– Нет, просто конверт. В нем – банковская карта, – отвечал Ник, не понимая, почему ему опять так везет?

– Окей. Говори номер камеры и пароль, – не стал долго думать или задавать другие вопросы его новый знакомый. Он ловко стянул со спины чехол, отдал его Никите, вручил сумку одному из друзей, а еще через полминуты, выслушав, где находятся камеры хранения, быстрым шагом направился в нужную сторону. Кларский проводил его подтянутую высокую фигуру задумчивым взглядом, скрывая за этой самой задумчивостью дикое, как лесной пожар, волнение. Он до конца не осознавал, что это происходит с ним.

К Нику и к друзьям, трещащим без умолку о скейтбордах, паркурщик вернулся очень быстро, но другой дорогой. Его появление было даже каким-то неожиданным, и сначала у Никиты сердце ухнуло вниз – неужели удача оказалась ложной, и ничего не получилось? Однако по улыбающимся глазам длинноволосого парня, от уголков которых к вискам бежали лучики-морщинки, почти тут же Кларский понял, что все прошло гладко.

– На, держи, – протянул ему чуть помятый конверт паркурщик. Дыхание его было немного неровным. Ник, проклиная собственные пальцы за то, что они стали дрожать против его воли, взял конверт за угол. Почти тут же открыл его и извлек на свет прямоугольную темно-синюю пластиковую депозитарную карточку. Точно такую же, какая у него была до этого.

Лицо у Кларского оставалось спокойным, а вот дыхание перехватило, как будто бы он из знойной пустыни попал в арктическую стужу.

Это вторая карта-ключ? Неужели теперь все получится? И он добудет архив с компроматом, оставленный ему в наследство братом?

– Никого не было. Никто за мной не следил и не гнался, – сказал парень с хвостиком, забирая назад свои гитару и сумку с вещами.

– Отлично, – кивнул Никита, даже несколько удивившись – значит, Настина сестра была «чистой». И это очень хорошо. Но вот не догадался ли Макс послать кого-нибудь из своих людей к банку, в одной из сейфовых ячеек которого хранился архив с компроматом? Ведь Баталов завладел ключом Ника, и хотя на нем не было никаких опознавательных знаков – простая пластиковая карта – существовала вероятность, что нынешний лидер Пристанских все равно сможет понять, что и где можно открыть с ее помощью. Хотя подобные депозитарные карты и делали с расчетом на то, чтобы их трудно было опознать и понять, откуда они, но такая вероятность сохранялась.

– Спасибо, – спохватился Никита, поняв, что не поблагодарил своего неожиданного помощника.

– Не за что, – усмехнулся тот, потирая ладони о джинсы и видя, как загорелись глаза нового знакомого каким-то странным блеском. Никита смотрел на кусок пластика так, как смотрят тонущие на спасательный круг, вовремя брошенный за борт.

– А что это за фигня? Банковская карта, да? Там миллионы лежат? – спросил один из непосредственных скейтбордистов у Ника, но паркурщик тотчас заткнул друга, сказав:

– Не наше дело.

И Никита мысленно с ним согласился.

– Спасибо, – хрипло произнес он вновь, хотя не мог припомнить, кого бы он за свою жизнь поблагодарил дважды.

Перед тем как попрощаться с новыми знакомыми, которых, как Ник прекрасно осознавал, никогда больше в своей жизни не увидит, он незаметно вложил в рюкзак одного из них несколько крупных купюр – в знак благодарности. Наверное, для кого-то подобная благодарность, выраженная в рублях, показалась бы неправильной, некрасивой и даже мещанской, но Ник, который умел ценить деньги, так не считал. Он не покупал помощь, он отблагодарил человека тем, чем мог, и даже надеялся, что его подарок принесет пользу.

Никита покинул территорию вокзала и направился к офису одной из фирм, сдающих машины напрокат. Достаточно быстро оформив все документы, он поехал к банку, дабы точно убедиться, что ему в руки попал – чудом попал! – ключ от нужной ячейки, предусмотрительно оставленный прозорливым Мартом Насте. Ник понимал, что его поездка сопровождена долей риска, поскольку около банка его могут поджидать люди Макса, хотя на самом деле они до сих пор поджидали его около ресторана «Милсдарь», все еще уверенные, что Никки придет туда мстить Максу и Смеречинскому.

В своем новом неформальном виде Никита без труда прошел внутрь банка, предъявил сотруднику драгоценную, вновь обретенную карту-ключ, назвал слово-пароль и вновь получил доступ к ячейке, которую недавно уже открывал.

Ему с трудом верилось в успех – архив, с помощью которого можно было распоряжаться сотнями жизней, вновь был в его руках: тяжелый, манящий, давящий своей особой тяжелой энергетикой. По замороженному кровавым льдом сердцу Ника поползли трещины. Руки у него не переставали дрожать, когда он медленно перелистывал страницы с фотографиями и документами, или когда касался пальцами холодных дисков с видеокомпроматом. Правда, рассматривал все это Никита совсем недолго и принялся за дело. Он сфотографировал все страницы архива, а после, забрав из банковского хранилища все, что в нем находилось, попросил служащего о заключении нового договора на открытие двух ячеек. Тот с пониманием отнесся к просьбе клиента, и вскоре Никита держал в руках две новые карты-ключа от сейфов. В один из них он переложил архив. В другой поместил карту памяти с фотоаппарата, на которой находились его резервные копии.

Аренду старой ячейки он забавы ради продлил еще на год, оставив там одну-единственную вещь: сложенную в четыре раза записку со словами: «Ты немного опоздал, не находишь? Хорошего настроения и удачи в личной жизни! Надеюсь, тебе будут носить хорошие сигареты. С уважением, Н. К.».

Впервые в жизни парень своей рукой нарисовал смайл, улыбка которого, правда, была больше похожа на довольный оскал. Зачем он это сделал, Ник не совсем понимал, но он как будто знал, чувствовал, что когда-нибудь Максим все же откроет эту ячейку.

И однажды Макс все-таки сделал это. И даже с улыбкой прочитал послание Кларского, которому в тот момент было почти год.

«Как приятно получать привет с того света, – сказал он на это медленно. Со вкусом порвав записку и улыбаясь при этом так, как будто бы получил послание от давнего друга, пропавшего в пучинах океана. – Лучше немного опоздать, чем досрочно оказаться в аду».

Ник, естественно, этих слов никогда не услышит.

После того, как Кларский, все так же похожий на юного неформала, в обнимку со своим скейтом, который стал для него почти родным, покинул здание банка, он вновь сел в свою арендованную машину и, пропетляв для приличия, чтобы удостовериться, что за ним нет хвоста, уехал в другой конец города. Там, купив новую сим-карту и новый телефон, он позвонил по телефонному номеру, оставленному ему Вячеславом Сергеевичем еще во время их встречи. По этому номеру можно было связаться с оперативником, которому изначально Ник планировал передать архив, но с которым так и не встретился после пропажи ключа от ячейки. Телефонный разговор вопреки ожиданиям Никиты прошел удачно – хотя первая встреча с представителем органов правопорядка была сорвана, вторая все же состоялась, и очень быстро, в течение следующего часа, на конспиративной квартире, втайне ото всех – в том числе и от Вячеслава Сергеевича, предавшего Ника.

На конспиративной квартире Кларский, которому казалось, что время вокруг него застыло и стало вязким, как кисель из проблем, не без внутреннего волнения передал архив оперативнику – высокому мужчине за сорок с легкой щетиной и красноватыми от недосыпа глазами. Тот хоть и выглядел суровым и серьезным, как инквизитор, но очень обрадовался, едва только пролистал пару страниц мартовского наследия – это было видно по дрогнувшим уголкам его тонких жестких губ.

– Неплохо, очень неплохо, – сказал он, и его светлые глаза сверкнули в предвкушении. Как оказалось, этот человек уже давно охотится за Максом и за верхушкой его ОПГ – с тех самых пор, как был убит Андрей Март. Поэтому сегодняшний день был для него выигрышным. Джек-пот сам плыл ему в руки.

– Наше соглашение остается в силе? – спросил Никита. Рядом с этим мужчиной, в каждом движении которого явственно чувствовалась сила и властность – прямо как в Андрее – Кларский чувствовал себя мальчишкой, и ему это очень не нравилось. Он сам любил быть хозяином положения.

Оперативник поднял на него тяжелый взгляд из-под сурово сдвинутых густых бровей, и его опущенные книзу уголки рта вновь чуть приподнялись кверху.

– Да, – только и сказал он.

– Когда?

– Когда возьмем. А брать сегодня будем, ежели звезды удачно сложатся. – Оперативник ласково поскреб большим пальцем по одной из фотографий архива, на которой был изображен Максим и несколько криминальных авторитетов города из других группировок. – Не бойся, – улыбнулся он вдруг Никите. – Что обещал – сделаю. За такой подарок как не сделать, – улыбнулся он архиву.

– Обеспечьте охрану одному человеку, – твердо попросил Никита, коротко обрисовав ситуацию с Настей.

– Думаешь, у меня людей миллион? – проворчал оперативник. – Ладно, придумаю что-нибудь. – Кстати, ты в курсе, сегодня в «Милсдаре» переполох был? Мои ребятки, что Макса пасут, заметили, как он охрану усилил.

Никита пожал плечами. А оперативник продолжал, с интересом глядя на парня:

– Кое-кто на ухо шепнул прямо перед твоим приходом, что на Макса еще одно покушение планируется. Или планировалось, – даже как-то добродушно добавил он, изучающее глядя на Кларского.

– Я тут одну штуку интересную нашел, – сказал вдруг Никита и достал из рюкзака пачку сока со смертельной начинкой и пульт управления. – Утилизовать бы надо.

– Утилизуем, – понял все оперативник и с одобрительной улыбкой глянул на Ника и похлопал вдруг по плечу.

– Новый лист-то не испачкай. Не всем он дается, новый лист-то, – сказал мужчина на прощание. Никита только кивнул медленно, а после беспрепятственно покинул квартиру, сел в свою темно-синюю «Тойоту», газанул, словно сумасшедший, пролетел, не помня как, полгорода, чудом не попав в аварию, и помчался по загородной трассе. Все внутри его клокотало от радости – горькой злой радости. В крови кипел адреналин.

Неужели теперь он свободен?

Остановился он через несколько километров у высокого крутого обрыва над рекой. Выбрался из машины и по гравийной, хрустящей под ногами дорожке прошел к самому краю обрыва, с которого открывался красивый вид на царственную реку. Течение ее было плавным, неспешным, и казалось, что несколько лодок застыли в воде. Отсюда отлично был виден другой берег с его одно– и двухэтажными домами, крыши которых сверкали под солнцем, и казалось, что зеленый кусок бархата усыпан драгоценными камнями. Чуть дальше на востоке виднелись невысокие горы – не острые, а с закругленными мягкими вершинами, отсюда похожие на огромные темно-изумрудные холмы. А над всем этим безмолвно царствовало застывшее прохладно-голубое небо.

Сидя на нагретой земле, Никита понял вдруг, что улыбается – против собственной воли. Губы его все шире растягивались в улыбке, и в какой-то момент молодой человек почувствовал, что смеется: сначала тихо, как-то осторожно, а потом все громче и громче, веселее, как будто бы только что увидел невероятно забавный фильм.

Победа – он чувствовал победу.

Двойную победу.

Он смог сделать то, что планировал и обещал, но при этом остался верным своим принципам.

От облегчения и странной радости хотелось смеяться, и он не запрещал себе этого – полностью отдался чувствам, которые буквально вырвались у него из груди и заставили весело, по-мальчишески задорно хохотать, получая от этого небывалое удовольствие. Казалось, вместе с ним смеется и ставший более тихим ветер, гладящий его по волосам, перепутав их с невысокой сочной травой.

Благо в это время на обрыве, обычно многолюдном, никого не было, иначе бы Никита выглядел в глазах посторонних форменным клиническим идиотом. Лишь рассекал застывшую гладь воды белоснежный катер, создавая волны.

Насмеявшись – подобного у него никогда не было, Кларский понял, как сильно вымотан. Недолго думая, он лег прямо на траву, глядя на небо и замершие на нем облака с легкой улыбкой – которая тоже застыла. Но не на губах, вдруг пересохших и часто им облизываемых, а в прищуренных и немного слезившихся от яркого торжествующего солнца глазах. Нику давным-давно не было так хорошо и спокойно. Конечно, не все еще прошло так, как он задумал, но почему-то вечный скептик Ник сейчас явственно осознавал, что все будет так, как нужно, и ничего больше не помешает ему жить так, как он захочет.

Прошлое отступало прочь, назад, в туман, вместе со всей своей тяжестью, и камни, которые висели на душе, для его лет уже усталой и даже слегка помятой, как газетные черно-белые листы, в которых заворачивали хлеб, скатываются вниз. Они падают с крутого высокого обрыва и тонут в воде, которая с жадностью забирает их себе.

Никита не помнил, сколько он так лежал – несколько минут или больше часа: он просто наслаждался моментом, позволяя себе улыбаться и ни о чем не думать, расслабиться и подставить открытый лоб лучам солнца.