Звуки, точно обиженные тонкие стрелы, обожженные страстным огнем солнца и знающие, куда точно попасть, чтобы задеть потаенные струны человеческой души, взмыли вверх, ударились о потолок, пробили его, в мгновение ока оказались в небе, проделав дырки в облаках, а после так же стремительно вернулись, чтобы, зависнув над слушателями, метко войти острыми наконечниками им в души.

– Здорово, да? Бетховен написал ее, когда стал очень плохо слышать, – с долей благоговения перед великим композитором сказала Марта, подумав мимолетом, что если бы этот невидимый исполнитель играл «Сонату № 17» на отлично настроенном фортепиано в месте с отличной акустикой, перед этим отрепетируя, то наверняка бы смог сорвать не только аплодисменты зала, но и многозначно-удивленные кивки профессоров консерватории, которые, надо сказать, не часто позволяли себе открытую похвальбу. – Потом он оглох полностью, но продолжал писать великие вещи…

– Ничего себе, он и правда невероятный, – поразилась Ника.

Саша тоже это услышал и внимательно посмотрел на длинноволосую девушку, как будто бы проверяя – а не лжет ли она? Способен ли глухой человек написать музыку, которая будет цениться выше, чем многие сокровища, спустя триста лет после смерти ее создателя?

В это время «Соната № 17» плавно переросла в еще одну, хорошо знакомую многим по фильму «Амели» мелодию, написанную композитором Яном Тирсеном. Трогательные звуки, облетев каждого, кто внимал им, плавно влетели в сердца и нежно обвили их розовой шелковой лентой с темно-шоколадными узорами по краю.

Марта, счастливая, с не сходящей с лица улыбкой, со вкусом втянула в себя воздух – так, как будто бы в нем витал легкий, непринужденный, но стойкий аромат музыки и она способна была почувствовать его.

Оказавшись неподалеку от выхода и толпы, Марта наконец смогла разглядеть музыканта. К ее недоверию и даже какой-то обиде, им оказалась ненавистная Юля Крестова. Девушка, склонив голову с красной короткой стрижкой, самозабвенно исполняла на синтезаторе уже третью мелодию – легкую, изящную, похожую на игру залетного ветра с южными теплыми волнами и нежно-желтым песком, в котором так приятно греть уставшие от долгой ходьбы по пляжу или холодные после купания ноги.

Электронное звучание совершенно не портило мелодию и придавало своеобразный шарм, и казалось, что каждый раз, когда пальцы Юли касаются синтезатора, вверх взмывает золотой песок, превращаясь в воздухе в бабочек. Пальцы обеих рук Юлии умело и быстро бегали по клавишам, изредка касались многочисленных регуляторов и кнопок, крутили какие-то колесики, на секунду зависали в воздухе и вновь опускались на синтезатор – так же осторожно, как порхающие с цветка на цветок бабочки. Но главное – она играла от души, талантливо, ладно, и людям вокруг это очень и очень нравилось.

Нике было странно видеть, как всего лишь какие-то взмахи рук и их легкие прикосновения к клавиатуре синтезатора создают такие восхитительные звуки. Марта, по ее мнению, тоже делала нечто подобное со своей скрипкой. Вытворяла какие-то чудесатые чудеса.

– Вот же! – выругалась Карлова-младшая, глядя на увлеченно играющую Крестову. Она и не думала застать ее тут, в магазине!

– Ты чего, Мартик?

– Это она, – пожаловалась девушка. – Даже видеть ее не могу.

Словно слыша ее слова, Крестова подняла голову, и их взгляды встретились. Марта сразу же демонстративно отвернулась, а Юля поняла, что заигралась на синтезаторе, потеряла счет времени и совершила ошибку. Хотя, с другой стороны, что такого, что она, музыкант, приехала в этот магазин? Марта, кстати, действительно ничего не заподозрила. Только рассердилась.

– Кого не можешь видеть? А-а-а, она, – узнала Юлю Ника и с некоторым сочувствием тронула сестру за руку. Она знала, что той действительно было неприятно. – Тогда, может, пойдем? Я же знаю, как она тебя раздражает.

– Пойдем. – И прежде чем Юля стала играть следующую, четвертую вещь – аранжировку на известную песню рок-группы «Red Lords», столь, кстати, любимую Мартой, кузины покинули магазин. Вслед им понеслись теперь уж не золотые, а металлические бабочки с крыльями, на которых явственно просматривались шипы протеста и свободы духа.

Саша, которому порядком надоело торчать в магазине, повеселел. Уже спустя пару минут он вез сестренку Марту домой, а еще через полчаса гулял по набережной с Никой, которой вдруг захотелось подышать свежим воздухом. Там, под покровом нежного шума быстро бегущих к далекому морю холодных вод реки, Александр совершил еще одну маленькую победу – взял лицо светловолосой девушки в свои ладони и поцеловал, не получив при этом по лицу и добившись от нее ответной реакции, надо сказать, очень приятной.

* * *

Марта с окрыленной душой стояла посредине комнаты и изучала свое новое приобретение, из которого вылетали действительно чистые, как хрусталь, звуки, складывающиеся в затейливую скрипичную песнь.

В тот день и вечер мама и бабушка Марты с умилением слушали, как их единственная надежда красиво, без фальши и устали играет, запершись в своей спальне.

– Не зря все-таки мы столько сил потратили на ее музыкальное образование, – с гордостью сказала ее мама Эльвира Львовна, сидя на кухне и осторожно маленькими глоточками попивая обжигающий кофе. Ей, кстати, Марта по совету Ники сказала, что на покупку скрипки половину денег подбросила кузина, а половину она накопила сама; к тому же истинную ее стоимость девушка умолчала, иначе ее мама явно бы не поверила, что у двух девушек хватило средств на столь дорогую вещь. А если бы узнала про меценатство Александра, то велела бы дочери вернуть ему инструмент и более не принимать таких дорогих подарков.

– Марта и сама старалась, – возразила бабушка. – Вспомни, Эля, как она с детства упорно занималась. Гулять почти не ходила – только летом, и то не всегда. Учила свои ноты постоянно, да и в школе на хорошем счету была. Экзамены все эти свои на отлично сдавала. С мальчиками не общалась, да и сейчас по ним не бегает.

– И слава Богу, – слабо улыбнулась Эльвира Львовна. Естественно, она хотела, чтобы дочка нашла личное счастье, но считала, что пока той рано думать об отношениях.

– Не слава Богу, – возразила пожилая женщина. – Ей не десять лет, а двадцать уже весной будет. Пора бы и найти кого-нибудь. Я в ее возрасте уже тебя родила, да и сама ты уже замуж собиралась за своего Костю.

– Не говори мне имя этого подлеца, – мигом вскинулась Эльвира Львовна, вспомнив бывшего и единственного мужа, столь подло поступившего с ней и с их ребенком. Прошло уже столько лет, а она все не могла простить человека, оставившего ее и дочку и ушедшего к другой женщине.

– А я тебе сразу сказала, что он мне не нравится, – отозвалась бабушка с достоинством. – Но ты же была влюблена, Эля, и никого не слушала.

– Мама! Хватит!

В это время вновь раздалось загадочное пение скрипки, похожее на встревоженного скворца, и обе Карловы замолчали.

* * *

После того как кузины Карловы покинули «МирМуз», в его стенах произошли еще некоторые, казалось бы, незначительные события, которые впоследствии стали иметь отношение к дальнейшей жизни обеих.

Среди зрителей, внимавших с восторгом игре Юлии, был и Стас. Он, склонив голову набок, внимательно слушал импровизации девушки, отметив про себя ее профессионализм и легкость в исполнении, а также отличное знание синтезатора. Такое чувство, что к нему высокая красноволосая девчонка с необычными проколами в ушах обращалась на панибратское «ты», и причем уже давно. А когда Юля стала играть не известную никому в этом магазине мелодию, Стас вдруг решил обязательно подойти к ней и пообщаться – творческих людей он вообще очень любил и уважал. К тому же что-то магнетическое было в этой спокойной высокой и совсем неженственной девушке с тонкими чертами лица, на котором не было ни грамма косметики, но которое все равно привлекало. Стас, глядя на ее лицо, едва заметно освещенное внутренним удовольствием от игры на таком хорошем инструменте, захотел улыбнуться. И как только Крестова нехотя отошла от синтезатора под аплодисменты собравшихся зрителей, быстрым шагом подошел к ней.

– Девушка, – позвал ее молодой человек, и Юля, подняв бровь, обернулась. – Спасибо.

– За что? – не поняла Крестова.

– За вашу музыку. Вы здорово играете. Профи, – искренне сказала Стас. – Такое редко услышишь.

– Спасибо.

– Вы где-нибудь учились?

– Конечно. – Уголки тонких ненакрашенных губ дрогнули в улыбке, которую Юля тут же погасила. – И учусь до сих пор.

– Где?

– В консерватории.

– Не хило, – присвистнул Стас. В свое время он не стал поступать туда, решив по воле родителей идти на престижный юридический факультет, но учиться ему там было скучно, и через полгода парень попал в армию. После нее он продолжил заниматься музыкой и уже больше никуда не поступал, работая в этом магазине и в тату-салоне, да и вообще ведя активный образ жизни.

– Что за чудесную вещь вы исполняли предпоследней? – спросил Стас.

– После Яна Тирсена и перед «Лордами»? У нее нет названия, – отвечала равнодушно Юля. Знакомиться с парнем не входило в ее планы.

– В смысле?

– В прямом. Ее сочинил мой друг, а названия он никогда не придумывает. – Юля в душе усмехнулась. Крису было просто лень называть то, что приходило ему в момент творческого озарения, которое чаще всего сопровождалось некрепким алкогольным возлиянием или энергетическим напитком, смешанным с горьким крепким кофе. Свои лучшие, но пока еще малоизвестные творения бездельник Крис, студент композиторского факультета, придумывал именно тогда, когда ему хотелось спать, и с помощью вышеперечисленных средств пытался взбодриться.

– Твой друг пишет такие вещи? – переспросил недоверчиво Стас, незаметно переходя на «ты». Поведение Юли, не грубое, но отстраненное и холодное, его несколько смутило. Но не тем он был парнем, чтобы так сразу сдаваться.

– Друг, так что если есть вопросы, то обращайся к нему, я всего лишь исполнитель. Все вопросы и пожелания ему. Пока. – Ответ сам по себе был не слишком вежливым, но произнесла его Крестова спокойным голосом, и он совершенно не затронул чувств Стаса, более того, он еще больше заинтересовался личностью этой девушки.

Юля развернулась к дверям, чтобы уйти, но молодой человек не хотел отпускать ее так просто.

– Стой! – окрикнул он ее весело.

– Что?

– Нам не хватает клавишника, а ты реально талантливая, – твердо сказал Стас, который имел собственную группу и играл в ней на гитаре. – Если ты вдруг заинтересуешься – позвони мне. – И с этими словами русоволосый парень протянул девушке небольшую колоритную фиолетово-синюю визитку, в которой белыми вытянутыми буквами говорилось об услугах мастера татуировок в известном тату-салоне города «Анаконда».

– Шутишь? – несколько мрачно спросила Юля, которая, услышав про группу Стаса, вдруг посмотрела ему прямо в глаза. В ее взгляде мелькнуло нечто вроде сожаления.

– Отнюдь. Ты мне очень понравилась. Как музыкант, – поспешно добавил Стас, понимая, что таким самодостаточным с виду девушкам, как эта, не нравятся заигрывания, да и многие вещи они могут принимать за флирт. Кстати, в этом парень совершенно не ошибся – Юлия действительно терпеть не могла, когда мужчины начинали к ней клеиться или делать комплименты. Да и если бы Стас попросил у нее телефон, не дала бы его.

– Мы играем в разных стилях, в основном альтернатива, пост-гранж, индастриал, арт-рок, пост-панк… Экспериментируем.

– Молодцы, – сказала Юля.

– А твой друг создал хорошую вещь. Действительно стоящую. А ты здорово исполнила ее. Скажи ему, что он талантливый. Я бы хотел пообщаться с твоим другом. – В голосе молодого человека появилась мягкая настойчивость, граничащая с твердой просьбой, непохожая на унижающую достоинство мольбу или мужланистую напористость.

– Не хватает качественной музыки? – поинтересовалась нехотя Юля, видя, как неугомонный Крис машет ей из окна «Форда» – парень углядел ее сквозь стеклянные двери магазина и не понимал, почему подруга застряла у выхода с продавцом. У него ведь были для нее новости!

– Точно, – улыбнулся он и поправил пшенично-русые волосы – рукав его черно-фиолетовой футболки задрался, и Юля увидела симпатичную татуировку на предплечье. – Кто знает, может быть, мы бы сработались. Меня зовут Стас. Звони.

Парень и сам не знал, почему его так задела игра этой девушки, в чьих орехово-зеленых глазах таилась дерзость, особенная, похожая на предрассветное небо цвета персидской сини, на востоке которого появилась первая румяная, как бок наливного яблока, полоска.

– Может быть, но ничего не обещаю, – вдруг сказала Юля, которую внимание Стаса к собственным глазам порядком удивило и – о ужас! – даже чуточку смутило. Она вышла на улицу, все-таки взяв визитку и засунув ее в задний карман джинсов. Стас внимательно посмотрел девушке вслед, как будто запоминая ее фигуру. Он почему-то был уверен, что они с ней еще встретятся.