И она мстительно улыбнулась.

А Марианне показалось, что она ей нож в сердце всадила да еще и провернула лезвие в ране.

Конечно, она догадалась. Потому что до того, как вскрыли завещание, внучатые племянники были в первой линии наследования, а теперь отошли на вторую. Из-за нее, Марианны.

И с новой силой вспыхнули злость и ярость. Захотелось уничтожить Энрике. А это было сейчас сделать просто — достаточно указать на его укрытие под лестницей, и телохранитель Эстер схватит его.

Но вот только и у самой Марианны не будет тогда шанса выбраться из этой истории не то чтобы целой и невредимой, но хотя бы живой. Она замерла, не зная, что делать.

— Что же ты молчишь? — мстительно улыбнулась Эстер.

Марианна ощутила на себе жалостливый взгляд старухи Санчес — надо же, неужели бандитка сейчас на ее стороне? Но на ее или нет, а ей нужны деньги. Черт, и как она не догадалась пообещать испанке вознаграждение, если та поможет ей избавиться от похитительницы? Но поздно пить «Боржоми», как говорится, остается надеяться только… только на Альмавиву. Сквозь зубы выругавшись на русском, Марианна заметила, как скривилась сеньорита, ей явно не нравилось, когда она не понимала пленницу.

— А что мне сказать? — медленно ответила девушка, твердо решив пока что Энрике не сдавать — может, стоит попытаться довериться ему? У нее все равно нет иного выхода. — Что я безумно рада встрече с сестричкой? Или что я готова распить бутылочку коллекционного вина из погребов нашего дорогого Альмавивы, умудрившегося обвести вокруг пальцев нас обеих?..

Заметила, как скривилась Эстер. Кажется, Энрике действительно нравился горячей сеньорите, а может, она всерьез увлеклась им и была рада заполучить его в женихи… А теперь получается, что ей, Марианне, достается все то, ради чего Эстер жила — и деньги богатого дядюшки, и этот импозантный мужчина?.. Отчасти даже можно было понять желание сеньориты избавиться любой ценой от соперницы.

Интересно, а как в этом случае поступила бы сама Марианна? Она задумалась, не заметив, что Эстер все сильнее начинает нервничать, нарезая круги по гостиной. Стала бы она причинять боль другим? Попыталась бы отвоевать себе то, что считала бы по праву своим? А если бы при этом она была избалованной гордячкой, привыкшей с малых лет получать все, что захочет? Оказалось, что ответить на этот вопрос безумно сложно, и Марианна даже подумала, что если бы Эстер пошла сейчас на мировую, она бы, пожалуй, попробовала простить ее и начать сначала. Не сразу, конечно. Но, может, со временем и удалось бы как-то наладить отношения. В конце концов, в плену этом, который сложно было назвать пленом, с ней обращались нормально, никто ее не третировал, никто не бил и не морил голодом. Ей даже давали книги и пели песни, старуха развлекала ее, как могла, своими байками. За это время, пообщавшись с бандиткой, Марианна узнала об Испании больше, чем могла бы, гуляя по улочкам старинных городов, ведь всегда обмен опытом и личное общение выигрывало перед простым осмотром достопримечательностей.

Так что сейчас, трезво взглянув на ситуацию, девушка немного успокоилась. Она жива, и поскольку с ней сейчас беседуют, то убивать ее никто не собирается. Она цела, она здорова, не замучена, над ней никто не издевался. Очень неплохой расклад для заложницы получается.

А еще есть козырный туз в рукаве — Альмавива, сидящий под лестницей. И сейчас Марианна как никогда пыталась убедить себя в том, что нужно научиться доверять. Несмотря на прошлое и на то, что их связь началась с обмана. Пусть простить его будет сложно, но можно хотя бы попробовать не злиться ради того, чтобы выбраться из этой ситуации.

— Если ты думаешь, что получишь Энрике и деньги Мендисабаля, ты ошибаешься, — высокомерно бросила Эстер, остановившись возле столика, на котором лежала темная папка.

Марианна напряглась, поняв, что там могут быть документы. С нее хотят взять письменное свидетельство о чем-то? Что все это значит?

— Хочешь жить? — вскинула брови сеньорита и встала, уперев руки в бока. Выставила вперед правую ногу и тряхнула волосами, сознавая свое превосходство.

Марианна не могла не признать, что испанка очень хороша — как статуэточка, вырезанная из темного дерева искусным мастером. Странно, что Энрике бросил ее. Впрочем, если он обыкновенный жиголо… Стоп, сказала она себе, не нужно сейчас об этом думать. Этот вопрос нужно будет решать потом, когда они с Альмавивой.

Старуха Санчес прищурилась и вдруг подмигнула Марианне. Ее лица ни Эстер, ни ее телохранитель не могли видеть, она стояла спиной к мужчине и позади сеньориты. Бандитка незаметной тенью скользнула к окну, туда, где замер каменным истуканом телохранитель. Марианна начала понимать, что хочет сделать старуха, и вся напряглась, чтобы в любой момент быть готовой прыгнуть на свою так называемую кузину.

— Что мне нужно для этого сделать? — спросила Марианна и шагнула к столику, демонстрируя покорность и внимание к документам. Мол, подпишу все, что скажете, только отпустите. — Какие бумаги подписать?

— Вот эти, — улыбнулась Эстер. — Кстати, если ты думаешь, что есть еще твоя мать — то знай, ее из игры мои люди уже вывели. Ей рассказали о том, что тебя похитили и предложили выбирать — или отказ от наследства и дарственная на мое имя, либо…

— Либо вы бы прислали ей мою голову? — издевательски улыбнулась Марианна, чувствуя, как между лопаток пробежала струйка пота.

Девушка волновалась так сильно, что казалось, сейчас руки ее будут дрожать, как у пьяницы. Она так боялась выдать свое волнение, боялась, что Эстер прочтет в ее глазах мрачную решимость драться до последнего… и не столько за деньги и мужчину, сколько за свою честь и достоинство. Марианне казалось, что если сейчас она уступит этой стерве, то больше никогда не сможет себя уважать. Ей показалось, что между ними сейчас происходит своеобразная дуэль, и от результатов этой дуэли будет зависеть вся ее дальнейшая жизнь.

Она не сможет жить с чувством унижения. И она не позволит вытирать об себя ноги! В конце концов, в ней тоже течет кровь гордого испанского гранда, и наверняка в ней заговорила именно она, требуя, чтобы девушка вела себя достойно своего старинного рода. Иначе она просто не имеет права считать себя частью этой страны и этой семьи.

Воздух будто бы загустел — словно ножом режь. Время замерло. Слышно стало лишь, как скрипит кресло-качалка на втором этаже — наверное, это сын бандитки там сидит. И как ветка какого-то дерева скребет в окно. Как вдалеке громко кричат птицы. Все чувства обострились до предела, и Марианне казалось, что она — натянутая гитарная струна, которая лопнет от малейшего прикосновения. Казалось, она хрустальная подвеска, которая упадает на мраморный пол и разлетится сверкающим крошевом. Казалось, она штормовая волна, вот-вот готовая разбиться о каменный утес… и исчезнуть.

И дальше все происходящее Марианна видела кадрами, словно в черно-белом старинном фильме, словно вокруг нее был оживший синематограф.

Вот она сама тянет руку к бумагам. Вот Эстер протягивает ей со снисходительной ухмылкой красивую блестящую ручку, явно коллекционную. Вот она прикрывает свои черные глаза и вздыхает с облегчением, явно наслаждаясь моментом своего долгожданного триумфа. Странно, подумалось в это миг, почему от нее сразу не потребовали подписать отказ? Может, нужно было дождаться, пока люди Эстер справятся с тем, чтобы получить эти документы от ее матери, которая находилась в Москве?..

Вот молниеносным движением старуха Санчес выхватывает из складок своей широкой юбки сверкающий узкий кинжал. Вот подхватывается телохранитель, чтобы заломить ей руку, но не успевает — сеньора не растеряла былую хватку, и нож ее упирается в смуглое горло испанца, а сам он растеряно скашивает взгляд на смелую женщину, которая явно наслаждается моментом.

Вот оборачивается на шум Эстерсита, изумленно глядя на происходящее, а Марианна, откинув разлетевшиеся белым веером бумаги, бросается вперед, повиснув на кузине. Она тянет Эстер за волосы, слыша ее истошный визг и задыхаясь от тяжелого аромата духов. Краем глаза видит стремительную тень — Энрике с пистолетом в руке, который явно снят с предохранителя, выскакивает из своего укрытия и тут же оказывается перед бывшей невестой, направляя на нее узкое дуло своего оружия.

И Марианна отпрыгивает в сторону, чтобы не мешать, потому что Энрике кивком показывает ей, чтобы она отошла. А он ведь просил его слушаться, она помнит. И если она выполнит его просьбу, то он поможет ей выбраться из этой передряги.

И она решила, что будет ему доверять. Даже если простить не сможет.

Эстер кричит и оскорбляет Альмавиву последними словами, и «сын старой шлюхи» — самое ласковое, что слышит Марианна, сеньора Санчес ржет, как старая кляча, телохранитель молча смотрит на нее странным непроницаемым взглядом, явно все еще не веря, что попался такой с виду хилой бабе, а где-то на втором этаже вдруг раздается хриплый голос Альберто-дурачка, затянувшего старинный испанский романс про конницу и жандармерию. Ему нечем аккомпанировать себе, гитару-то он разбил, и эта песня кажется самым правильным и радостным, что только может сейчас звучать под крышей этого сумасшедшего дома.

Марианна чувствует приступ тошноты и едва справляется с ним, глядя на весь этот цирк. Вот уж, съездила, отдохнула! На всю жизнь наотдыхалась…

ЭПИЛОГ

Анечка смотрела на Марианну широко открытыми глазами и что-то вещала про новую жизнь. Но Воронцова, делая вид, что слушает, пыталась сообразить — не забыла ли она чего-то? Казалось, больше ничего не волнует. Хотя странно — у нее сейчас на счету появилась довольно внушительная сумма — впрочем, обязанностей тоже прибавится, а она думает о том, нужна ли ей вот эта рамочка, в которой на рабочем столе последние два года стояло фото родителей.

Марианна усмехнулась, глядя на свою роскошную красивую мать — вот и сбылась ее мечта увидеть дочку успешной и знаменитой. Но желать нужно осторожно — путь к успеху и большим деньгам лежал через большие проблемы. Чудо, что удалось выбраться из той проклятой испанской деревушки целой и невредимой. Вспомнив про кузину, которую скоро будут судить за похищение, Марианна нахмурилась, и все ее веселье как ветром сдуло. Ей почему-то было жаль Эстерситу, несмотря на все, что она сделала.

А еще мысли тут же метнулись к Альмавиве. Тайна загадочного портрета была раскрыта. Тайна его внезапной влюбленности и столь быстрых ухаживаний — тоже. Было горько и грустно, но поделать с этими чувствами Марианна ничего не могла. Как и со своей любовью. Да, она не смогла вырвать из сердца Энрике, как ни пыталась, но ему об этом знать необязательно. Простить его не получилось — все время в памяти всплывали злые слова кузины о том, что Альмавива просто обыкновенный жиголо, бросивший Эстер ради новой наследницы.

— Кстати, раз уж ты у нас теперь принцесса, как обстоят дела с принцем? — подмигнула Анечка, отбирая у подруги рамку. — Почему молчишь и ничего не говоришь о своем маленьком приключении? Тут Стефочка всем уши прожужжала, что ты у нее увела винодела. И это ведь он тебя спас? Мама твоя рассказывала, что спас. Как это было? Почему ты молчишь и совершенно ничего не рассказываешь о своем мачо?

— Мачо — это оскорбление, — холодновато ответила Марианна, но увидев обиженный взгляд подруги, смягчилась: — Я молчу, потому что не о чем рассказывать да и… неприятно мне, понимаешь?

— Стокгольмский синдром? — протянула Анечка.

Марианна лишь головой покачала — какой еще синдром! Они ведь с Энрике до похищения познакомились, да и не так уж и долго был он ее охранником. Воспоминания о том времени в Ронде и Севилье ранили, заставляли сердце болезненно сжиматься, появлялась странная боль в подреберье, словно ее кто ножом туда пырнул. Вот бы забыть все! Но нет — слышится сквозь время и расстояние стон гитары, плеск речной волны, шелест листьев, летящих по набережным, низкий голос Энрике, шепчущий о любви и страсти… видятся его черные глаза, его узкое смуглое лицо с четкими линиями бровей, его острые скулы… его волосы, небрежено собранные в хвост на затылке — он редко носил такую прическу, но Марианне нравилось, так Альмавива еще больше походил на Антонио Бандераса, которого девушка с детства обожала.

Как забыть, если любишь? Как простить, если к этому чувству примешиваются еще и обида со злостью?

— Мне кажется, ты очень сильно изменилась, — сказала Анечка, ничуть не обидевшись на молчаливость и холодность подруги. — Но я не сержусь, что ты такая… ты всегда была странной, я привыкла к тебе. А сейчас… сейчас я понимаю, что ты просто сходишь с ума от своей любви и себя же проклинаешь, что прогнала этого испанца. Ведь так? Признай это, и станет легче.

Марианна заметила, что на них посматривают — в офисе все уже знали о ее приключениях, правда, она так и не поняла, откуда распространились слухи. И сейчас коллегам было весьма любопытно узнать все из первых рук, но они явно не решались посреди рабочего дня окружать Марианну, приставая с расспросами. Анечка же сейчас крутилась рядом, пока она собирала вещи, на правах лучшей подруги.