– Я могу это делать. Другие не могут, Василиса, а я могу. Первой была его девка. – И Алмазов, вновь расхохотавшись, кивнул на Женю, стоявшего напротив Ника. – А он все еще ищет ее.

Он зря это сказал. Но Олег уже не понимал, что говорить должен, а что нет. Ему казалось, он произнес это торжествующим шепотом, а на самом деле проорал противным злорадным голосом.

И это была его ошибка.

Едва услышав это, Евгений отпрыгнул в сторону от Кларского и, сжимая побелевшими пальцами рукоять ножа – больше бледнеть им, кажется было некуда, – набросился на Алмазова.

Женя все еще надеялся, что его любимая девушка жива и здорова, и слова недруга сорвали цепь с чудовищного пса, который жил в душе этого парня и кормился его злостью, яростью и ненавистью к Алмазову.

Олег даже и не ожидал, что помощник бросится на него с оружием в руках. Между парнями завязалась драка. Хотя нет, дракой это назвать было сложно.

– Я убью тебя, скотина! Убью! Убью! Ты же сказал, что не тронешь ее! – заорал Евгений, у которого внутри что-то взорвалось. Кровь его потемнела, бешеный пес внутри, приближающийся огромными скачками к обрыву, с которого он хотел спрыгнуть в человеческий мир, остановился на мгновение, чтобы полакать ее, вязкую, густую, с привкусом боли и страха.

Он, словно грозный ураган, налетел на Олега, все еще смеющегося, и сделал то, на что, казалось бы, никогда не согласился в жизни – вогнал ему в живот нож, которым еще недавно угрожал жизни Ники.

Странно, но первые несколько секунд раненый Алмазов продолжал смеяться. Смеяться и стоять. Его эйфория перекрывала боль.

– Сдохни, сдохни, наконец! – прорычал Женя, второй раз замахиваясь на Олега, и тот словно пришел себя. Гневными глазами взглянул на Евгения. Ноздри его раздувались, сеточка на белках еще больше покраснела, губы изогнулись так, что, казалось, сейчас парня стошнит, по телу прошла дрожь. Ни слова не говоря, он одной рукой схватился за окровавленный живот, а другой возвел пистолет – так высоко, как смог, и нажал на курок.

Раздался еще один тихий, но грозный выстрел. Никита, схвативший Нику, укрылся за диванами, держа наготове пистолет, который девушка все же умудрилась достать.

Женя, пуля которому попала в легкое, покачнулся, и стал заваливаться на пол. Ему было все равно, умирает он или нет. После того как он узнал, что любимой девушки больше нет и подонок убил ее, жить ему больше не хотелось. Несколько секунд карие глаза, на которые падала каштановая прядь волос, смотрели прямо на своего убийцу, а после он с трудом приподнял локоть и, поманив Олега пальцем, прошептал:

– Это я, – сказал он с закрытыми глазами и закашлялся – на его губах показалась кровь. – Я тебя тогда… ножом… чьим-то… ранил, при-дурок.

После этих слов он замолчал, а его рука безвольно упала на пол. Расплата за предательство друга нашла его спустя несколько лет. Саша сидел в тюрьме вместо него. У Жени так и не хватило духу признаться ему, что виноват во всем был именно он.

Склонивший набок голову Олег вновь улыбнулся: ему, видимо, было все равно, хотя и мелькнул в его светлых глазах вдруг запоздалый ужас, но почти тут же он был поглощен наползающей вечной густой темнотой.

Он потерял сознание с улыбкой, больше похожей на гримасу. Никита, видя это, тут же встал на ноги, поднимая за собой и Нику, которая зажмурилась, увидев, что на полу лежат трое парней: молодых, красивых, у которых могло быть чудесное будущее, но прошлое которых решило иначе, превратив одного в психопата, одержимого местью, второго – в труса, предавшего друга, который отсидел вместо него, а третьего – в человека, ненавидящего себя.

Нику затошнило. Для нее все происходящее было дикостью, варварством, невероятной глупой жестокостью.

Стараясь не смотреть на Олега и Женю, перепуганная девушка бросилась к Марте. Та все-таки вновь потеряла сознание, однако была в порядке – только испачкалась в крови Саши, около которого лежала. Никита, не обращая внимания на других раненых или уже убитых, склонился над Сашей и взял за запястье – пульс у него все еще был. Кларский молча схватил с дивана окровавленное платье Марты, разрезав его на куски, и попытался наспех перевязать Дионова, чтобы хотя бы немного остановить кровотечение.

– Что с ним? – тихим голосом спросила Ника, гладя по руке сестру. Никогда прежде дыхание смерти не было к ней так близко. Хоть это дыхание и не было еще смрадным, а очень легким, девушку продолжало тошнить, а голова ее разрывалась на части. Она старалась смотреть только на сестру, только на нее и лишь изредка на Александра, у которого не останавливалась кровь. Она и сама не понимала, как сдерживала себя от истерики.

– Не знаю, не врач. Жив. Пока жив, – отрывисто сказал Никита. – Он вдруг услышал шаги и голоса на улице. – Люди. Уходим! – велел он Карловой.

– Куда? – затравленно посмотрела девушка на него. – А как же моя сестра? А Саша?

– Успокойся. Ника, – посмотрел на нее в упор Кларский. Он утер ладонью выступивший на лбу пот. – Или ты уходишь вместе со мной, или остаешься здесь одна.

Он не злился, не нервничал, он спокойно констатировал этот факт. Но вот что было в его душе – даже серые глаза не выдавали, что. Он желал, чтобы Ника немедленно ушла с ним. Сейчас же. Без сожалений и лишних слов. Просто поверила ему и ушла следом за ним.

– Но им надо помочь! Никита!

– Твоя сестра в безопасности, а ему, – Кларский почти с сожалением глянул на Дионова, – я ничем не помогу больше. И ты тоже. Мы не врачи. Идем же. Я не могу засветиться сейчас перед ментами, Ника. Пойми. Даю пять секунд, чтобы ты приняла решение. Или ты остаешься с ними, или уходишь со мной.

Он говорил так не потому, что был эгоистичен – просто Никита не мог поступить по-другому. Его игра еще не была доиграна. Если останется – все разрушится.

Хотя нет, Кларский все-таки был эгоистом – желал, чтобы девушка ушла с ним. Пусть она идет с ним до последнего, несмотря ни на что. Он отдает ей все, что у него есть, и пусть он не сидит на коленях около ее ног и не молит слезно о том, чтобы она оставалась с ним, но он хочет этого невероятно сильно. Ника стала ему дорога. Ника стала ему своей, Ника стала его.

Стала персональным солнцем.

И даже сейчас, в этой комнате, воздух в которой все больше и больше пропитывается кровью, и слышен уже около окон и дверей хрустальный нежный перезвон колокольчиков, подвешенных к поясу самой смерти, облаченной в серый длинный балахон, даже сейчас Ника остается теплой и солнечной. Она, одетая в летнее легкое воздушное белое платье с оранжево-желтым нежным принтом, ярким пятном выделяется среди мрака холла.

Ника, глотая слезы, напоследок погладила сестру, с болью посмотрела на бывшего жениха, запустила пальцы в волосы и вдруг покачала головой, как будто бы разговаривая сама с собой. Бросить Никиту она не могла. Не могла, и все тут.

Девушка вскочила на ноги и крепко схватила его за руку.

Раз уж решила с ним уйти, уйдет. С Мартой вроде бы все хорошо, а Саше… Саше они действительно не могут больше помочь. Ну а эти двое… двое сумасшедших, о них Нике даже и думать не хотелось.

Она даже и взглянуть в их сторону не могла.

– Идем, – тихо сказала она Кларскому. Тот улыбнулся едва заметно, в последний раз обвел взглядом комнату, в которой только что было самое настоящее побоище, и они убежали из дома через окно, в которое залез Никита, в тот самый момент, когда в особняке появились двое вооруженных охранников.

Буквально несколько минут назад в поселковую охрану позвонили из полиции и сообщили, что в одном из коттеджей, возможно, происходит что-то не слишком хорошее. Естественно, охрана тут же решила навестить этот особняк.

Звонил, конечно же, дядя Марты, тот самый Артем, который вместе с ее отцом уехал искать девушку. Он использовал все свои связи, чтобы определить по расположению мобильного телефона, где находится его племянница, и это возымело действие. Правда, произошла некоторая заминка, и процесс нахождения сотового телефона Марты (и ее самой, как следствие) растянулся почти на полчаса, заставив Константина Власовича изрядно попереживать. У него до такой степени сдали нервы, что вдруг обнаружилось, что он знает матерный язык, хотя пианист всегда считался мужчиной очень интеллигентным.

Эльвира Львовна, с мобильником которой они так и уехали, пыталась дозвониться до бывшего мужа, и тот, не зная, что ответить плачущей женщине, говорил, что все хорошо и что они с Артемом просто решили отыскать Марту и привезти ее домой. Эльвира, естественно, не верила и кричала, требуя сказать ей правду. Дошло до того, что Константин просто перестал отвечать на ее звонки, со вздохом сказав, что Эля всегда его прессовала.

– А Софья не прессует? – ухмыльнулся Артем, который отлично знал жесткий характер второй жены брата. Пару минут назад он, поняв, что Марта – по крайней мере, ее телефон, по которому она разговаривала с Костей – находится в охраняемом поселке, позвонил его охране и попросил немедленно проверить нужный коттедж. Сам он вместе с кузеном, а также несколькими полицейскими был еще в пути. Впрочем, приехали они быстро, одновременно с каретой «скорой помощи», которую вызвала охрана, с неохотой прибывшая в особняк Дионова и заставшую страшную картину: двоих тяжело раненных и одного убитого, а также девушку без сознания.

Охрана, вызывая «скорую» и полицию, а также связываясь с коллегами по рации, даже и не заметила того, как от дома отъехала припаркованная неподалеку неприметная машина с Никами. Кларский думал, что они будут прорываться буквально через КПП, но все прошло спокойно – их машину пропустили без проблем.

Вместе с охранниками в доме Дионова оказалась Юля Крестова.

* * *

В особняк Александра Юля попала случайно. После того как гости сошли с теплохода на землю и переместились в один из коттеджей, продолжая веселиться, она немного посидела в саду за отдаленным столиком вместе со Стасом, Крисом и забавным пареньком-скейтером по кличке Джимми, который, как выяснилось, был младшим братишкой Дионова, столь нелюбимого Юлей. Парень явно был в состоянии шока, потому что не смеялся, не улыбался и не шутил, как на «Олимпии», а сидел раздавленный и угрюмый, молча накидываясь на алкоголь. Крис, кстати говоря, от него не отставал.

– Чего случилось? – спрашивал Джимми Крис, парень, в общем-то, добродушный и даже жалостливый, хоть временами и противный. – Чего ухаешь? С горя, что ли? Какое у тебя горе? Ты же на кораблике в норме был, а?

– Отстань от него, пусть чувак пьет, раз плохо, – пытался остановить Стас поползновения Криса в чужую душу, но тот отмахивался от друга, вновь и вновь расспрашивая скейтера и самолично ему подливая – впрочем, о себе тоже не забывал, явно не замечая неодобрения в глазах Юли.

В результате нетрезвый Джимми вдруг взял и заплетающимся языком поведал ребятам о том, что сам узнал пару часов назад на борту теплохода – правду о своем старшем брате.

– Сан… он, понимаете, он же мой брат, – говорил он не без труда, пьяно мотая головой из стороны в сторону. – А я Сана подставил. Он сидел. Сидел из-за меня, понима… понимаете? Я виноват. А Сан сидел.

Крис, Стас и Юля слушали эту историю с большим удивлением. Крис эмоционировал, то и дело поправляя сползающие на нос очки в ядовито-желтой оправе. Юля оставалась внешне спокойной, хотя, если честно, услышанному удивилась, решив для себя немного пересмотреть отношение к Дионову, который ее раздражал. А Стас не особо поверил, решил, что такое бывает только в фильмах – похищения, «договоры» с авторитетами, зона, но свои мысли озвучил при себе. Если честно, сегодня все его мысли были о Юлии.

Как и она, Стас обладал особенностью хорошо скрывать свои истинные эмоции, только Юля надевала маску непроницаемости, не позволяя никому увидеть то, что творится в ее душе, а Стас примерял роль хорошего парня, готового всем прийти на помощь, хотя в душе его могло быть гадко и паршиво. Он руководствовался тем, что своими проблемами и своим плохим настроением он не имеет права кому бы то ни было портить жизнь. Сейчас музыкант тоже вроде бы улыбался, неспешно пил пиво, отпускал шуточки, пытался взбодрить пьяного Джимми, но на душе у него было паршиво. Из-за Юли. Из-за Феликса. Из-за их отношений.

Да, Стас и сам не заметил, как влюбился в эту спокойную, несколько даже грубоватую или резкую на слова девушку, похожую на парня, которая знать не желала, что такое платьица, шпильки и косметика. Хотя всегда его привлекали симпатичные женственные особы со звонким смехом и длинными волосами – например, та же Ника, которая так понравилась ему в клубе прошлой осенью. И что он нашел в Юле, для которой Стас был только другом, пусть даже хорошим другом, парень не понимал. А еще он не понимал, отчего так ревнует.

К Феликсу он относился с уважением – еще бы, мировая звезда большой рок-сцены! – да и как человек он вызывал симпатию. Но видя, как они с Юлей целуются под фонарями, Стас на какие-то минуты просто-таки возненавидел его. А после короткого разговора с англичанином, который вдруг предложил Стасу сотрудничать со звукозаписывающей компанией его друга, в его душе вообще все перевернулось.