— Сеньора Санчес просила отнести вам кофе, который вы недопили. И апельсины.

Марианна дрожащей рукой коснулась двери, потянув на себя, и поняла с изумлением — ее никто не запирал в этот раз. И правда, после того как она сбежала с кухни, никто сюда не поднимался.

Апельсины лежали на подносе рядом с чашкой с кофе — круглые, ярко-оранжевые, они одуряющее пахли, и казалось, никогда в жизни Марианна так не хотела фруктов. Вспомнился символизм фольклорных песенок — в Испании апельсин означал радость и счастье.

Энрике поставил поднос на низкий столик у двери и приложил палец к губам, призывая к молчанию.

Марианна поспешно закивала, понимая — не стоит сейчас выдавать, что они знакомы, иначе… Додумать она не успела. Оказалась в его объятиях. Словно огнем опалило, когда поджарое тело Энрике прижалось к ее. Он поднял девушку на руки, и она обхватила его ногами, чтобы не упасть, и услышала, как сильно и быстро бьется его сердце. Альмавива скользнул горячими губами по ее шее и быстро отстранился, поставив Марианну на пол, словно боялся, что не сможет сдерживаться и примется целовать, не боясь быть застуканным старухой или ее сынком.

— Пей кофе, — нарочито громко сказал он, и глаза его странно сверкнули.

Ей показалось, или в его взгляде отразилась не только радость от встречи, но и… сожаление? Раскаяние?.. Что за чувства мелькнули и пропали во тьме его цыганских глаз?

Он вышел, прикрыв за собою дверь, а Марианна медленно опустилась на пол и взяла с подноса апельсин, с наслаждением вдыхая его свежий резкий запах. Ей показалось, конечно, ей показалось. Если он о чем и жалеет, то только о том, что с ней такое случилось, и он так долго ее искал. И не более того.

Поговорить им удалось без свидетелей только через три дня — все остальное время были взгляды, жаркие и печальные, полные радости от встречи и надежды на лучшее. Когда Энрике так смотрел на нее, Марианна застывала, ей казалось, вредная старуха мигом догадается, что она и лже-Антонио знакомы.

Зато почти прекратились серенады под окном, и без них иногда было даже скучно — но Альберто, радуясь, что пленница под надежным присмотром, все чаще сбегал к своей девчонке, казалось, его вообще не волнует происходящее в доме. Правда, однажды вернулся слишком злой — выяснилось, что его зазноба бегала на свидания еще к одному кабальеро, сыну местного не то старосты, не то алькальда, Марианна пока не разобралась, как называются здесь представители власти. Но то, что власть здесь есть, несомненно радовало, ведь это означало, что можно попробовать добраться до нее и рассказать о преступлении.

Альберто же грозился зарезать изменщиков, пил много молодого вина и какой-то крепкой наливки, по запаху похожей на обычный самогон, и то и дело бродил по округе, крича и ругаясь, а то и наигрывая на своей старенькой гитаре какие-то тоскливые песни. Старухе пришлось больше внимания уделять сыну, чем Марианне. Вот потому и удалось однажды поговорить с Альмавивой нормально и без свидетелей.

И не только поговорить.

Но девушку постигло разочарование. Она не знала, как относиться к происходящему. Марианна доверяла Альмавиве — не зря же он все же нашел ее! — но реакции его были несколько странными.

Энрике пришел к ней на чердак с подносом еды — паэльей и колбасками, с белым сухим вином, и Марианна, прежде чем выяснять, как он ее отыскал, и что вообще происходит, потребовала, чтобы он немедленно отправлялся к представителю местной власти с заявлением о похищении.

Но Энрике лишь тяжело вздохнул и махом осушил бокал вина.

— Послушай, любовь моя, — сказал он, — нам нельзя сейчас никуда обращаться и я попробую тебе объяснить, почему. Но прежде пообещай мне, что ты не убьешь меня этой вот бутылкой или же голыми руками, когда узнаешь все до конца…

Марианна напряженно застыла, не донеся вино до рта. Губы ее предательски задрожали, показалось, что даже солнце погасло в этот миг. О чем это он? Что она должна узнать такого, за что захочет убить его на месте?..

— Поцелуй меня, — вдруг попросил Альмавива.

— Боишься, что после твоего рассказа я никогда не захочу с тобой больше целоваться? — Марианна попыталась пошутить, но в голосе ее слышалась горечь. Она отставила миску с едой и бокал, встала и подошла к Энрике. — А старуха с сыном где? Почему ты не боишься разговаривать? Что если они явятся сейчас, застукав нас? Как ты объяснишь… Или… — ее глаза сощурились. — Или ты с ними в сговоре? И поэтому так быстро приехал в эту деревеньку?..

— Нет, я могу поклясться тебе пред девой Марией, что я никогда прежде не видел ни эту старуху, ни ее сына, — поспешно сказал Альмавива, поцеловав ладанку, которую не снимал — она всегда висела на простой черной веревке под рубашкой. — И нет у меня с ними никакого договора.

— Хорошо, я верю тебе, — смягчилась Марианна, продолжая нависать над ним. — Но твои загадочные…

— Поцелуй меня, — перебил он ее хрипло и дернул на себя, схватив за руку.

Марианна оказалась сидящей на его коленях, расставив ноги. Он прижал ее к себе со всей силой, и ей показалось, что у нее сейчас просто треснут ребра. Тут же проснулось желание — дикое и необузданное — и ей захотелось, чтобы он сорвал с нее одежду, и они занялись любовью прямо здесь, на чердаке старухи Санчес. А то, что сеньора или ее сын могли вернуться в любой момент, еще больше будоражило, словно бы Альмавива ласкал ее на людной площади.

Его руки легли на ее бедра, огладив их. Он не отрывал взгляда от ее лица, шепча что-то сумбурное о белоснежных цветах, на которые похожа ее кожа, а Марианна со стоном качнулась назад, словно подставляя грудь для поцелуев. Но Энрике подхватил ее под затылок, дернув на себя, и впился в ее губы жадным и злым поцелуем. Казалось, он так соскучился, что готов истерзать ее, выпить всю до дна.

И они целовались — до упоения, до головокружения, и вот уже он подхватил ее на руки, пронеся через комнату до лежанки, прикрытой цветными циновками. Не раздевал полностью, лишь задрал длинную, похожую на цыганскую, юбку, стянул белье и тут же навалился всем телом, едва сдерживая стоны — краем сознания он, видимо, все же понимал, что их крики могут привлечь соседей, которые потом обо всем расскажут старухе-надсмотрщице.

Марианна зажимала себе рот ладонью, потом уткнулась в плечо Энрике, глуша свои стоны, и вскоре волна страсти выкинула ее в океан, где она потеряла себя и связь с происходящим, а мир перестал существовать…

— Я люблю тебя…

Кто из них прошептал это, или слова слетели с их губ одновременно, было неважно.

— Ты возненавидишь меня…

После этой фразы Марианна вскинулась, прикрываясь простыней. Что это он такое говорит? Почему это она должна его возненавидеть? А может… может, он руководит этой бандой, которая похищает девушек для отправки их в Африку или какие-то местные бордели?.. Может… Может, он вообще мафиози или наркодиллер? Что она о нем знает? Да ровным счетом ничего, если разобраться! Знает лишь то, что он ведет дела с их фирмой, поставляя вино в Россию. Знает, что он шикарно целуется, знает, что он великолепный любовник… что танцует фламенко, как бог. Что любит корриду. Что мечтал быть тореро. Что еще? Вот и все, пожалуй.

Вопросы и предположения, кажется, сведут ее с ума. Марианна быстро оделась, словно боясь, что придет старуха и увидит это безобразие, а потом решительно повернулась к Энрике. Он как раз застегивал свою франтоватую рубашку. Девушка прищурилась — все же ткань была слишком дорогая, хотя фасон и деревенский, странно, что ни сеньора Санчес, ни ее сын не обратили на это внимания.

— Не пугай меня, — попыталась улыбнуться Марианна. — Я хочу доверять тебе. Я могу?

— Я надеюсь, что ты все так же будешь верить мне, — тихо сказал он, сел на сундук, уперев локти в колени, а голову опустил, словно ему тяжело было смотреть Марианне в глаза. — Я начну издалека… но перед этим хочу, чтобы ты понимала, почему я не иду в полицию, почему явился сам, без помощи властей… почему еще не сдал эту старуху и ее сынка-идиота… Они — всего лишь исполнители, понимаешь? Не они тебя украли. Им тебя привезли и попросили сторожить.

Она кивнула. Да, Марианна сразу смекнула, что старухе незачем ее кормить и держать в плену, ей одни расходы от содержания пленницы. Недаром она говорила, что над ней кто-то стоит. Некая донна.

— И ты хочешь понять, кто заказчик? — Марианна подошла к окну, посмотреть — не идет ли сеньора. Нет, возле ворот было пусто, время поговорить спокойно еще было.

— Да. Кто-то решил украсть тебя. Для каких целей — я сейчас объясню, но вот кто это сделал — я не в курсе. И если мы подыграем похитителям, то, возможно, узнаем, кто они. И тогда я смогу действовать. Тогда я смогу наказать их, смогу привлечь к этому власти… У меня есть связи, очень хорошие связи.

— Как ты нашел меня? — нахмурилась Марианна. — Как ты отыскал эту деревню? Откуда понял…

— Твой телефон, — оборвал он ее. — Сейчас такие технологии… с помощью спутника можно отыскать кого угодно.

— Но старуха отобрала телефон. И выключила, это я знаю наверняка.

— Но она не догадалась вытащить батарею, — улыбнулся Энрике. — Остальное — дело техники. Но погоди, у нас мало времени, а мне нужно рассказать тебе одну историю. Она похожа на роман, но это правда. И я надеюсь, ты поймешь меня…

— Не тяни, — Марианна забралась на подоконник, чтобы видеть, когда старуха войдет в сад. — Говори уже.

Девушка отводила от Альмавивы глаза, чтобы не отвлекаться от разговора. При виде его у нее будто обострялись все чувства, хотелось прикасаться к нему, целовать. Она даже будто переставала соображать, все мысли выключались. Это плохо. Ей нужно держать себя в руках. Особенно теперь, когда оказалось, что он может быть связан с преступниками.

— Примерно пятьдесят лет назад один испанский гранд ездил в Россию — ваши бывшие республики были весьма дружны с Испанией, Кубой… вот и наш сеньор Мендисабаль решил мир посмотреть, заодно принять участие в каких-то там спортивных соборах или конкурсе, или играх. Я не знаю точной подоплеки его поездки, но тогда многие мои соотечественники бывали в вашей стране. Обмен традициями, культурным опытом — так это все называлось.

Марианна внимательно слушала, прикрыв глаза.

— И вот сеньор Мендисабаль влюбился в прекрасную русскую женщину. Гимнастку…

— А еще наверняка комсомолку и красавицу, — перебила его Марианна, уже начиная догадываться, что произошло с этим испанцем. — А советским гимнасткам и комсомолкам за границу без разрешения ездить не разрешали. Так ведь?

— А у нашего знойного испанского гранда на родине были виноградники и винодельни, которые он без присмотра оставить надолго никак не мог… — кивнул Энрике.

— Он улетел, но обещал вернуться? — горько усмехнулась Марианна. — А наша гимнастка и поверила?

— Поверила, — кивнул Энрике. — Как тут не поверишь? Он даже семейную реликвию ей оставил… Но о ней потом. Сеньор Мендисабаль вернулся в Испанию, и выяснилось, что отец ему подобрал жену. Из знатного рода, пусть и страшную, как смертный грех…

— И ослушаться наш гранд не посмел? — хмыкнула девушка, бросив на Энрике быстрый взгляд. Эта история ее все больше интересовала.

— Его могли лишить наследства. Он оказался слаб, наш сеньор. Он не стал бороться за свою любовь… и своего ребенка.

Брови Марианны взлетели вверх, и она что-то хотела сказать, но Энрике жестом попросил больше не перебивать его.

— Да, да, в Советском Союзе у нашего сеньора осталась дочка. Он даже пытался общаться со своей бывшей любовницей, которую поспешно выдали замуж за какого-то парня из деревни, согласившегося прикрыть позор гимнастки в обмен на квадратные метры в столице. И слышал я, что жили они очень даже неплохо. Гимнастка даже полюбила своего деревенщину, а про стервеца, бросившего ее беременной, и слышать не хотела. Но дочке его безделушку передала. Правда, ничего не рассказала — ни о том, кто ее настоящий папочка, ни о корнях… Но я видел фото этой женщины — она точная копия сеньора Мендисабаля, черноволосая и смуглая, с острыми чертами, с пронзительными глазами испанки…

— Просто Санта-Барбара какая-то! — выдохнула Марианна, заслушавшись. — Хоть роман пиши.

— Санта-Барбара? — изогнул бровь Энрике, удивившись.

— Сериал такой, мыльная опера, где все слишком запутано в семейных связях, где теряются дети, память, и где у каждого по пять любовников и по десять мужей, — отмахнулась девушка. — Ну, а что было дальше?

— А ничего. Дочка гранда жила и живет, не зная, кто ее папаша… А вот семейка нашего сеньора очень даже в курсе. Потому что Хуан Родриго — так звали нашего героя-любовника — вписал в завещание свою дочь и ее наследников. Понимаешь, к чему веду?

Марианна медленно кивнула.