Странное чувство возникает в её груди, когда она ходит из комнаты в комнату, в последний раз разглядывая стены и обстановку. Особо смотреть не на что – мебели почти что нет, да и никаких украшений тоже. Она удивляется, что всё это время даже не замечала того, как уныло выглядит этот дом. Теперь, когда все вещи собраны и упакованы, опустевшие помещения кажутся совсем мёртвыми, и Гён Ран зябко ёжится от неприятного мороза, который пробегает у неё по коже. Сомневаясь в том, что это плохие предчувствия, она списывает всё на неловкость от перемены обстановки.

Кавада ждёт её у машины, прямо за воротами. Действительно – ему в этом доме точно искать нечего. Он ещё накануне объяснил ей план действий.

«Мы должны отвезти тебя обратно в тюрьму. Чтобы у других не было подозрений, понимаешь? Ты пробудешь там до тех пор, пока не придут американцы, которые и освободят тебя вместе с остальными. Скажут, что в спешке мы оставили заключенных, не стали тратить время на казни. Пусть никто ничего не знает, так лучше».

Гён Ран во всем соглашается с Кавадой, с тоской думая о том, что о её безопасности он позаботился, в то время, как о том, что будет с ним, ничего не известно. Ей всё время хочется коснуться его руки, но она держит ладони за коленях, не решаясь проявить инициативу. Они прожили в одном доме не один месяц, но она до сих пор чувствует какую-то робость в его присутствии. Ей ужасно не хочется, чтобы он уезжал.

Никто из подчиненных не задаёт вопросов. Даже когда он проводит её в прежнюю камеру, никто не смотрит в её сторону. Мимо проходит тот самый секретарь в круглых очках, который допрашивал Гён Ран в первые дни, но даже он делает вид, что не знает, кто она такая.

Скоро он закроет дверь на замок, повернётся и уйдет. И будет всё как прежде. Гён Ран боится, что больше никогда не увидит его. Чувство тревоги нарастает с каждой минутой, и она уже готова действительно взять его за руку, чтобы почувствовать, что он пока ещё рядом.

Когда над головой нависает знакомый облезлый потолок, Гён Ран разворачивается к Каваде. В глазах паника.

– Я знаю, ты здесь уже бывала, но почему-то других пригодных камер нет, – пожимает плечами он. Наверное, подумал, что она испугалась или почувствовала себя ужасно в знакомой камере. На самом деле причина её страха в совсем другом.

– Вы ведь вернётесь? – робко спрашивает она.

– Конечно. Раз обещал, значит вернусь.

– А что если не получится? Документы и прочие формальности? Кто вам разрешит въезжать в страну с военным удостоверением и японским именем?

Кавада, наклоняет голову и глядит на носки своих, как всегда, до блеска начищенных сапог. Когда он поднимает голову, в его глазах горит странное выражение, которое почти пугает Гён Ран, так что она даже делает шаг назад.

Он дотягивается до её лица и, взяв его в ладони, прижимается губами к её губам. Гён Ран удивлённо замирает. Прежде они никогда не целовались. Она и не знала, что так вообще может быть. Его немного обветренные упругие губы почти болезненно сливаются с её, и она прикрывает глаза, желая хотя бы на время забыть о том, что им предстоит разлучиться и бог знает сколько времени прожить в неизвестности.

– Теперь я знаю, что ты будешь ждать меня, – едва отстранившись от нее, шепчет Кавада. – Назови меня по имени, – неожиданно требует он, всё ещё держа её лицо в ладонях.

– Капитан Кавада.

Он качает головой:

– Назови меня по имени, Гён Ран.

– Шуго, – осторожно, словно боясь что-то испортить, говорит она.

– Хорошо, – кивает он. – А насчет документов ты не беспокойся. У меня уже всё есть.


Проходят дни. Перед тем как покинуть базу совсем, Кавада распорядился, чтобы ей принесли воды. Кто знает, сколько ещё ей придется просидеть под замком?

Однако даже этой меры уже недостаточно. Гён Ран лежит на полу, прислонившись спиной к холодной стене. Вода уже давно закончилась, и всё, что теперь остается – это спать, пока не умрёшь. Заспать себя до смерти – самый лучший выход. Ей кажется, что уже никто и никогда не придёт.

На третий день она слышит чьи-то шаги, гулко раздающиеся по коридору. Или ей просто кажется? За это время она уже несколько раз ловила себя на слуховых галлюцинациях, когда желаемое принималось за действительное. Однако на сей раз другие органы чувств тоже отзываются, словно сбросив оцепенение. Пол под ладонями начинает чуть заметно вибрировать, говоря о том, что чьи-то тяжёлые ботинки действительно расхаживают по коридору. Вскоре громоздкая дверь отъезжает на петлях, и Гён Ран видит перед собой светловолосого высокого мужчину в армейской форме.

Она свободна.


Разве не ради этого она пыталась выжить? Гён Ран идет по той же пыльной дороге, что и все остальные освобождённые. По той же самой дороге, по которой шла в начале июля, неся на плече мешок с пожитками и подарками для родных. Целая вечность минула с той поры. Та Гён Ран была наивной дурочкой.

Впрочем, времени на ностальгию не остаётся – впереди не менее волнующая встреча с малышами. Гён Ран пытается идти как можно скорее, но ноги не слушаются её.

К тому времени, когда она достигает родной улицы, ей кажется, что всё происходящее нереально. Кавада, ожидание, надежды и страхи – всё это отходит на второй план, отступая перед нетерпеливым предвкушением встречи с младшими.

Странно – соседский дом пуст. Разве Кавада не говорил о том, что Ин Су и Мин Хо остались с той соседкой, что живёт за забором заднего двора?

После нескольких попыток постучаться погромче, Гён Ран обессилено опускается на землю, облокотившись о деревянный забор. Так её и находит та самая соседка.

Почему-то детей с ней рядом нет.

Вместо приветствия женщина кивает, глядя на её платье.

– Ты в другой одежде, – говорит она.

– Что? – не понимает Гён Ран.

– Когда тебя забирали, ты была одета в другое платье.

Гён Ран опускает взгляд, рассматривая себя. И правда – сейчас она одета иначе. Хотя, кому какая разница, во что она была одета? Кто помнит её старое платье?

– Где мои братик и сестрёнка? – устав от бесконечного ожидания и решив больше ни на что не отвлекаться, спрашивает Гён Ран.

– У моей сестры.

– Я хочу их увидеть.

– Для начала нужно кое-что сделать.


Разрушенный город, от которого не осталось даже руин, наводит на Шуго тоску. Среди оплавленных кусков асфальта и разбитых вдребезги зданий, щепки которых смешались в одну кашу, не найти ни дорог, ни улиц. Хиросима – как открытая рана. Вокруг беспокоятся люди, которые уже научились ориентироваться в этом беспросветном буйстве разрухи. Они снуют взад и вперед, сосредоточенно переговариваясь. В воздухе звенит слово «клиника».

Он полагал, что попав в родные места, сразу же захочет отдохнуть и отоспаться. Однако городской пейзаж произвёл на него такое впечатление, что о сне приходится забыть. Шуго бродит по когда-то родной улице, где, как он помнит, стояла бакалейная лавка, а рядом его соседка продавала замечательные рыбные пирожки. Это было не так уж и давно.

Теперь всё лежит в мелких осколках и кусочках обгоревшего бамбука. Ничего не осталось. Дом, в котором он жил вместе со своей мамой, прежде чем отбыть на службу, всё ещё на месте, но кроме стен ничего нет. Оконные рамы, косяки, двери, черепица – всё как ветром сдуло. Поддавшись порыву, Шуго поднимается на четвёртый этаж, туда, где когда-то находилась его квартира.

После этого он ещё долго не может прийти в себя. Военное ведомство, которое и без того находится в упадке, выделило ему палатку на окраине города, за бывшей железнодорожной линией. Здесь на удивление тихо, хотя вокруг «расквартировано» ещё много таких же, как он, бездомных военных. Наверное, все находятся в трансе после такого.

Обгоревшие стены, начисто сметённая мебель, кусочки бумажных обоев и стеклянные потеки на стенах в тех местах, где висели фото в рамочках. Всё это снится ему в первую ночь, перемежаясь с образом Гён Ран.

Кавада думает о том, что должен вернуть в Корею. Через пару дней уже можно выехать, записаться грузчиком на рыболовное судно и отправиться через пролив. Торговля идёт во все времена, хотя и ослабла из-за войны.

На второе утро к нему заходит бывший начальник, а ныне демобилизованный без права на пенсию подполковник Хара. Он говорит о том, что в городском госпитале не хватает санитаров, и хоронить людей совсем некому.

– Все заняты перетаскиванием больных с места на место, так что на кладбище курсирует только одна колонна, а нужно бы больше. Я знаю, что ты можешь помочь. Ты ведь ещё молод.

Таких, как Шуго здесь сотни. Однако помогать горожанам приходят только тринадцать человек.

Такого Шуго ещё никогда не видел. Людей, которые могут лежать только на животе, потому что в момент взрыва стояли спиной к источнику света. Келоидные ожоги, которые кислотными язвами расползаются по коже, пробираясь до мышц и костей. Изуродованные лица, переломанные руки и ноги. Запах тлена во всём. И волосы.

Волосы выносятся из госпиталя мешками. Волосы ещё живых людей. Каждое утро медсестры проходят между рядами коек, приподнимают головы больных и сгребают выпавшие за ночь волосы в мешки. Слои между ними перекладываются пропитанной насквозь кровью бумагой. Ваты и пенициллина давно нет.

Он уже знает почти весь медперсонал, и иногда замечает среди погибших знакомые лица. Врачи и медсёстры заражаются неизвестной болезнью, атомной чумой. Они умирают даже быстрее, чем пациенты.

На другом конце города стоит ещё один госпиталь – американский. Горожане ненавидят его, зная, что там проводятся исследования. С момента взрыва прошло почти два месяца, а госпиталь вырос за две недели. Первые дни все были рады, думали, что им помогут излечиться, а потом выяснилось, что американцам только и нужно, что анализы да сводки в цифрах. Подопытные кролики ходят по улицам. Будущие хибакуся3.


Шуго уже второй день возит умерших в машине. По три раза в день. И ещё по три раза в день привозит новые партии больных. Все они бледные, с чуть синеватым оттенком. Многие уже потеряли рассудок. Шуго думает о том, что и сам очень скоро лишится ума на такой работе. Прошло всего два дня, а ему кажется – вечность.

Наверное, всё дело в том, что он чувствует, как внутри разжигается огонь. Гён Ран нужно поскорее забрать оттуда. Она ждёт его, а он проводит время здесь, просиживая в коридоре между аккуратно разложенными рядами носилок, на которых доживают последние минуты его будущие пассажиры. У него внутри всё горит от нетерпения.

Выходной выбить удаётся только через неделю, и Шуго не терпится собрать вещи, спрятать под нижней рубашкой корейские документы и отправиться в портовую часть. Однако утром судьба совершает неожиданный поворот.

Утром Кавада просыпается от мерзкого ощущения во рту – ему не разомкнуть губ и даже не пошевелить языком. Во рту скопилась запёкшаяся кровь. Атомная чума пришла и за ним.

Глава 9

– Капитан Кавада снова сердится…

Шуго лежит на больничной койке среди умирающих людей и притворяется, что спит. Капитан Кавада не просто сердится – он в бешенстве. Как можно было так оплошать? Почему это случилось именно сейчас, когда он должен быть там, в Корее? Он бы давно сбежал из госпиталя, только вот на ноги не подняться. Шуго тихо ругается и сплёвывает кровь, постоянно сочащуюся из дёсен. Может быть, он умрет уже сегодня утром или к вечеру. Отчего начинается это внешнее кровотечение, никто ещё не знает, но это и не имеет значения. Кто-то встает на ноги и продолжает жить, но большинство погибает, истекая кровью. Если бы знать, к какой группе будет относиться он.

Молодая медсестра подходит к нему и ровным голосом интересуется, как идут дела.

– Кровь всё идёт, – сквозь зубы отвечает Шуго. – И долго мне ещё?

– Как получится, – хмурится она.

Понятное дело, ей тоже не до сентиментальностей. Если рыдать над каждым умирающим, то долго не протянешь. А ещё все они недолюбливают военных. Кого ещё винить в том, что сейчас все они переживают такие сложные времена? Кто ещё виноват в этом? Войну проиграли, отдали свою землю на растерзание, опозорили нацию на ближайшее столетие – и всё это люди в форме и сапогах. И неважно, где они несли службу.

Однако сейчас ему всё равно. Всё, о чем он может думать – это то, что он жутко опаздывает. Кто знает, что сейчас творится с Гён Ран?


Проходит ещё два дня, и та же самая медсестра подходит к нему рано утром. На её лице сияет непривычно искренняя и широкая улыбка.

Обычно Шуго предпочитает не разговаривать с людьми без лишней надобности, но сейчас просто не может удержаться. Всё-таки любопытство свойственно всем нам в равной степени, просто не все могут удержать свои порывы.

– Что-нибудь случилось? – спрашивает он.

Вопрос звучит так, словно он осведомляется о несчастье, но на самом деле, хочет узнать, что хорошего могло случиться за одну ночь. В этом городе теперь почти не происходит ничего хорошего. По крайней мере, с тех пор, как он здесь, Шуго ничего такого не помнит.