Он говорил, а она рисовала.

– Ух ты, а ты был бы неплохим преподом, – высунув от усердия кончик языка, сказала Карлова, выслушав лекцию Никиты. Никогда раньше она не слышала, чтобы он так долго говорил.

– Я хотел бы поступить в аспирантуру, – сказал задумчиво молодой человек. Он вполне реально оценивал свои силы и точно знал, что смог бы написать и отлично защитить кандидатскую. И точно смог бы преподавать в университете.

– Вдруг ты однажды поступишь? – спросила его лукаво Ника. – Станешь преподавать… Представляю, каким спросом ты будешь пользоваться у девчонок-студенток! Если бы у меня был такой препод, я бы с ума сошла. И не только бы я одна. Люблю серьезных грозных мужчин, – прошептала Ника Никите на ухо.

– Если бы ты была моей студенткой, то ничего бы ты у меня не сдала, – обрадовал он ее.

– Потому что бы я тебе очень нравилась, и ты бы привлекал мое внимание к себе, занижая оценки и постоянно повышая на меня голос и ехидничая? – кокетливо спросила художница, смешивая новые краски. Ник был совершенно прав, когда решил, что творчество спасет ее от плохих мыслей.

– Нет, – покачал головой Кларский. – Отнюдь.

– А почему тогда?

– Потому что у меня без проблем сдавали бы только прилежные студенты, выполняющие все работы в нужный срок, – усмехнулся он. – А ты ведь не входила в ряды.

– В ряды ботаников? – перебила его Ника, даже оскорбившись. – Нет!

– Я так и знал, что ты была разгильдяйкой, – довольным голосом сообщил Кларский.

– Сам ты разгильдяй, – Ника продолжала рисовать на его животе, и парню все нестерпимее хотелось, чтобы они перешли к чему-то другому, более интимному, чем импровизированный боди-арт. – Зато я танцевала на первых курсах. В университетском танцевальном коллективе. И кое-какие экзамены мне ставили на халяву, потому что мы постоянно были заняты и часто уезжали.

– Да? – не знал такой информации парень. – И что танцевала?

– Исторические танцы, – ответила девушка. Ник отметил про себя, что недаром Ника достаточно изящна, а движения у нее плавные, но не медленные, а, наоборот, быстрые и очень приятные. Даже походка у нее такая. Неудивительно, что она занималась танцами.

– Исторические? Это те, в которые нужно переодеваться в специальные костюмы, имитирующие моду определенной эпохи? – показал свою осведомленность Никита.

– Ага, они. Между прочим, мы даже на балах специальных участвовали, – Ника не переставала водить кисточкой по телу парня, словно и не понимая, каким взглядом Кларский на нее смотрит.

– Я обожала кадрили. Это танец на восемь человек, то есть на четыре пары, хотя и на две тоже бывает, – пояснила девушка. – Особенно я любила кадриль «Летучая мышь». Такая классная атмосфера во время танцев была. Знаешь, Никит, – танец это не просто движения руками-ногами. Это иная форма общения.

– И почему же ты отказалась от такой привлекательной иной формы общения? – спросил Никита. Он танцами вообще никогда не занимался. Это было немужественно. Если уж хочешь чем-то заниматься, пусть это будет бокс или какое-нибудь восточное единоборство. А танцы – для женоподобных мальчиков, у которых много свободного времени. Так ему всегда говорили.

– Я разругалась в пух и в прах с нашей руководительницей, психанула и ушла, – честно призналась Ника. – Так, я почти дорисовала. Ты такая лапа с лотосом на животе, – она хихикнула. – Можно, я буду называть тебя няшей? Хотя ты ведь сам себя так захочешь называть, раз сладеньким себя называешь… – вспомнила она недавний их разговор.

– Что за няша? – не понял Никита, и девушка стала объяснять ему значение этого японского слова, которое все прочнее входило в словарный запас современной молодежи. После Ник, который, естественно, няшей себя называть запретил, наконец, увидел то, что изобразила на нем Карлова. Ему даже понравилось – на его животе, прямо над мышцами пресса, был нарисован бело-розовый цветок лотоса с оранжево-желтой сердцевиной, вокруг которого извивался темно-бордовый непонятный, но изящный узор, который касался его большого шрама на боку – как-то Ника нехило приложили кастетом, оставив отметину на всю жизнь.

– А ты все-таки неплохо рисуешь, – словно с сожалением сказал Кларский, оглядывая себя. – Мне нравится.

Он словно случайно задел рукой баночку с краской – ярко-оранжевой – и так же «случайно» провел вымазанными пальцами по футболке с треугольным вырезом Ники, которая в это время закручивала крышки баночек с красками с чувством выполненного долга.

– Эй! Ты что! – взвизгнула она. – Зачем?! Я из-за тебя грязная теперь!

– Так раздевайся и ты, – склонился к ней Никита. Девушка с недоумением подняла бровь.

– Зачем?

Он без слов обмакнул пальцы в другую краску и провел по груди и животу. Краски его заинтересовали.

– Снимай, – велел Никита тоном, которому нельзя было не повиноваться. Девушка стянула футболку и посмотрела на парня удивленно-смеющимися глазами. Ей было интересно, что он собрался делать.

– Ложись, – скомандовал ей Никита, впервые за много лет беря в руки кисточку и с интересом вертя ее. Логическое, левое полушарие недоумевало и спрашивало, а какую же пользу принесет то, что задумал Ник, а правое, отвечающее за творчество, подталкивало к этому.

– Даже так? Ого, – девушка послушно легла на живот, подложив по щеку правую руку. Ей нравилось происходящее. Укропу, видимо, тоже.

– Переворачивайся, – вновь велел парень.

– Раскомандовался, – занедовольничала Ника, но вновь сделала то, что хотел Кларский. Она перевернулась на спину.

– Мой личный сорт зелени, что ты там задумал?

– У тебя на животе тоже будет рисунок, – сообщил ей с довольным видом Никита. Он уже выбрал краску – алую – и теперь медленно водил по ней кистью.

– И что ты мне нарисуешь? – поинтересовалась лежащая Ника.

– Твою внутреннюю сущность.

– Да? Какую? – Девушка очень заинтересовалась этими словами. Никита склонился над нею и осторожно опустил кончик кисти на ее кожу, рядом с пупком. Девушке такие прикосновения – прохладные, короткие мажущие – очень нравились. Она никогда еще не была моделью для боди-арта.

– Роза, – коротко ответил Никита, неумело, но твердо водя кисточкой по коже.

– Роза? Потому что я такая же прекрасная? – радостно спросила Ника, раскинув руки в стороны, как морская звезда. У нее в голосе звенело от счастья. Проблемы на время забылись.

– Потому что ты нарисовала мне лотос. Лотос и роза – два мощных символа в двух разных культурах – восточной и западной. Оба цветка – символы мироздания, созидания, рождения и творения, – склонившийся над девушкой Ник не стал расписывать всего того, что несли в себе символы эти двух совершенно неоднозначных цветков, окутанных мифами и легендами. – Я бы мог много чего сказать по этому поводу, но ты утомишься. Поэтому я скажу лишь то, что лотосу очень подходит роза. Они разные, но они друг другу под стать. Кстати, почти готово.

– Так быстро? – удивилась Ника.

– Я же не такой отменный художник, как ты, – отозвался парень. – И получилась у меня не такая же красивая картинка, как у тебя.

– Ну да, я вижу, – приподнявшись, оглядывала себя с интересом Ника. Кларский рисовать действительно не умел, но девушке его «творчество» на своем теле очень нравилось. Она даже захихикала – так ее умиляла и веселила корявая красная розочка на животе.

– Не смейся надо мной, – нахмурился он.

– Не смеюсь, что ты! – заржала еще громче ехидная Карлова. – Слушай, а тебе в Академию художеств не предлагали поступить? – вдруг совершенно серьезным тоном спросила она.

– В смысле? – не понял Никита, стоя перед девушкой на коленях и промывая кисть в стакане с чистой водой.

– Ты так гениально рисуешь. Мастер, одним словом.

– Вместо розы я вполне мог нарисовать тебе яйцо, – хмуро произнес Кларский и вдруг второй кистью нарисовал темный неровный овал над солнечным сплетением Ники. Она даже отшатнуться не успела.

– Дурак! – воскликнула она.

– Лотос и яйцо – два варианта одного и того же значения, – пояснил Никита девушке с ухмылкой. Она в шутку шлепнула его по руке, а он тут же поймал попытавшуюся встать Нику за локоть и опрокинул ее на пол, крепко прижав лопатками к полу. Никита оказался над ней, опираясь ладонями о пол где-то на уровне ее груди, которая против воли хозяйки начала чуть более часто вздыматься, чем пару минут назад.

– Куда пошла? – прошептал он Нике, глядя в глаза.

– На тайную встречу.

– Ты можешь встречаться только со мной, – возразил ей Никита. Девушка чувствовала жар его тела, и млела.

– Да ты что? Правда? – изобразила она дурочку. – А почему?

– Потому что я взял за тебя ответственность, – ухмыльнулся Никита.

Он взял баночку с зеленой краской, не спеша поднес ее к шее Ники и наклонил. Зеленая густая краска закапала на ямочку на шее и стала стекать вниз, к животу.

Ника завороженно наблюдала за этим, а Ник, налив краску себе на руку, стал с интересом проводить по Нике – и по обнаженному телу, и по одежде, оставляя следы. Изредка он целовал девушку, а после вновь начинал раскрашивать, постепенно освобождая от одежды. Правда, и сам он быстро испачкался, что, впрочем, в эти минуты его ничуть не смущало.

Мазки жесткой кисти чередовались с легкими дразнящими движениями пальцев и поцелуями, от которых перед глазами все плыло.

– Хватит со мной играть, – прошипела Ника, чувствуя, что эта игра ей надоела, и она хочет совершенно другого.

– А что я должен с тобой делать? – спросил ее, усмехаясь, Никита, которому нравилось доводить эту взбалмошную девчонку. Она что-то принялась говорить, а он, не слушая, целовал ее шею, плечи, чуть ниже, чередуя касания губ и пальцев.

Ника что-то едва слышно прошептала ему на ухо, и больше Ник времени на слова не тратил, а приступил к активным действиям.

Через несколько часов и парень, и девушка были перемазаны разноцветными красками.

Правда, краски смывались не так быстро, как пара того хотела, и, наверное, почти час они вдвоем зависали в ванной комнате, заляпав ею весь душ и кафель – и оттирать краску, между прочим, пришлось Кларскому, который себя в роли хозяюшки вообще никак не представлял.

Заснули они едва ли не под утро, оба усталые и довольные: Ника даже спала с полуулыбкой на лице – Никита увидел это, когда проснулся, а глаза он открыл первым, часов в десять утра. Осторожному и постоянно ожидающему подвоха парню показалось, что он услышал какой-то подозрительный звук, но это всего лишь были шумные дети с соседней квартиры, которые стали носиться по комнатам. Девушка же спала почти до полудня, развалившись на диване, как королевна. Ник даже потом в шутку сказал, что, наверное, им придется покупать трехместную кровать, одинаковую в ширину и в длину. Странно, но рядом с Никой он стал шутить, правда, юмор его был иногда немножко странноват или не смешон.

Когда Карлова открыла глаза, солнце уже вовсю светило в небе, а нормальные люди уже начинали обедать. Девушка, которая оказалась совершенно обнаженной, завернулась в простыню и пошлепала босыми ногами на кухню. Там она и нашла Никиту, который задумчиво чистил ствол разобранного прямо на кухонном столе пистолета. Рядом же стояло и специальное оружейное масло для чистки и какие-то хитрые штуки из набора для тех же целей. Сегодня они уезжали, и Нику нужно было быть уверенным в своем оружие, в том, что оно не даст осечек. Сегодняшний день вообще был для него особенным. И для Ники он мог стать таким, если бы она выбрала Сашу Дионова.

– Доброе утро, – сказала Ника и зевнула. – Ух ты, дай подержать! – ее взгляд переместился на разобранное оружие, и девушка потянулась к столу.

– Руки, – не дал ей этого сделать Никита. – Не трогай.

– Почему?

– Потому что я так сказал. Подожди, пока дочищу. И доброе утро, да. – Ник терпеть не мог говорить эту фразу, но ради девушки пришлось.

Ника наклонилась к молодому человеку и потерлась носом об его щеку – совершенно гладкую, поскольку он недавно побрился. От Ника едва уловимо пахло мятным гелем для бритья, и это безумно нравилось Карловой.

Видимо, для счастья ей нужно было очень мало.

– Почему ты не называешь меня как-нибудь ласково? – капризно спросила Ника.

– А как ты хочешь? – спросил Никита, заканчивая чистку всех видимых загрязнений и собирая пистолет. Девушка следила за каждым его движением. А все-таки он опасный парень: так ловко и со знанием дела управляется с оружием. Это и пугало, и жутко притягивало.

– Любимая, милая, солнышко, зайка, котенок, – стала перечислять Ника. – Хотя нет, это слишком сахарно. А ты же бруталити мэн. Тебе не подойдет произносить такие словечки.

– Укропом меня называть – в самый раз, да? – насмешливо глянул на Карлову Никита.

– Да, – подтвердила девушка.

– Чтобы была гармония, я могу называть тебя Петрушкой, – от всей души предложил светловолосый парень.