— Ты начала действовать в то время, когда я лежала пластом. — Я откинула челку со лба. — И взгляни теперь на меня.

— Это не делает тебя менее привлекательной… я говорю серьезно. Напротив, это придает тебе большую пикантность, а если еще подумать об обстоятельствах, при которых ты приобрела эти отметины, то и вовсе…

— Но ведь нельзя вечно жить за счет этой славы, — резко ответила я. — И неважно, как ты заработала шрамы. Важно то, что шрамы у тебя есть.

— Ричард сказал, что мы обязаны найти мужа, который будет достоин тебя.

— Он это сказал? Когда?

— Некоторое время назад. Он проникся к тебе огромным уважением, Берсаба. Он сказал, что ты сможешь оказать неоценимую помощь мужу. Ты умна, сказал он. Ты должна выйти замуж за кого-нибудь из придворных. Он сказал, что ты будешь гением интриги… да, именно так он и сказал.

— Не может быть!

— О, он сказал это вовсе не в осуждение. Он и в самом деле относится к тебе с большим уважением. Я знаю, что он хочет привезти нас в Уайтхолл только затем, чтобы найти для тебя подходящего мужа.

— Очень мило с его стороны так заботиться обо мне, — холодно сказала я.

А про себя я подумала: «Он ничего не понял. Не смог разобраться. Но возможно ли это?»

Ричард оставался в Уайтхолле целую неделю. Виноваты ли в этом армейские дела, или он все понял и старался оттянуть возвращение к неестественной ситуации?

Конечно, я могла просто уехать. Точнее, мне следовало это сделать. Но я очень хотела вновь увидеть его. Был момент, когда я решила, что пойду к нему и откровенно признаюсь во всем. Нужно было любым путем покончить с этим ненормальным положением. Мне было страшно стыдно перед Анжелет, а мысль о том, что произойдет, если она узнает о случившемся, была просто невыносима. Она никогда не поняла бы меня. Я часто вспоминала эту улыбку с чувством того, что ей удалось избежать исполнения неприятной обязанности. Я находила некоторое утешение в том, что всего лишь забрала то, что было ей не нужно, а точнее то, чего она боялась. Но оправдаться перед собой до конца я все-таки не могла.

Я предложила Анжелет вместе проехаться к Лонгриджам. Она согласилась, и нам был оказан чрезвычайно теплый прием. Люк провел нас в кабинет и прочитал некоторые их своих памфлетов. Я нашла их интересными, поскольку они позволили мне лучше разобраться в характере их автора. Он был яростным реформатором, был глубоко религиозен и полагал, что король, объявив свое правление данным от Бога, совершает святотатство, сравнивая себя с Богом. Он страстно осуждал расточительность двора и безнравственность королевы, чьей целью, по его мнению, было введение в стране католичества.

— Это то, чего мы никогда не допустим! — воскликнул он, ударив по столу крепко сжатым кулаком, и я представила его проповедующим перед толпой.

До определенной степени меня заинтересовали его доктрины, но гораздо больше — он сам. Он был пуританином, верящим в то, что жизнь следует прожить в крайней простоте. Он осуждал наши украшения из золота и драгоценных камней, наши синие плащи на шелковых подкладках, хотя в то же время, как я заметила, тайком любовался красивыми вещами. Кроме того, я знала, что он интересуется мной. Разговаривая со мной, он не отрывал от меня глаз, и хотя я продолжала думать о Ричарде и тосковать по нему, мне не могло не польстить восхищение мужчины, особенно потому, что он пытался подавить свое чувство и не сознавался в нем даже самому себе. Моя женская сущность напрямую обращалась к его мужскому началу. Этим меня одарила сама природа, а никто не в силах противиться ей.

Когда мы выезжали из ворот их дома, я чувствовала радостное возбуждение.

Анжелет сказала:

— Нет сомнения, что ты полностью покорила Люка Лонгриджа.

— Ого, — сказала я, — ты всерьез взялась подыскивать мне мужа.

— Только не здесь! — рассмеялась она. — Я не представляю тебя в роли хозяйки фермы… и жены пуританина. Для него ты слишком тщеславна и слишком любишь красивые вещи. И все равно он не мог отвести от тебя глаз.

— Это только потому, что ты — замужняя женщина, а я — одинокая.

— Нет, дело в чем-то другом. По-моему, и Элла это заметила. Ей было явно не по себе. Но я уверена, что у нее нет оснований для беспокойства.

— Я тоже в этом уверена, — рассмеялась я. Мы возвратились в Фар-Фламстед, который был мрачным и неприветливым, потому что в нем не было Ричарда.

* * *

Ричард вернулся домой, и мне предстояли дни, в течение которых я могла в любой момент встретиться с ним, и длинные вечера, когда Анжелет сидела со своей ткацкой рамкой или с вышиванием, а мы с ним располагались друг напротив друга за небольшим шахматным столиком. Иногда я чувствовала, что он смотрит на меня, и быстро поднимала глаза, стараясь перехватить его взгляд. Это мне удавалось, но прочитать его мысли я так и не смогла. Возможно, он просто оценивал мои шансы на брачном ложе. Однажды я спросила его:

— Вы все еще намереваетесь спихнуть меня замуж?

— Ваш брак — это вопрос, требующий определенных размышлений, — ответил он.

— И мы обязательно должны подумать об этом! — воскликнула Анжелет. — Ведь верно, Ричард? Он утвердительно кивнул.

— Очень мило с вашей стороны уделять моим делам такое внимание. Анжелет не пришлось заниматься поисками мужа. Судьба сама сделала ей подарок. Мне хотелось бы, чтобы со мной произошло что-то подобное.

— Это глупо, — сказала Анжелет. — Если она будет сидеть здесь, то никого не найдет, правда, Ричард?

Интересно, нравилась ли ему эта ее манера — всегда и во всем полагаться на его мнение? Видимо, да, поскольку это доказывало, что она — кроткая и послушная жена.

— Меня устраивает здешняя жизнь, — сказала я, взглянув на него.

Уголки его губ слегка приподнялись, а это означало, что он доволен.

— И тем не менее, Берсаба, это будет очень нечестно по отношению к вам. Я что-нибудь придумаю.

Я полностью сосредоточилась на шахматной доске, поскольку сама мысль о том, что он не будет страдать, переживая мое отсутствие, была для меня невыносима.

Позже я ушла к себе в комнату. Я узнала, что не смогу заснуть, размышляя о том, что я натворила. Я снова и снова представляла, что сказала бы моя мать, узнав о случившемся. Несомненно, она нашла бы обстоятельства, оправдывающие меня, но в глубине души была бы потрясена всем этим и никогда не оправилась бы от шока. Она любила моего отца и была однолюбкой, но если бы он женился на другой, она отступила бы, несмотря на горе. Возможно, она никогда не вышла бы замуж, а может быть, вышла бы за другого.

Люди вроде моей матери, обладающие врожденными добродетелями, не способны понять ошеломляющего натиска искушений, обрушивающихся на людей моего типа. Я могла до поры до времени держаться, но мое влечение к Бастиану, достигнув пика, просто сломило все преграды.

На следующий день я вновь отправилась на ферму Лонгриджей, где меня встретила Элла. Она сказала, что ее брат ушел по делам фермы.

Как опрятно и чопорно выглядела она в простом сером платье и белом переднике! Интересно, что бы она сделала, узнав о моих грехах? Вероятно, перестала бы принимать меня в своем доме, ибо пуритане, ведя столь чистую и безгрешную жизнь, были нетерпимы к грехам других.

Некоторое время Элла говорила мне о достоинствах своего брата и о том, как она боится его излишней смелости. Самые ужасные вещи могут произойти с теми, кто пишет так называемые призывы к мятежу, которые на самом деле содержат чистую правду.

— Я никогда не забуду дело доктора Лейтона, шотландца, написавшего «Обращение к парламенту, или довод против папства». Его дважды публично отхлестали бичом, а затем привязали к позорному столбу. Ему отрезали уши, вырвали ноздри, а на щеках выжгли клеймо СС, что означает «сеятель смуты».

Я содрогнулась.

— Ваш брат не должен подвергать себя такому риску.

— Вы думаете, он послушается меня?

— Сомневаюсь. Так всегда и бывает с мучениками. Они никогда не слушают тех, кто пытается их спасти.

— Доктора Лейтона выпустили из тюрьмы.

— Возможно, теперь он будет вести мирную жизнь. Она резко повернулась ко мне.

— А что ему остается? Девять лет в королевской тюрьме! Он потерял зрение, слух, его не слушаются руки и ноги. Наверное, теперь его жизнь вполне можно назвать мирной. И все это — лишь за то, что он посмел изложить на бумаге свои мысли, которые могли овладеть умами других людей!

— Мы живем в жестокие времена, Элла.

— Вот ради того, чтобы эти времена изменились, и рискуют своими жизнями Люк и его друзья.

Некоторое время мы молчали. Как легко и спокойно было здесь, на ферме! Мыслями я вернулась в Фар-Фламстед, пытаясь угадать, о чем сейчас думает Ричард. А вдруг он заговорит с Анжелет о той ночи? Что тогда произойдет?

Вошел Люк Лонгридж, и я сразу заметила, как загорелись его глаза, когда он увидел меня. Я собрала все свои силы, чтобы привлечь его внимание, потому что мне нужно было как-то развеяться. Я должна была прекратить думать о трагифарсовой ситуации, которую сама же и создала в Фар-Фламстеде.

— У тебя мрачный вид, сестра, — сказал он, глядя в это время на меня.

— Мы говорили о докторе Лейтоне.

— О да. В свое время вокруг его имени было много шума, но теперь он уже на свободе.

— Через десять лет! — раздраженно заметила Элла — Его жизнь кончена. Я даже сомневаюсь в том, что он сохранил рассудок.

Я в упор посмотрела на Люка и сказала:

— Это предупреждение тем, кто безоглядно бросает вызов власть имущим.

Люк сел за стол, и его глаза загорелись тем фанатичным огнем, который появлялся у него при обсуждении любимых тем.

— Нет! — воскликнул он. — Лейтон служит всем нам примером.

— Примером того, как не следует поступать, — сказала я.

— Госпожа Лэндор… Я прервала его:

— Умоляю вас, называйте меня просто Берсабой. Ведь мы с вами друзья, верно?

— Я счастлив, если это так. Видите ли, Берсаба, каждый должен делать свое дело, и если мы отступим, увидев поражение одного из наших лидеров, значит, мы недостойны вести эту борьбу.

— Возможно, вы достойны того, чтобы вести мирную семейную жизнь и чтобы ваши дети выросли в безопасной обстановке.

— Нет безопасной обстановки там, где царствует тиран.

— А вы уверены в том, что, свергнув эту тиранию, вы не замените ее еще худшей?

— Мы уверены в том, что этого не произойдет. Нет тирании в смиренном служении Господу.

— Но это может стать тиранией в отношении того, кто не желает служить ему смиренно.

— Вы защищаете подобных себе, Берсаба.

— Каких таких подобных? Я и не знала, что принадлежу к какой-то секте. Я думаю так, как мне думается. Я хочу иметь свое собственное мнение, а отнюдь не то, которое мне будет навязывать та или иная группа людей.

— В таком случае, вы не менее опасны, чем я.

— О нет. Ведь я не излагаю свои мысли в письменном виде. Я держу их при себе и никому их не навязываю.

Элла накрыла на стол, и мы продолжили наш разговор. Она в основном молчала, поставив на стол локти и внимательно наблюдая за нами. Люк был очень оживленным и возбужденным.

— Вы, кажется, воображаете, что я — сам архиепископ Лод![6] — сказала я.

— Никогда не принял бы вас за кого-то другого. Вы слишком сильная личность, чтобы вас можно было с кем-то спутать.

Я почувствовала, что начинаю краснеть, и воспоминания, которые я изо всех сил пыталась подавить, вновь нахлынули на меня. Тогда я успешно — если это можно так назвать — выдала себя за другого человека. Интересно, что сказал бы Люк, узнав о том, что я натворила? Представляю, как возмутились бы его пуританские чувства.

Но то, что я покраснела, сделало меня лишь еще более привлекательной для него.

Я быстро проговорила:

— Терпеть не могу, когда краснею. От этого мои оспины выглядят еще хуже.

— Они ни в коей мере не портят вас. Ваша сестра рассказала нам о том, как вы заболели.

— Точно так же, как и все остальные. Я просто заразилась оспой.

— Она рассказала, как это произошло.

— Вы не должны считать меня героиней. Я не поехала бы туда, знай заранее, что произойдет.

— И вообще не было смысла ехать, — заметила Элла.

— Тот факт, что вы совершили такой поступок из желания помочь своей служанке, подтверждает ваше благородство… несмотря на все ваши усилия это отрицать, — сказал Люк, — причем я эти усилия не поддерживаю.

— Давайте вернемся к положению в стране, — попросила я.

— Нынешний парламент будет распущен, и еще до конца этого года будет создан новый парламент. Его возглавят Пим и Хэмпден, а потом опять возникнет конфликт между королем и парламентом. Вопрос в том, кто будет управлять страной: те, кто был для этого избран, или упрямец, считающий, что божественное провидение усадило его на трон.