- И кто виноват? - проворчала Ника. - Ты ведь опоздала.

Сестричка показала ей язык и первой резко поскакала по ступенькам наверх. Ника поспешила за ней.

Девушки весьма удачно сходили на романтическую комедию американского производства, прохихикали весь фильм, явно мешая соседям справа, сосредоточенно глядящим в огромный экран, затем походили по магазинчикам - Марта вдруг купила себе блузку, а после неспешно пошли в небольшое кафе-мороженое, располагающееся на этом же этаже.

Им было комфортно друг с другом, и сестры ни на минуту не замолкали, обсуждая все на свете. Настроение у Марты было отличное до тех пор, пока она не увидела неподалеку Юлю, которую сопровождал ее шумный и самовлюбленный дружок Крис, раздражавший Карлову лишь чуть меньше, чем сводная сестра. Слава Богу, Крестова Марту не зематила - она с сосредоточенным видом шла вперед, как и всегда, сунув руки в карман, а Крис заводной обезьянкой прыгал вокруг нее и твердил:

- Ну, пожалуйста. Пожалуйста-пожалуйста. Прошу тебя. Юлечка!

- Не называй меня так, - нахмурилась девушка.

- Юль, будь другом, выручи, - заныл Крис, который, как и его подруга детства не замечал Марту. - Один раз, всего лишь один раз замени клавишника. Я и Стас будем тебе очень благодарны!

- Ты каждый день мне твердишь о своем Стасе. Успокойся. Я сказала, нет, значит, нет.

- Отыграй пару песен на их выступлении! Это ведь нетрудно! - возмутился эмоциональный хипстер.

- Сам отыграй, - повернулась к нему озлобленная Крестова. - Ты что, не умеешь?

- У меня не получиться так, как у тебя, - сразу же залебезил парень, - к тому же я композитор, а не музыкант.

- Это не мои проблемы, - отрезала Юля, и парень с девушкой скрылись. Марта облегченно вздохнула.

- Все также не любишь ее? - со вздохом спросила Ника, зная об их отношениях.

- Угу. Только одно время некоторые идиоты из консерватории считали меня и ее... ну, ты понимаешь. То они думали, что я с Сашей твоим встречаюсь, то... - Марта, поняв, что сболтнула лишнее, замолчала.

Ника только улыбнулась.

- Глупцов везде много. Не думай об этом, - сказала она спокойно. - Пошли, прогуляемся на улице, пока погода хорошая. К вечеру обещали грозу.

- Я была бы рада, - отозвалась Марта. - Как-то жарковато становится и душно немного. Идем?

- Идем.

Кузины, препираясь, вышли на ласково освещаемую солнцем улицу.

- О, кстати, давай в "Лавку художника" зайдем? - предложила Ника неожиданно, заприметив знакомое несколько пафосное здание, где часто бывала. Оно, как и ресторан "Милсдарь", находилось напротив "Рая".

Марта согласилась, и девушки некоторое время провели в этой самой лавке, где Ника, чуть подумав, купила себе новые кисти (рисование так и продолжало оставаться ее хобби, которое успокаивало и помогало эмоционально расслабиться), а после попали в художественную галерею современного искусства, расположенную на втором этаже этого же величественного здания. Вспомнив, что там уже третий день проходит персональная выставка одного современного отечественного художника, имя которого Марта, услышав, тут же нечаянно забыла, Ника жутко оживилась.

- Ух ты, это же его новая выставка-инсталляция! Называется еще так забавно - "Сияние фиолетового дурдома"! Пошли, пошли, не глазей по сторонам! Нам надо обаятельно попасть сюда!

- Я не хочу ни в какой дурдом, и не на какую инсталляцию, - жалобно отозвалась Марта, но уже ничего поделать не могла. Если кузина загоралась, то остановить ее уже ничего не могло.

Девушки под руководством еще более повеселевшей Ники купили билеты в галерею современного искусства, которая, кстати говоря, была достаточно известной как в России, так и за ее ближайшими пределами, и оказались в просторном полутемном холле.

- Ты уверена, что здесь выставки проходят? - с сомнением спросила Марта сестру, не без опаски глядя на жутковатого вида стены, на которых были изображены самые разные кривляющиеся обезьяны, чьи лица иногда очень сильно напоминали лица известных во всем мире людей.

- Естественно, - отозвалась Ника. - Между прочим, не нужно так испуганно таращиться по сторонам.

- Да обезьяны какие-то страшные.

- Это не обезьяны.

- А кто? Люди? - съязвила девушка.

- Да, - ошарашила ее Ника. - По замыслу владельцев галереи, они символизируют ужимки политиканов, играющих с народом, так что ли..., - и светловолосая девушка первой переступила высокий порог, отделяющий невеж от высокого искусства священной современности, которое было понятно далеко не всем.

Сестры прошли в первый зал вместе с еще несколькими любителями творчества знаменитого художника и оказались в полутемном, слегка мрачноватом помещении с фиолетовой подсветкой.

- Кажется, он на следующей "documenta" участвует! - как-то невпопад поделилась информацией о любимом художнике Ника с сестрой, глазами, полными восхищения, рассматривая огромный двухметровый деревянный кособокий стул, на котором сидела крохотная симпатичная куколка с выпученными глазами, которых на ее лице было почему-то целых три - третий, кстати, помещался не традиционно на лбу, а на вытянутой вперед несоразмерно длинной кукольной тоненькой руке. Над этой так называемой скульптурой висели глиняные выпученные глаза самых разных размеров.

- Что это? - опешила Марта.

- Это выставка современного искусства, которая каждые пять лет проходит в Касселе - это в Германии находится, - тоном профессионального экскурсовода стала пояснять Ника, которая тащилась по всему необычному в художестве. Она часто думала, что неплохо было когда-то поступить учиться на искусствоведа, жаль, что она выбрала экономический, как и хотел того папа. Конечно, он был бы рад любому выбору единственной дочери, но Нике даже тогда, в шебутные семнадцать лет, не хотелось расстраивать родителей. Кажется, девчонка, которая нравилась Нику, она-то как раз и училась на факультете искусствоведения.

"А-а-а, Укроп, гадина, не лезь в мою голову!!", - про себя прокричала девушка.

- Я не про это спрашиваю, - поморщилась Марта тем временем, - я спрашиваю, что это за жуть жуткая перед нами?? Что за гадкая трехглазая кукла? Где картины?!

- Началось, - выдохнула Ника. - Это "Принцесса с глазками и трон". Т. Радов", прочитай, название прямо перед тобой.

- Ужас какой, - поежилась впечатлительная Марта, оглядывая сей шедевр с неподдельным отвращением - ей казалось, что глазки смотрят на нее с укоризной. - По-моему, Т. Радов плохо лечился у своего доктора-психиатра.

- Ты совсем ничего в искусстве не понимаешь, дорогая моя. А картин ты тут не увидишь, я же тебе явно сказала: это выставка-инсталляция, новый эксперимент Томаса, - покровительственно похлопала девушку по плечу Ника и повела сестренку дальше. Как она заметила, многочисленные на удивление посетители делились здесь на две категории: на тех, кто ценил искусство художника и восхищался им, и на тех, кто его категорически не понимал. Вторая категория состояла из боящихся, смеющихся и равнодушных - таких в галерее было целых двое - суровые охранники у входа.

Рассматривая композицию за композицией, которая была одна краше другой, девушки переходили из одного зала в другой, пока не попали в самый дальний. Он приятно контрастировал с другими помещениями своим световым наполнением - был ярко освещенным огромными хрустальными люстрами с канделябрами. К тому же здесь было не так шумно: музыкальное сопровождение отсутствовало, и народу было совсем немного. В этом небольшом зале кроме девчонок находилась пожилая ученая пара, два молодых человека в потрепанных костюмах и огромных очках - явных интеллектуалов по внешнему виду и колоритная группка, состоящая из женщины и трех мужчин, один из которых был с профессиональным фотоаппаратом в руках.

Один из них, длинноволосый, худой, подвижный и улыбчивый, от уголков темных дружелюбных глаз которого разбегались лучики морщинок, сильно заинтересовал Нику. Кажется, он был центром этой маленькой компании, потому что женщина с пегими волосами и один из мужчин, невысокий и пухленький, похожий на модифицированную версию колобка, постоянно задавали ему вопросы и ждали ответов, как истинно верующие судного дня. Еще один мужчина, заложив руку за руку, изредка что-то вещал (Ника чуть позже узнала в нем директора галереи), а фотограф без устали щелкал длинноволосого на свой аппарат, то справа, то слева, то и вовсе снизу, садясь на корточки.

- Ни фига себе! - от переизбытка эмоций Ника ущипнула сестру за бок, и та едва не вскрикнула.

- Очумела?

- Ты только посмотри, как нам повезло, - жарко зашептала Ника на ухо Марте, которая в художественном искусстве смыслила чуть больше, чем утка в японской кухне.

- Почему повезло? - отчего-то испугалась зловеще-радостного шепота кузины вторая девушка. Она обалдело смотрела на очередную композицию, рискнув в уме предположить, что ее автор - носитель редчайшего вируса "ку-ку". Ну а что еще можно сказать про человека, который создал работу под звучным названием "Эффект очень улыбающейся бабочки", в которой сооруженное непонятно из каких разноцветных тканей огромное существо с крыльями прекрасной бабочки и с полуобнаженным телом женщины с огромными черными глазами на пол-лица, игриво нагнувшись, показывало всем желающим пятую точку, на котором криво был нарисован обыкновенный смайл и надпись "ha-ha-ha. by universe with love". Нет, Марта решительно не понимала современного искусства!

- Потому! Смотри, смотри влево, - велела ей Ника. Темноволосая девушка послушно повернула голову в нужную сторону. - Мужчина в джинсах и в черной футболке!

- И что? - пожала Марта плечами. - Дядька какой-то с хвостиком.

- Дура! Сама ты дядька! За окнами дядьки ходят, а это - Томас Радов, - шикнула на нее Ника.

- Кто это? - благополучно забыла фамилию художника, на чью выставку они пришли, ее кузина.

- Твой личный ангел-хранитель, - покачала головой продолжавшая восторгаться всем происходящим Ника. - Пошли ближе! Кажись, у Томаса интервью берут, подслушаем!

И девушки, действительно, делая вид, что рассматривают очередную композицию, которая казалась Марте воплощением человеческого безумия, стали подбираться ближе к чудесному Томасу Радову, у которого женщина с пегими волосами и мужчина-колобок брали интервью.

- Одна из ваших последних работ в жанре инсталляции называется "Дети-дети". Критики дают положительные рецензии на эту работу и очень часто говорят о ней в последнее время. С чем связано создание данной инсталляции?

- Естественно, с моим мироощущением, с чем же еще? - заявил, недолго думая над ответом, мужчина с хвостиком и в джинсах. - Все, что я создаю, связано с волнениями моей души.

- И о чем волновалась ваша душа в момент создания? О детях?

- Йес, - покивал Томас Радов. - О цветах жизни.

- Наверное, вы хотели показать образ детей всего мира, как единый и целостный? - закатывая от восторга глаза, прошептала женщина.

- Ну не то, чтобы всего мира, - засмущался художник, - ну вообще как бы да. Всего. Но через призму своих.

- У вас ведь трое детей? - уточнил второй журналист, размахивая диктофоном, как оружием.

- Да. Трое. И совсем уже взрослые, - расчувствовался знаменитый художник.

- Вы растили их в одиночестве? Так ведь? Один? - никак не могла спрятать свой пафос пегаволосая женщина.

- Вы правы, - подтвердил Томас и, подумав, добавил, припустив в голос нотки светлой грусти. - Растил один. Троих детей. Поднимал на ноги младшего брата. Трудное время было, но хорошее.

- И, наверное, еще и семье помогали? Матушке с отцом? - с умилением уставилась на него журналистка. Томас вновь ослепительно улыбнулся:

- Конечно. Они же мои родители. Как иначе?

- В одном из интервью вы упомянули, что ваш младший брат психически нездоров и...

- Стойте, стойте, - поднял руки вверх господин Радов, как будто бы его собирались расстрелять. - Пусть он и нездоров, но не будем говорить о нем!

- Конечно, как скажете, - стушевался колобок. Молчащий директор галереи хмыкнул в кулак, но промолчал. Кажется, он лично знал "нездорового" младшего брата Томаса.

- Могу сказать лишь то, что родителям было с ним тяжело, и я забрал его себе.

- О, Боже, вы, гениальный художник, были кормильцем такой большой семьи! - воскликнула тем временем женщина-журналист. - Вам приходилось работать и писать картины, так ведь? Как же только вас не изгрызла материальная сторона быта?

- Дорогая моя, - улыбнулся ей, как милостивый император верной подданной Томас, - творить - мое призвание. От призвания не отказываются - это и дар, и проклятие одновременно. И, поверьте, как бы тяжело мне не приходилось, ничего не смогло и не сможет заставить меня бросить искусство. Оно - это я. Я - это оно. Кстати, - добавил он чуть-чуть лукаво, - я тут об перфомансе подумываю...