– Как он будет жить теперь? – Уолтер недоуменно пожал плечами. – Одна нога. Один глаз. Ух! Я, наверное, предпочел бы умереть.

– Какой вздор! – воскликнула Дженнифер, снова вспыхнув от своей резкости. – Между прочим, в жизни очень многое можно сделать без ноги и без глаза. Очень горько за лейтенанта Пенворта, ведь он был всегда так подвижен, полон внутреннего огня. Жаль, что он стал таким жестким и циничным. Впрочем, беда случилась с ним всего три месяца назад. Но вот если бы и через несколько лет он продолжал оплакивать свою потерю и дуться на жизнь – тогда я бы рассердилась на него. Это грустно вдвойне.

– Вы, наверное, правы, мисс Симпсон, – согласился Уолтер. – Но Боже мой, как же можно примириться с потерей ноги и не сетовать на судьбу! Нельзя ездить верхом. Нельзя заниматься спортом. Не могу себе представить такое.

– Бедняга, – грустно заметила Анна. Дженнифер видела, что лорд Иден ей улыбается.

* * *

К вечеру Эллен отправилась к графу Хэрроуби, не взяв с собой никого, и, приподняв медный дверной молоток, висевший на огромных двустворчатых дверях его дома, подумала, что, пожалуй, нарушает правила приличия. И улыбнулась этой мысли. То был ее дом целых пятнадцать лет. Этот человек был ей отцом.

Он снова пил; она поняла это, как только он торопливо спустился вниз ей навстречу, не ожидая, пока дворецкий проводит ее в гостиную.

– Я бы и капли не взял в рот, Элли, будь точно уверен, что вы придете, – сказал он, улыбаясь и протягивая ей руку. – Я думал, вы не придете, немного поразмыслив.

– Но я пришла, – отозвалась она, оглядывая гостиную и отмечая, что в ней ничего не изменилось с тех пор, как она последний раз была здесь, разве что ковер выглядел более потертым, а занавеси на окнах – выцветшими.

– Я никого больше не пригласил, – сказал он. – Надеюсь, вы не возражаете. Мы будем вдвоем – вы и я, Элли. И потом… – он улыбнулся с извиняющимся видом, – весьма немногие леди примут нынче приглашение графа Хэрроуби. Вы знаете… меня ведь не считают респектабельным человеком.

– Вот как? – На его лице и фигуре явственно проступили приметы его образа жизни. Они молчали, потому что экономка – Эллен не знала ее, как и нового дворецкого, – принесла поднос с чаем.

– Я налью чаю? – в смущении обратилась она к тому, кого всегда называла отцом.

– Если бы вы не ушли от меня, – сказал он, протягивая руку и указывая, что она должна сесть рядом с подносом, – я не стал бы такой развалиной, которую вы видите перед собой. Я любил вас, дитя мое. Вам не надо было уходить.

– Вы ведь запили не сразу после моего ухода, – возразила она, подавая ему чашку с чаем. – Будьте же честны с самим собой. А мне ни к чему нести на своих плечах тяжесть вины за вашу слабость.

Он улыбнулся почти по-мальчишески.

– Вы совершенно правы, – сказал он. – Но вы всегда были ко мне добры, Элли. И всегда называли вещи своими именами. Всегда прогоняли меня, когда я был под хмельком. Помните?

Он засмеялся.

– Иногда – не часто, признаюсь, – я соблюдал трезвость только для того, чтобы прийти в детскую либо в классную комнату и повидать вас. А потом уже напивался. Но в те дни не очень сильно, дитя мое. Не так сильно. Возьмите печенье.

Они посмотрели друг на друга.

– Вы всегда были для меня святым Георгием, – проговорила она, – который может защитить меня от драконов.

– Вот как, Элли? А он был к вам добр?

Она поняла, что говорит он не о Чарли.

– Да, – ответила она, – он был ко мне добр.

– Но драконов не убивал? – Он снова по-мальчишески улыбнулся.

– Я стала старше, – ответила она. – Я поняла, что не бывает людей непогрешимых. Даже среди отцов.

– Расскажите мне о вашей жизни, – попросил он. – Мне кажется, Элли, будто бы вы умерли и воскресли из мертвых.

Она рассказала ему об Испании и о Бельгии. Рассказала о Чарли и о Дженнифер, о своих друзьях. Она спохватилась, когда кончила описывать свою встречу с сэром Джаспером Симпсоном, – говорить так долго! Но он слушал ее с интересом, не спуская глаз.

– Вам следовало обратиться за помощью ко мне, Элли, – сказал он, – а не к нему. Вам кажется, что он в большей степени ваш отец, чем я?

– Он дед Дженнифер, – возразила она. – И встреча с ним была очень важна, папа. – Она крепко закусила губу и закрыла глаза, произнеся это слово.

– А может статься, – сказал он, – может статься, что именно я ваш отец, Элли.

Она покачала головой, не отводя глаз от серебряного молочника, стоящего на подносе, – такого знакомого молочника.

Он встал и потянул шнурок со звонком, прося унести поднос. Когда лакей вышел, он подошел к Эллен и сел рядом с ней.

– Не уходите, – сказал он, беря ее за руку. – Посидите и поговорите со мной еще немного, Элли.

Она посмотрела на его руку; ее Эллен узнала бы из сотни других – с тупыми пальцами в темных волосках и ногтями, в ширину большими, чем в длину. Руки, которые держали ее, когда она была малым ребенком; руки, за которые она хваталась, когда училась ходить, хотя толком уже не помнила, где и когда все это происходило.

– Что вы хотели этим сказать? – вскинула она на него потрясенный взгляд.

Он посмотрел на нее глазами с красными прожилками из-под нависших век.

– Мы с вашей матерью, – сказал он, – ссорясь, старались ранить друг друга словами как можно больнее, пусть даже в наших словах не было правды. Я думаю, вы моя дочь, Элли.

– Она же сказала, что это не так. И он… отец… не возражал.

– Когда ваша мать ждала вас, мне даже в голову не приходило спрашивать, от кого младенец. А ведь будь у меня хоть какое-то сомнение, уж я бы спросил, верно? Я всегда знал, когда у нее кто-то появлялся. Но в то время у меня не возникло никаких подозрений. И потом ваша матушка была осторожна. Она бы постаралась не наживать ребенка не от меня. Вы были у нас первым и – как оказалось – единственным ребенком. Вам следовало бы родиться мальчиком, Элли. Моим наследником. Я думаю, что вы моя дочь.

– Но зачем же она так сказала? – спросила Эллен.

– Чтобы сделать мне больно. Только это. Она знала, что вы единственная, кого я люблю по-настоящему. И ей хотелось настроить меня против вас. Вам этого знать не полагалось. Но я пришел и сказал вам, да? Наверное, в ту минуту я почувствовал себя обманутым. А потом ваша мать сбежала с Фенчерчем, и больше я никогда ее не видел. В последний раз, когда я слышал о ней, она находилась в Вене с кем-то, кого я совершенно не знаю. Мы не были с ней славной парой, детка. В том, что случилось, виновата не только она. Но вы пострадали больше всех.

– Да, – сказала она, – это так. Но наверное, все в жизни не случайно. Если бы я не поехала в Испанию, я не познакомилась бы со своим будущим мужем. Даже подумать страшно, что я могла бы прожить жизнь и не встретиться с ним.

Он похлопал ее по руке.

– Скажите-ка еще разок то слово, – попросил он, – то слово, что недавно у вас сорвалось. Так приятно было слышать, Элли.

Она взглянула на него и сглотнула.

– Папа?.. А знаете, я никогда не называла его так.

Он снова похлопал ее по руке.

Она посмотрела на него как бы мимо налитых кровью глаз, красных в прожилках щек и двойного подбородка. Он был ее отцом. Она лежала клубочком на широких коленях и играла цепочкой от его часов. Тогда казалось, что ничто в мире не может угрожать ей.

– Я жду ребенка. – Она сама удивилась, когда вдруг произнесла эти слова. – И не от мужа. Я зачала его от любовника меньше чем через месяц после смерти мужа. А теперь я позволила всем думать, что он от Чарли, и вот не знаю, что мне делать.

«Поделись с папой всеми своими трудностями, Эллен. Сядь к нему на колени, и он все уладит».

– Вот как, Элли? – сказал он, поглаживая ее по спине теплой широкой ладонью. – Важно, счастливы ли вы были при этом. Вы его любили?

– Да, любила, – ответила она. – Страстно и беззаветно папа. Целую неделю никого не существовало в мире. Всего лишь неделю. Даже меньше. Это друг Чарли и мой друг. Внезапно, прежде чем кто-то из нас понял, что происходит, мы стали любовниками. Но все это было очень странно. Я любила Чарли. Или думала, что любила. А теперь я чувствую себя такой виноватой и смятенной, что перестала понимать, что же такое любовь.

– Успокойтесь, детка, – сказал он, похлопав ее по руке, – скоро появится дитя, Элли, вы полюбите его и поймете. А он знает?

– Нет. – Она стиснула руки. – Я не могла ему сказать. Я даже не хочу, чтобы он знал об этом.

– Это грустно, Элли, когда тебя лишают твоего ребенка. Он вас любит?

– Нет. Ах, он любил меня в течение недели, как и я его. Но любовь – не то слово. Это была не любовь. И больше он ко мне не испытывает… как бы оно ни называлось. Он скоро покидает Лондон.

– А вы остаетесь, – сказал он, – с родственниками мужа и ребенком от любовника. Ну что же, детка, вы сами выбрали себе будущее. Вы всегда так поступали. Я очень верю в вас. Знайте, что вы всегда можете прийти сюда, Элли. Этот дом всегда будет вашим домом. И я – вашим отцом, пусть даже не я произвел вас на свет. Но думаю, именно я был им.

– Ох, – сказала она, поднимая их соединенные руки так, чтобы коснуться губами костяшек его пальцев, – если бы вы знали, какая тяжесть свалилась с моих плеч, когда я все вам рассказала! Все же я думаю, что в вас действительно есть что-то от святого Георгия.

Он засмеялся, довольный, и она улыбнулась, глядя ему в глаза.

– Вы еще придете? – спросил он. – Вы не исчезнете снова, Элли? Вы придете навестить меня?

Она кивнула и поднялась.

– Я пробыла у вас гораздо дольше, чем намеревалась, – сказала она. – Я рада, что пришла, папа. Вы действительно единственный близкий мне человек. Больше у меня никого не осталось.

– Идите сюда, детка, я обниму вас, – сказал он, обнимая и баюкая ее в своих объятиях. А она вспомнила давно забытое: ей пора в постель, а матери, слишком занятой своим туалетом, когда она отправлялась куда-то развлекаться, некогда было заглянуть в детскую и поцеловать на ночь дочку. Ее окутал знакомый запах – некая волшебная смесь бренди, нюхательного табака и одеколона, которая ее успокоила.

– Ах, папа, – проговорила она, с головой погружаясь в жалость к себе и на мгновение утрачивая способность думать о чем-либо, – как же я выношу дитя, если он уезжает навсегда?

– У вас останется ваше дитя, – сказал он, – и ваш папа. Все будет хорошо, детка. Поверьте, все будет хорошо.

* * *

Граф Эмберли сидел, откинувшись на спинку дивана, в комнате рядом с детской и с полуулыбкой смотрел, как жена баюкает дочку.

– Она уснула, – сказал он.

– Я знаю. – Александра вздохнула. – И надо уложить ее в кроватку, да? Пора малышку отнимать от груди. Ей уже семь месяцев. Но это не правильно, Эдмунд. Дети должны оставаться грудными младенцами гораздо дольше.

– Ну что ж, – отозвался он, – когда Кэролайн будет отнята от груди, мы с вами, Алекс, постараемся поместить внутрь нового младенца, хорошо?

Она вспыхнула.

– Ах, Эдмунд, от ваших слов у меня мурашки по коже бегут.

Он усмехнулся.

– Это просто позор, что мы теряем время.

– Мы действительно возвращаемся в Эмберли на следующей неделе? – спросила она улыбаясь. – Я не верю, что мы вскоре окажемся дома. Какое блаженство!

– Я немного удивился, когда лейтенант Пенворт согласился приехать к нам вместе с Мэдлин, а вы?

– Удивилась, – ответила она, – но я рада. Мне хочется узнать его поближе. А Мэдлин так старательно ограждает его от всего.

– И в результате вся ситуация становится ужасно неловкой, – заметил граф. – Эмберли пойдет ему на пользу. Мне кажется, если лейтенанта предоставить самому себе, он научится успешно справляться со своими трудностями.

– Вы хотите сказать, если Мэдлин перестанет с ним так носиться?

– Не хочу говорить о ней дурно, – сказал он, – судя по всему, она совершенно ему предана. В жизни не видывал, чтобы Мэдлин так мало занималась собой, посвящая себя другому человеку.

– Они будут счастливы? – спросила Алекс.

Он пожал плечами.

– Наверное, если захотят. Вот поживут в Эмберли и получше узнают друг друга. Между ними возникнут какие-то другие отношения, кроме отношений больного и сиделки. Потом приедут дамы Симпсон. Алекс, вы не жалеете, что пригласили их в Эмберли? Ведь я не уговаривал вас.

– Я не возражала потому, что согласилась с вами, – сказала она. – Впрочем, я не уверена, что они приедут, Эдмунд.

– Доминик твердо решил уехать в Уилтшир.

– Миссис Симпсон будет чувствовать себя с нами неловко, – сказала графиня. – В конце концов, ведь мы его родственники. Но если они все же приедут, это будет славно. Вы прекрасно придумали. Мэдлин в дружеских отношениях с ними обеими, а Анна очень сблизилась с мисс Симпсон. Кажется, и Уолтер тоже. Жизнь в загородном поместье, пока они в трауре, более удобна. Да и вообще они мне нравятся.