Стук оконных ставень доносился снизу, из пустого бального зала. Алекса так и не смогла заснуть. Она включила свет и увидела, что кровать Ганса Гюнтера была пуста. Значит, он все еще работал у себя в кабинете. Алекса спустилась по лестнице. Она не хотела ему мешать и решила сама попробовать закрепить ставень. Но когда она из прихожей вошла через широкую дверь в зал, на нее хлынул поток ледяного воздуха. Зал уже несколько недель не отапливался. В темноте она не могла отыскать выключатель. Ставень меж тем стучал все чаще и громче. И тогда она решила попросить Ганса Гюнтера его закрепить. Из-под двери кабинета пробивался свет. Позднее она не могла вспомнить, постучала ли она в дверь или просто зашла.

Комната была слабо освещена, горела лишь одна свеча, стоявшая на письменном столе. В первый момент ей показалось, что две переплетенные нагие фигуры, чьи огромные тени видны были на белой стене, заняты какой-то борьбой. Пламя свечи заметалось от ворвавшегося в открытую дверь ветра. Алекса стояла, остолбенев, не в силах пошевелиться.

Дмовски первым заметил Алексу и зло посмотрел на нее. В комнате воцарилась тишина. Ганс Гюнтер, облокотившись на локоть, повернулся в ее сторону. В отблесках свечи его лицо напоминало мертвенную маску.

— Что тебе надо? — глухо спросил он.

— Оконный ставень в бальном зале… — Голос ее оборвался. Алекса разразилась истерическим смехом, резко повернулась и выскочила из комнаты. Не включая свет, она взлетела по лестнице вверх. Позднее Алекса задавалась вопросом, не искала ли она спасения в темноте. Она забралась в кровать и укрылась с головой одеялом. Когда в спальню пришел муж, она не могла сказать. Он включил ночник и разделся, медленно и методично, как всегда. На этот раз поцелуя со словами «спокойной ночи», само собой, не было. До сих пор этот ритуал неуклонно соблюдался, и даже тогда, когда она уже спала.

Какое-то время он ворочался с боку на бок. Услышав его равномерное дыхание, Алекса поняла, что он уснул. Sang froid [25]мужа привело ее в удивление. Это было нечто большее, чем sang froid,это было ужасно, бесчеловечно, грубо, это означало абсолютное безразличие к тому, что он причинил ей такую боль.

Внезапно ее охватил дикий, убийственный гнев. Пять лет, пять безвозвратно ушедших лет ее жизни были растрачены напрасно. Она поражалась теперь своей наивности. На какое чудо она еще надеялась после процесса и показаний капрала Зоммера? Существовали разве хотя бы какие-то предпосылки или возможности завоевать его снова?

Алекса включила ночную лампу и посмотрела на спящего мужа. Раньше вид этого загорелого юношеского лица вызывал у нее материнскую нежность, но с этим было покончено. Чудо, на которое она надеялась, не произошло. Ее прекрасную грудь, тонкую талию, ее зовущие бедра он предпочел крестьянскому телу какого-то Боллхардта, сучьему шарму Зоммера и наглому цыгану Дмовски.

Свинцовая усталость охватила ее, и Алекса забылась тяжелым сном. Когда она проснулась, было утро, серое и зимнее. Кровать Ганса Гюнтера была пуста. Он, как и обычно, тихо встал, оделся и ушел в казарму.

Глава XIII

Первого марта Николас переехал на Бендлерштрассе. К этому его подвигнул назойливый интерес квартирной хозяйки к его личной жизни. Создалось впечатление, что даже его почта не оставалась нетронутой. На Бендлерштрассе он арендовал весь второй этаж. Владельцы дома, отставной генерал и его жена, оба за девяносто, жили на первом этаже, и в их комнатах за последние полвека ничего не менялось. Они были дедушкой и бабушкой барона Зорга, женатого на сестре графа Новакова, той молодой женщине, которую Николас практически считал агентшей своей шпионской сети. Через ее мужа барона, гофмаршала наследного принца, они имели доступ к ближайшему кругу дам семейства Гогенцоллернов. Уставшие от утомительных посещений больниц, школ и сиротских домов, от освящения кораблей и еще больше от необходимости всегда олицетворять женскую добродетель, они находили отдохновение в болтовне. Эта болтовня позволяла баронессе Зорг так же беззаботно собирать ценную информацию, как собирает какой-нибудь мальчишка сливы в соседнем саду. Ей нужно было только слегка потрясти дерево, и вот уже, словно дождь, проливалась сочная, сладкая болтовня.

Одной ненастной мартовской ночью Николасу пришлось убедиться, что деятельность молодой баронессы не ограничивается предписанной ей территорией прусского двора.

У него еще не было все обустроено в новой квартире на Бендлерштрассе, и он как раз приводил в порядок свою библиотеку, когда около полуночи в дверь позвонили. Его экономка и денщик давно уже спали. Поэтому он открыл дверь сам и увидел перед собой баронессу Зорг.

— Какой чудесный сюрприз! Заходите, пожалуйста. — Тут он заметил, что был без пиджака. — Простите меня, мой китель в спальне.

Баронесса удержала его за руку.

— Оставьте его там. Сейчас не до соблюдения приличий.

Она была довольно привлекательной женщиной, не достигшей еще тридцати, но уже теряющей девичью стройность. Последствия родов и чешская кухня были причиной появления ее круглых форм. Она была блондинкой с усыпанным веснушками лицом, на котором голубые, с широким разрезом глаза, казалось, с детским удивлением смотрели на мир. Благодаря этому невинному взгляду ей зачастую удавалось получать ценнейшую информацию.

Руки Николаса от возни с книгами были в пыли.

— Ну хотя бы руки я могу помыть?

— Оставайтесь здесь и послушайте, наконец, меня. Я должна вам кое-что сказать. Простите, что я потревожила вас в такое позднее время, но так безопасней.

— Это зависит от того, что за опасность вы имеете в виду.

Она пропустила мимо ушей его банальную шутку.

— У меня есть для вас секретное сообщение. Вы встречались с князем Ойленбургом во время его последнего приезда в Берлин. Вы единственный человек, не считая родственников, с которым он захотел видеться.

— Так сообщение идет от князя? — Николас начал терять терпение. — Баронесса, давайте не играть в прятки и перейдем к делу.

— Я пришла по поручению графа Меттерниха. Конечно, это вас удивит.

Для Николаса действительноэто было полной неожиданностью.

— Какого Меттерниха?

— Пауля Меттерниха. Немецкого посла в Англии.

Он недоуменно покачал головой.

— Ну, знаете ли, нужно сказать, что… Что же нужно Меттерниху от меня?

По глазам баронессы было видно, что она получает удовольствие от встречи.

— Ойленбург на днях уклонился от приглашения кайзера. Вы должны его уговорить не отказываться от встречи.

— Я? Почему именно я?! Почему бы не заняться этим самому Меттерниху? И почему для него так важно, чтобы Ойленбург встретился с кайзером?

— Меттерниха пугает реакция англичан на увлечение кайзера строительством военного флота. Складывается впечатление, что это все приведет к войне. Вильгельм окружен одними лизоблюдами, способными только бить в ладоши, когда он хвастается, сколько крейсеров он построит, чтобы обогнать Англию. Только Ойленбург может убедить его свернуть с этого опасного курса.

— Боюсь, князь не захочет этого. Он совершенно отстранился от политики. Он устал и просто изнурен болезнью.

— Однако он должен это сделать, должен. Это абсолютно необходимо.

Ее рвение начинало его озадачивать.

— Вы начинаете меня удивлять, баронесса. Я думал, что ваша обязанность информировать нас, какие из отпрысков Гогенцоллернов ведут себя, по оценке их воспитателей, хорошо или плохо, а теперь вы приходите ко мне с известием от немецкого посла при дворе Сент-Джеймс. Я ничего против этого не имею, вы же по замужеству немка. И все-таки должен вас спросить: кто вы, собственно? Наши «уши» при дворе кайзера или их курьер? Или то и другое?

Она нервно рассмеялась.

— Вас послушать, так действительно звучит жутко. Можно подумать, что я какой-то агент или даже двойной агент. Само собой, и в наших кругах есть некоторые, которые состоят на службе пресловутого Охранного отделения.

— Ну, вы, конечно, нет.

— Что вы, что вы. Только не для русских! Но вернемся к послу. Меттерних считает, что кайзер играет в игру, которую только он один считает игрой. Он раздувает свой флот, думая этим рассердить своего дядю, но военные корабли — это не фигурки из майснеровского фарфора, которые хранят под стеклом. Военные корабли должны быть использованы прежде, чем они устареют. Кайзер ставит англичан в сложное положение, адмирал Фишер уже носится с планами превентивного удара.

— Дорогая баронесса, все это мне давно известно, и я вас спрашиваю: почему бы Меттерниху самому не сесть в поезд, не поехать в Либенберг и не обсудить все это с Ойленбургом?

— Вот как раз этого он и не может, на него и так надвигаются тучи из-за того, что он постоянно пытается обуздать кайзера. Если он сейчас встретится и обсудит все с Ойленбургом, произойдут две вещи: во-первых, он слетит со своего поста; во-вторых, никто сейчас больше не хочет слушать, что говорит Ойленбург. Все должно произойти так, как будто Ойленбург действует спонтанно.

Николас задумчиво смотрел на раскрасневшееся лицо своей гостьи.

— Я не могу понять, что лично вами двигает в этом деле, баронесса?

Она густо покраснела.

— Я не получаю денег от Меттерниха, я знаю его с детства. Вы спрашиваете о моих мотивах? Я замужем за человеком, которого я люблю. Трое моих братьев находятся в призывном возрасте. Я не хочу, чтобы они погибли только из-за того, что англичане сыты Пруссией по горло и наоборот. У меня двое маленьких детей, которые должны вырасти в спокойном мире. Я категорически не согласна со старым Мольтке, когда он говорит: «Мир без войны — это мечта, но это дурная мечта». — Она нервно рассмеялась. — Эти слова звучат для вас, наверное, не патриотично. Вы же один из людей нового шефа Генерального штаба, а генерал Конрад спит и видит, как бы разгромить Россию, а заодно Италию с Сербией. Даже мой родной брат, и тот считает, что только победоносная война может спасти дунайскую монархию.

— Разделяю ли я взгляды генерала Конрада в этом пункте — это еще вопрос, но сейчас я служу в нашем здешнем посольстве, и то, что вы требуете от меня, не поставив в известность мое начальство, работать на немецкого посла в Лондоне, — это…

— Именно это я и делаю. — Она встала. — Хотя я хорошо представляю, что у вас могут быть неприятности. Поэтому сейчас я ухожу. Я сказала вам все, что хотела сказать, остальное зависит от вас. Вы поступите так, как вам подскажет совесть. Ни одна живая душа не узнает, что я была у вас сегодня вечером. Это я вам торжественно обещаю. — Баронесса пошла к двери.

— Вы должны пообещать мне еще кое-что. — Бесстрастный голос заставил ее остановиться.

— И что же это?

— Что вы больше никогда не ворветесь ко мне в полночь. Это могло бы поставить нас обоих в щекотливое положение.

Баронесса весело посмотрела на него.

— Значит, все это правда?

— Что правда?

— Что вы настоящий Казанова. И что перед вами не может устоять ни одна женщина. А я бы могла навестить вас с одной моей подругой. Но это была бы катастрофа, она бы мне этого никогда не простила.

— И я бы тоже никогда.

Баронесса ушла. Он задумался над этим визитом. Действительно ли пришла она по поручению Меттерниха, или за этим стоят люди, которые хотят помирить кайзера с Ойленбургом? И кто же они тогда — друзья князя или враги кайзера? Наиболее логичным было бы предположить, что все действительно исходит от Меттерниха. То, что немецкий посол при дворе Сент-Джеймс действительно ратует за англо-немецкое взаимопонимание, не было секретом в дипломатических кругах Берлина. За это в австрийском посольстве на Баллхаузплац его недолюбливали. Там полагали, что двойственный союз с Германией живет ровно до тех пор, пока существует панический страх этой страны перед ее окружением. Если же кайзер и его дядя Эдуард смогут преодолеть взаимное недоверие и прийти к мирному взаимопониманию, Германия не будет больше нуждаться в своем союзнике в Вене, и дунайская монархия снова будет предоставлена самой себе.

То, что требовала от Каради баронесса Зорг, находилось в явном противоречии с интересами политики его собственного министерства иностранных дел. Следовательно, самым разумным было бы игнорировать ее просьбу. Но если он ее выполнит и это выплывет наружу, последствия для Николаса могут быть непредсказуемыми. Его могут обвинить в государственной измене и оставить наедине со «случайно» оставленным на столе пистолетом. В душе он посылал баронессу к черту.