себе и поцеловал.

Девушку охватило радостное возбуждение, резкое, как боль, и дурманящее, как хмель. Она не ощущала никакого физического влечения, только блаженство, одно только блаженство. Позднее Алекса вспоминала об этом миге как самом счастливом моменте в ее жизни.

Они молча забрались на дюны и уселись на песок. Он взял ее руки в свои и поцеловал сначала одну, а затем другую.

— Ты выйдешь за меня замуж? — спросил он. Позднее ей хотелось, чтобы она помедлила с ответом, но Алекса не могла себя сдержать.

— Хочу ли я? Конечно да. Разве ты не знаешь, что я тебя люблю? С самого первого момента. Еще до того, как я тебя узнала. Я украла твою фотографию из альбома тети и спрятала в своем ночном столике. Я…

Какое-то необычное выражение его лица заставило девушку остановиться. Он разглядывал ее с таким отстраненным любопытством, как внимают в театре выступлению великой актрисы. Их взгляды встретились, и он понял, в какое смущение ее привел.

— Ты достойна обожания. — Он поцеловал ее в глаза и в губы. — Я люблю тебя. Да и кто бы тебя не полюбил? Как ты прекрасна! И так молода, так молода. — Он замолчал, и улыбка исчезла с его лица. — Я люблю тебя, но прошу тебя, не забывай: мне не девятнадцать лет, как тебе.

— Почти двадцать.

— И не двадцать тоже. Мне бы хотелось, чтобы мне было двадцать. Если бы я тебя встретил, когда мне было двадцать, я был бы, наверное, другим человеком. Но когда мне было двадцать, тебе было всего пять лет. Человек подвержен многим соблазнам, некоторые становятся их жертвами… и я сам прошел через многое. Но я бы хотел начать все сначала. С тобой. Это не будет легко — жить со мной. Супружество будет для нас обоих — нечто совсем новое, в чем у нас нет никакого опыта, но есть одна большая разница. Ты выросла с мыслью, что рано или поздно выйдешь замуж, и ты к этому подготовлена. Я же нет. Мысль о женитьбе была для меня долгое время чуждой. Поэтому привыкание к совместной жизни будет для меня гораздо тяжелее, чем для тебя. Ты должна будешь об этом помнить, если выйдешь за меня замуж.

Алекса воспринимала как предупреждение скорее не его слова, а тон, которым они были произнесены. Уяснила она лишь то, что в их супружестве возможны какие-то препятствия, которые необходимо будет преодолеть, чтобы их брак был счастливым. Еще мгновение назад она как будто парила в облаках, теперь же снова опустилась на землю.

— Так это у тебя серьезно с женитьбой? — спросила она.

Он нежно и любовно взял ее лицо обеими руками.

— Да, конечно же. Но я бы не хотел, чтобы ты делала этот шаг вслепую. Семейная жизнь это… как бы тебе сказать… Посмотри на погоду — сегодня она чудесная. Но целую неделю шли дожди. Возможно, завтра снова пойдет дождь. И тем не менее не нужно падать духом. Сколько бы ни длился дождь, когда-то снова выглянет солнце. Все, что нам нужно, — это терпение.


Помолвка была скромно отпразднована в прибрежном ресторане, который был заказан генералом. Ганс Гюнтер пробыл с ними еще две недели. Помолвленные купались в море, совершали длинные прогулки и, если старшие оставляли их одних, обнимались и целовались.

Алекса подробно написала Беате о своей помолвке и о том, как сильно она сожалеет, что не смогла присутствовать на ее свадьбе. Беата ответила, что она желает сестре счастья и надеется на их скорую встречу. Затем приходили открытки, которые отправляла Беата из их свадебного путешествия в Италию. Беата тоже отметила, насколько это удивительно, что судьба в одно и то же время послала им суженых.

Николас и Беата еще не вернулись из свадебного путешествия, когда Алекса Рети и барон Ганс Гюнтер фон Годенхаузен, капитан лейб-гвардии полка его величества кайзера, заключили святой супружеский союз в гарнизонной кирхе Потсдама.

Алекса ожидала первую брачную ночь с некоторым нетерпением, но и с долей страха. Она не совсем ясно представляла, что ее ждет. Все, что она знала о взаимоотношениях между мужчинами и женщинами, она почерпнула из рассказов одноклассницы, утверждавшей, что знает об этом буквально все. Это была девица с восковым лицом, вечно влажными руками и оттопыренными ушами, которой просто доставляло удовольствие пугать подруг подробностями из медицинских справочников своего отца.

За день до свадьбы у Алексы было желание поговорить об этом с теткой, но при мысли о Розе и генерале ей стало противно и она передумала. Она как раз примеряла свой новый костюм для свадебного путешествия, когда снаружи к окну прилетели два голубя и после долгого любовного воркования совокупились. Алекса смотрела на них с восхищением. Акт длился буквально секунды. Взъерошенная голубка отряхнулась, как будто желая сбросить все нечистое этой короткой встречи. Голубь улетел и присоединился к стае, важно разгуливающей по двору.

— Ты еще не готова, — закричала тетка, буквально влетев в комнату. — Что ты тут копаешься? Ганс Гюнтер уже теряет терпение. Он опасается, что вы не успеете на поезд. — Тетка упала в кресло. — Ну и денек! — застонала она, обмахиваясь веером. — К счастью, все прошло гладко. Я наконец вздохнула с облегчением. С самого возвращения из Нордерни я глаз не сомкнула, ужасно боялась, что что-то может случиться.

— Что может случиться?

— Поторопись, — сказала тетка, делая вид, что не слышала вопроса.


Алексе не следовало бояться первой брачной ночи. В спальном вагоне Ганс Гюнтер подождал в коридоре, пока она раздевалась, а затем в темноте тоже разделся и лег на верхнюю полку. Сама брачная ночь состоялась после продолжительного ужина и второй бутылки «Вдовы Клико» в номере отеля, который они сняли в Баден-Бадене. Когда она позднее думала о первом любовном акте, то вспоминала о парочке голубей за окном.

У нее слишком кружилась голова и от шампанского и от ласки мужа, чтобы ясно представлять, что с ней происходит. Он выключил свет и молча лег рядом. Лаская жену, он положил ее руку к себе вниз. Алексу удивило, что этот орган жил как бы собственной жизнью, так как тут же отреагировал на ее прикосновение. Она хотела что-то спросить у мужа, но он прижал пальцы к ее губам.

— Тихо, — прошептал он. — Пожалуйста, ни слова. Все будет хорошо. Только ничего не говори.

Он подложил под нее подушечку и раздвинул ей ноги.

Сейчас все произойдет, подумала она и сжалась в испуге. Она чувствовала, что он нервно пытается что-то сделать, дрожа всем телом.

— Ну помоги же мне! — Его голос звучал резко и сердито. — Или мы оставим это и будем спать.

Испуганная и обиженная, она послушно расслабилась. Неожиданно сильная боль, казалось, пронзила все ее тело. Алекса вскрикнула. Боль продолжалась какое-то время, как долго, позднее она не могла припомнить. Ганс Гюнтер наконец резко отстранился от нее. Она почувствовала между ног какую-то влажную теплоту.

— У меня течет кровь, — рыдая закричала она, с ужасом вспомнив кошмарные рассказы своей одноклассницы. Он бросил ей полотенце и включил свет. Алекса привела себя в порядок.

— Тебе следует пойти сразу же в туалет. Я не хочу, чтобы ты в первую же ночь забеременела.

Алекса все еще лежала без сна, когда сквозь щели в жалюзях забрезжил рассвет. Голова кружилась, боль во всем теле время от времени давала о себе знать. Лежа неподвижно, стараясь не задеть крепкое тело, которое, расслабившись, лежало рядом, она спрашивала себя, было ли это именно то, что обычно происходит в первую брачную ночь. С момента, как они вошли в номер, Ганс Гюнтер, по-видимому, механически следовал какому-то ритуалу, который не имел ничего общего с тем, что было между ними до этого. Она чувствовала, что ее использовали, как какой-то предмет, которому придана инструкция по применению, и ей нужно неукоснительно следовать. Перед свадьбой Алекса надеялась, что та необъяснимая странная отчужденность, которая время от времени разделяла их, словно стена, в интимной атмосфере совместной спальни будет постепенно исчезать, но вынуждена была разочароваться.


С погодой им повезло. В конце октября можно уже считаться с вероятностью похолодания и дождей, но в этом году осень в Баден-Бадене была довольно теплой. Скачки уже прошли, дети отправились в школу, в казино бродили немногочисленные посетители, а в курзале, где проходили концерты, можно было всегда найти хорошее место.

Супруги вставали поздно, завтракали в постели и купались отдельно в бассейне отеля. Обедали они либо в городе, либо в одном из кафе в окрестных парках. Деревья стояли уже в осеннем наряде, под остатками зелени листьев на шестах виноградников виднелись виноградные лозы. Алексе это живо напоминало Шаркани.

Они прожили здесь уже две недели и хорошо ладили друг с другом. Алекса не ожидала больше какого-то фейерверка, она привыкла к его предупредительному, хотя иногда и какому-то безразличному поведению в постели. Дважды ему удалось даже довести ее до оргазма. Она по-прежнему его любила и желала, хотя при этом, очевидно, должна была примириться с тем, что физическая близость для него значила не слишком много. Его остроумие и веселый нрав скрашивали ее дни, но для ночи существовал строгий этикет, которого он, при всей любви, твердо придерживался. Без его разрешения она не имела права с ним заговорить.

В целом они приятно проводили время, за исключением двух-трех незначительных случаев, которые ей, однако, показали, что он может мгновенно впадать в гнев. Во второй их вечер в Баден-Бадене она выбрала себе платье, которое было сшито фрейлейн Эльзой по выкройке одного модного журнала. Ганс Гюнтер спустился вниз, чтобы занять столик в ресторане, и ожидал ее. Выйдя из лифта, Алекса встретила его неодобрительный взгляд и неуверенно подошла к столу.

— Что-то не так? — спросила она.

— Откуда, черт побери, у тебя это смешное платье? С блошиного рынка? — прошипел он.

Алекса покраснела.

— Из моего приданого. Это модное платье из коллекции Вивьенн, фрейлейн Эльза его скопировала. Салон Вивьенн самый дорогой в Берлине, и даже Ее Величество императрица Августа Виктория…