– Молчать! – рявкнул на нее озлобленный Олег. – Молчать, я сказал.

Он вновь наставил пистолет на Дионова, тяжело и хрипло дышавшего от боли, но не потерявшего сознания. Кажется, Олег хотел сделать еще один выстрел, но теперь уже Марта решила отвлечь внимание сумасшедшего на себя, хотя совершенно не понимала, что происходит, и лихорадочно, как никогда в жизни, молилась про себя, чтобы все закончилось хорошо и Саша не пострадал.

Девушка, поняв, что ей, наверное, не жить, крикнула что-то нехорошее об этой самой Василисе. И добавила, что у кое-кого никогда не было никакого таланта к биатлону. Никакого. Никогда. Не было.

– Ты что, – изумился Олег, озлобившись так, что казалось, воздух, который выходит из его легких – черный, – за ним повторять решила, маленькая моя? Он тебя научил плохому?

Изумление резко трансформировалось в злость, очень неприятную, жесткую и удушающую. У Олега даже голос изменился, стал срывающимся. Видимо, его можно было очень легко вывести из себя.

Он занес руку, чтобы ударить Марту, и она отчаянно зажмурилась, но удара не последовало. Сжавшаяся девушка приоткрыла один глаз – зеленый – и увидела, как молодой мужчина смотрит на нее, и взгляд у него пылает неестественным огнем – мертвым, не обжигающим, а замораживающим.

– Оскорбления? – задумчиво протянул Олег. – Не люблю, когда меня оскорбляют. За это кто-то из вас будет наказан, – вдруг решил Алмазов, и его глаза засияли, как темные камни под прозрачной водой.

– Милая девочка, – он обратился к Марте, которая смотрела на него, как на палача, и Саша, видя этот взгляд, так сильно сжимал зубы, что, казалось, еще немного, и они начнут крошиться. – Раз ты такая смелая и у тебя такой длинный язычок, выбирай.

И Дионов, и Карлова не поняли, что Олег имеет в виду. Но обоим было понятно, что ничего хорошего он не предложит.

– Выбирай. – Алмазов задумчиво почесал подбородок. – Или я сейчас прострелю левое плечо твоему подонку, или же ты разрешишь мне кое-что сделать тебе. Я не знаю, каким будет выстрел, – продолжал он, и голос его становился все спокойнее и спокойнее. – Вдруг попаду ему в сердце. Тогда он сразу умрет. Или в легкое. И тогда он захлебнется кровью. А может быть, только задену его плечо по косой. И ничего страшного не будет. Так, легкая боль. Ну, ты хочешь, чтобы я в него стрелял?

– Нет! Не надо, пожалуйста, – Марта не замечала, как по ее лицу катятся слезы отчаяния и страха. – Не надо!

– Не надо? – Олег притворно вздохнул. – Нет, прости, девочка, надо. Ну что ты выбираешь? Я стреляю в него или же делаю немного больно тебе? Немного, совсем немного, – предложил Олег, опускаясь на корточки перед девушкой и даже какими-то влюбленными глазами глядя на ее перепуганное лицо. Правда, нет-нет, но его взгляд убегал на валявшееся неподалеку перепачканное кровью белое платье.

Красное на белом ему действительно было по душе.

Это были официальные цвета его мести.

– Ну? – поторопил Карлову Олег, с любопытством касаясь указательным пальцем кровавого пятна на свадебном одеянии.

– Мне, – с трудом разлепила губы Марта, боясь, что психопат со страшным взглядом убьет Сашу. Тот, запротестовал было, но ему умело и быстро заткнули рот кляпом.

Олег кивнул, погладил скрипачку по волосам, взял аккуратно за правую руку, пробежался кончиками окровавленных нервных пальцев по всей ее длине до самого локтя и обратно, поводил ими по ставшей влажной ладони и вдруг неожиданно резко отогнул назад ее длинный тонкий указательный палец – так, что девушка закричала от дикой внезапной боли. Алмазов зажал ей рот ладонью, обрывая крик, и Марта все-таки во второй раз потеряла сознание.

Когда скрипачка пришла в себя, он вновь задал ей этот же самый вопрос – дважды. И дважды девушка, с трудом шепчущая, выбирала себя, а не Александра, веселя Олега.

Девушка-музыкант позволяла ломать пальцы ради человека, которого любила.

«Я не хотел, чтобы так случилось», – говорили слезящиеся глаза Саши, проклинающего весь мир за то, что он не мог ничего сделать. Он сидел, привязанный к стулу, и только и мог смотреть на происходящее. Его ломало от собственной беспомощности. Своей боли он уже не чувствовал. Он ничего уже не чувствовал – только ее боль, как будто бы ему ломали пальцы.

«Я тоже не хотела».

«Прости меня. Слышишь? Прости меня!», – вот и все, что он мог говорить Марте взглядом, ненавидя себя за беспомощность.

Они оба не знали, сколько бы это продолжалось, если бы в холле совершенно внезапно не появилось новое действующее лицо.

– Ты так и не хочешь, чтобы я наказал твоего дружка? Что ж, хорошо. Третий пальчик, Василиса, – вдруг стал называть чужим именем девушку Алмазов, у которого в голове окончательно перемешалось все: и прошлое и настоящее, и реальность и иллюзия, и страхи и мечты.

Олег, улыбаясь, взял рыдающую Марту за другую руку – дрожащую, сжавшуюся в кулак, очень слабый кулак, потому как он тут же разжал его, и сообщил очень серьезно, как учитель пятикласснику-отличнику итоговую оценку по математике, что сейчас он сломает ей указательный палец.

– Не надо, пожалуйста, – прошептала едва слышно девушка, не веря, что это происходит с ней.

Только не это, только не ее пальцы, только не ее руки, она ведь музыкант, она должна играть, она не может жить без скрипки, не может, не может! Но и без Саши тоже не может. Не может выбрать свое будущее, зная, что он может сильно пострадать или умереть. Не может!

«Не могу. Не могу больше», – прошептало устало и отстраненно что-то внутри скрипачки, у которой боль в руке застилала глаза наравне с диким страхом.

Александр, казалось, слышал это. Мышцы на его шее напряглись так, что, казалось, они вот-вот лопнут, но он и слова не мог произнести, только по-животному дико рычал.

Но Олег не успел привести в действие свое наказание в третий раз – ему помешали. Неожиданно и нагло. Кто-то сильный внезапно схватил его сзади, за шею, сдавив ее, и спустя пару секунд начавший было сопротивляться Алмазов потерял сознание сам.

* * *

Ника никогда не думала, что у нее хватит сил так круто и так резко повернуть свою жизнь всего лишь в течение какой-то жалкой пары дней. Но, как оказалось, сил на это у нее все же было в достатке. А может быть, причиной всему был Никита, который находился теперь рядом. Он был для девушки личным зарядным устройством, и каждый его поцелуй, каждое прикосновение, хоть Ник и был скуп на нежности, заряжало Нику самой необыкновенной энергией, которая заставляла ее распрямлять плечи и принимать сложнейшие решения.

Мало кто знал, чего стоило ей расставание с женихом, хотя на это девушка решилась всего лишь за пару часов. Ника страшно переживала, считая себя предательницей, но, наверное, если бы она не согласилась уйти от Александра за день до их бракосочетания, то всю жизнь считала бы предательницей саму себя.

Сложно сказать, что предавать страшнее и больнее: человека или себя и свои мечты.

Как бы то ни было, Карлова все же приняла решение остаться с тем, кого она любила, и освободить от себя того, кто был ей безразличен. А еще она решила уехать вместе с Никитой, бросив работу, друзей и, самое главное, семью. Родители, Марта, бабушки, дед, тети и дяди – все они должны были остаться в родном городе. А сама Ника должна была уезжать в неизвестность. Правда, даже в неизвестность было не страшно ехать вместе с Никитой, и ради любимого человека, которого, правда, иногда хотелось прибить, Карлова согласилась бросить все.

Сегодня был ее последний день в родном городе. Никита, как и обещал, отвез девушку домой, сказав, что приедет за ней ближе к вечеру. Он даже согласился поговорить с ее родителями, которые, в принципе, были не против, чтобы дочь уезжала, раз ей этого так захотелось, но которые сильно переживали за нее и хотели хотя бы увидеть человека, который забирал ее и брал за нее ответственность.

– Сейчас отвезу тебя на работу, – вновь инструктировал Нику Кларский, когда они ехали обратно с природы в город. Пара провела там пару часов. – Остановлюсь за пару кварталов, чтобы не светиться перед твоими коллегами. Напишешь заявление об увольнении. Потом сама доедешь до дома. Соберешь вещи, попрощаешься с родителями. Я приеду к восьми часам. В девять мы уедем.

– А почему ты не переночуешь у нас? – спросила Ника грустно. Ей было страшно покидать маму и папу. И уютную квартиру, в которой она прожила много лет.

– Потому что этой ночью по легенде ты должна будешь покинуть этот город и уехать на поезде в Питер, – отозвался Никита. Он не глядел на девушку, но понимал, что ей грустно. – Билеты купишь вечером.

– А почему не сейчас? Или ты можешь купить сам…

– Нужен твой паспорт, – коротко ответил Кларский, изумляясь непрактичности девушки. Одновременно это его даже умиляло. Ему нравилось заботиться о ней и исправлять ее ошибки. Ей это тоже нравилось.

– Ах да, точно, – вздохнула девушка. – Поцелуй меня, – вдруг потребовала она у Никиты, когда при въезде в город они остановились на красный свет.

– Я за рулем.

– Какой ты бесчувственный! – воскликнула притворно Ника. – Говорю же, по расписанию целоваться будешь! А про другое я вообще молчу! У кого из нас будет отмазочно болеть голова, а?

– Молчишь? Сейчас кричишь, – заметил парень, которому нравилась эмоциональность девушки, но который маскировал свою любовь серьезностью и безэмоциональностью.

– Естественно. Ты меня раздражаешь, – с этими словами Ника погладила Кларского по волосам – она не могла долго не дотрагиваться до него.

– Раздражаю? Тогда, может быть, никуда со мной не поедешь?

– Нет уж, ты от меня теперь не отвяжешься! – девушка решила сделать Нику что-то вроде расслабляющего массажа, и ее рука касалась то его затылка, то шеи, то плеч.

– Нравится? – озорно спросила девушка Кларского, наслаждаясь возможностью касаться любимого.

– Нравится. Будешь моей личной массажисткой, – решил молодой человек, которого прикосновения Ники иногда даже заставляли его дыхание сбиваться.

– Если ты будешь мне хорошо платить, – прошептала девушка.

– Какой валютой?

– Телесной. Собой платить будешь, – фыркнула Карлова. – Раб мой.

Никита рабом быть не пожелал, и все то время, пока они ехали до работы Ники, спорили, что, кстати говоря, нравилось им обоим.

– А где мы ночь проведем? – спросила Ника перед тем, как покинуть машину Кларского. Она представляла, что напридумывают коллеги на работе, когда увидят ее, пишущую заявление об уходе. А что скажет начальник. Да плевать уже на все.

– В моей квартире, – ответил парень. – Уедем из города только завтра поздним вечером.

– Но почему?

– Завтра кое-что случится, – отозвался молодой человек, постукивая указательным пальцем по рулю. – Я не могу уехать из города, пока это не произойдет. Все, выходи, здесь нельзя долго стоять.

Ника покинула неприметный автомобиль Кларского и, стуча каблуками по асфальту, направилась по направлению к месту своей работы, в котором никогда не планировала больше появляться. Даже в качестве клиентки.

Никита смотрел ей вслед, незаметно для самого себя понимая, что у него в душе воцарилось долгожданное спокойствие – оно грациозно село в вольфрамовый трон его души. И если раньше Ник спокойным выглядел только снаружи, сдерживая в себе десятки разнообразных эмоций, то сейчас спокойствие тихо и незаметно пробралось в его сознание. Чуть позже, анализируя всю эту ситуацию, Никита осознал, что если бы он отомстил за смерть брата и убил бы Макса, Смерчинского и еще несколько человек, попавших в зону взрыва, все было бы совершенно иначе.

Чувствовал бы он удовлетворение?

Смог бы забыть о случившемся?

А смог бы он остановиться?

Никита подождал, пока Ника выйдет из офиса – своего бывшего офиса – и сядет в вызванное ею такси. Он проследовал за машиной, проводив Нику до самого ее подъезда, чтобы удостовериться, что с ней ничего не случится по дороге, и только потом отправился по своим делам, в том числе и на встречу с человеком из органов правопорядка, с которым они обговаривали один из самых важнейших моментов в его жизни. Затем из автомата он позвонил Тане, чтобы узнать, как чувствует себя Настя. Оказалось, что более-менее в порядке – ее состояние стабильное.

Кларскому, человеку, в общем-то, далекому от сентиментальности, захотелось еще раз увидеть племянницу, но он понимал, что не сможет этого сделать – девочку, как он и просил, увезли. Зато для себя решил, что будет в курсе всех дел, творящихся с ребенком Марта. Иначе Андрей ему этого не простит.

Он вдруг подумал о том, каким бы отцом был его брат-психопат с неоднозначным внутренним миром и как бы вообще сложилась его жизнь, если бы он не погиб три года назад. Вывод был неутешительным: наверное, сейчас Март сидел бы в тюрьме вместо Макса, и ничего хорошего бы не было. Не мог его брат поменяться и после рождения Полины стать хорошим и добропорядочным человеком, живущим ради семьи. Может быть, это изначально и было заложено в его природе, но постоянные ходки и та давешня травма головы, когда Андрей спасал каких-то девчонок от пожара, полностью изменили его.