Маргарита часто задавалась этим вопросом. В конце концов, почти все происходило на глазах Портера, он мог бы пролить свет на эту историю.

– Кэйтлин не разрешает нам видеться. Думаю, папа ей не нравится, и дядя Чейз тоже. Она не выносит всех родственников Портера.

– Плохо, – кивнула Маргарита. Ничего удивительного, Портер явно был не в себе, когда решил жениться на Кэйтлин. – Но вы же встречаетесь в университете?

– Нет, – покачала головой Рената. – Он преподает у старшекурсников, и когда бы я ни зашла, мне говорят, что он занят.

– Понятно. – Маргарита откашлялась. – Ладно, значит, о твоей маме…


Пока Маргарита говорила, Рената медленно ела. Задавая вопрос, она опускала нож и вилку, а все остальное время наслаждалась каждым кусочком мяса, густым кисловатым соусом, спаржей, мягким хлебом с толстым слоем масла. Часы отбили четверть часа, потом половину, час, и Рената выпрямилась, выгнула спину, вытянула под столом ноги. Маргарита, казалось, бесконечно подливала ей шампанское, и Рената уже сильно опьянела. Как ни странно, алкоголь не притупил ее внимание, а, наоборот, обострил. Она впитывала каждое слово: встреча Маргариты и Портера в галерее Же-де-Пом под картиной Ренуара «Зонтики», первые пять минут Маргариты на острове Нантакет, когда Портер отвез ее в будущий ресторан, изъеденные червями ореховые полы, каминная полка из коряги, меню по единой цене, тот вечер, когда Портер привел Кэндес, поцелуй, банка шафрана. Прогулка с Кэндес по пустошам после того, как фотография Портера с другой женщиной появилась в «Нью-Йорк таймс», ужины, за которыми Кэндес и Маргарита болтали у камина в соседней комнате, засиживаясь далеко за полночь, вечер, когда Дэниел Нокс впервые переступил порог ресторана и дал понять, что останется сидеть, пока Кэндес не согласится пойти с ним. За первой совместной трапезой они ели то, что приготовила Маргарита: семгу гриль на кедровых дощечках и запеченный картофель.

– Держу пари, твой отец никогда тебе это не рассказывал, – заметила Маргарита.

– Никогда. Думаете, он еще помнит?

– Конечно. Он клялся, что влюбился из-за меня – дескать, я подсыпала что-то в еду.

Рената улыбнулась. Она наслаждалась этой беседой, как поросенок лужей грязи, жадно внюхивалась в подробности. Родители вместе, их любовь – Рената слушала свою собственную историю.

– Твой отец решил, что я у себя на кухне опять буду помешивать зелье в котле, заплетя в косу седеющие нестриженые волосы. Он не доверял мне еще до гибели твоей мамы.

Рената промолчала, чувствуя, что Маргарита права. Странно, уже довольно поздно, но ни одного звонка из дома Дрисколлов – ни от отца, ни от Кейда.

– Никто не позвонил, – произнесла она.

– Я отключила телефон, – сказала Маргарита.

– Никто не пришел.

– Пока, – уточнила Маргарита.

Она сделала глоток воды и глубоко вдохнула, восстанавливая силы. Ей нравилось рассказывать Ренате о хороших временах, когда открылся ресторан, Маргарита и Портер любили друг друга, а Кэндес была жива. Понятно ли она излагает? Видит ли девочка свою мать так, как ее видела Маргарита – после душа в конце долгого дня, полного солнца и физической активности, одетую в коктейльное платье. Светлые волосы не стянуты резинкой, а распущены по спине. Непринужденная манера общения, простая и благородная, как у лучших женщин того времени.

– Кэндес мечтала поехать в Африку. Хотела открыть ресторан в Сахаре.

– Правда?

– Мы вместе поехали в Марокко, твоя мама и я.

– Да?

Рената словно услышала металлический звон монет, падающих из игрового автомата. Джекпот. Она бы никогда не узнала этой детали из жизни мамы, если бы не пришла сюда. Мама была в Марокко. Она бежала по улочкам Старого города в красной бейсболке, а владельцы ковровых лавок, резчики по дереву, официанты, подающие тажин в глиняном блюде с конической крышкой, таксисты, разносчики апельсинового сока на площади Джема-аль-Фна удивленно кричали ей вслед. Вся страна любила Кэндес, любила из-за ее мелодичного ломаного французского языка, белокурых волос, милой улыбки.

– Твоя мама была среди этих людей как дома, – продолжила Маргарита. – Она всех притягивала, и друзей, и посторонних. Она была совершенством, ей бы простили любую оплошность. Сколько раз я жалела, что не могу быть такой, как она! Я хотела… стать Кэндес.

Маргарита аккуратно положила вилку и нож на одну сторону тарелки, сложила салфетку. Раньше она никому не рассказывала о своем сокровенном желании, да что там, даже себе не признавалась, тем не менее это было правдой. Стоя перед зеркалом в студии мадам Верже, она думала, что вырастет такой, как Кэндес.

Маргарита улыбнулась:

– По-моему, ты пошла в маму.

Первым порывом Ренаты было не согласиться. Ну да, отец ее любил безоговорочно, Экшн и Кейд тоже. Она легко притягивала людей, взять хотя бы Майлза и Салли. Рената не понимала, что люди в ней находят или кем ее считают, если честно, она еще сама не разобралась в себе. Мама обладала природным магнетизмом, который шел от сердца, терпением и пониманием. А Рената чувствовала, что постоянно отказывается от своего «я», всячески изощряется, чтобы угодить близким. «Да, я буду осторожна. Да, ты моя лучшая подруга. Да, я люблю тебя больше всех».

Рената покачала головой, подумав: «Нет, вряд ли. Я совсем другая».

– Что случилось с рестораном в Африке?

– Ничего. Когда мы были в Марокко, твоя мама обнаружила, что ждет ребенка.

– Меня?

– Тебя.

– Значит, я разрушила ее мечту?

– Ну что ты, милая, конечно, нет. Все равно бы ничего не получилось. По многим причинам. Не суждено.

– Вам еще не поздно…

Маргарита рассмеялась:

– Всему свое время. То время уже ушло.

– Ничего подобного, – возразила Рената. – Вы могли бы открыть там ресторан, как когда-то хотели с мамой. Могли бы уехать отсюда.

В голосе Ренаты прозвучало беспокойство, и Маргарита подумала, нет ли там жалости. Еще не хватало, чтобы девочка ее жалела!

– Уехать? – переспросила Маргарита, словно эта мысль никогда не приходила ей в голову. Хотя, конечно, приходила. Продать дом и переехать в Париж. Или в Калгари. Начать все заново, как будто ей не шестьдесят три, а девятнадцать. – Надо подумать.

Маргарита убирала со стола тарелки, а Рената в гостиной наслаждалась шампанским, цветами и тиканьем старых часов. Столько информации за один раз, сразу и не усвоишь, несколько минут покоя девочке не помешают. Устами младенца. «Вам еще не поздно». Маргарита вспомнила ночь, когда Кэндес впервые заговорила о ресторане. Вспомнила, как Кэндес разозлилась и обиделась, ее слова. «Давай, попробуй еще раз. Каким будет ресторан?» Теперь она могла его представить: ресторан, задрапированный тканью, как куфия на голове бедуина. Местечко посреди пустыни, куда нелегко добраться, и порой Маргарита была бы там совсем одна и наслаждалась романтической обстановкой, рассчитанной на пятьдесят человек. Она бы ждала тех ночей ради призрака, который оставляет следы на песке.


Прежде чем подать десерт, Маргарита сходила к себе в комнату за фотографиями с комода. Надо обязательно показать именно эти два снимка, хотя у нее хранились сотни других – свидетельства открытия ресторана, благотворительных вечеров, свадьбы Кэндес, из Марокко. Фотографии лежали в деревянном ящике для вина в кладовке самой маленькой из пяти гостевых спален. Маргарита подумала, что когда-нибудь, может, и решится вытащить ящик и перебрать его содержимое, но пока достаточно двух снимков. Она положила их перед Ренатой. Та взяла фотографию крестин, прищурилась. По правде говоря, в гостиной было темновато, но Маргарита не хотела портить атмосферу ярким светом.

– Это я? – спросила Рената. – Младенец на снимке?

– Да, это прием в честь твоих крестин.

– В вашем ресторане?

– Конечно. Ты же моя единственная крестница.

Рената уставилась на снимок с душераздирающе серьезным выражением лица.

– Разве у вас дома нет фотографий Кэндес? – удивилась Маргарита.

– Есть, но вот этой нет.

– Понятно.

Похоже, в жизни девочки больше дыр, чем в швейцарском сыре. Ничего, эту дыру Маргарита сумеет заполнить. Рената, Маргарита и Кэндес на вечеринке после крестин.

– Шикарный был прием! Подавали фуа-гра, черные трюфели, шампанское, тридцатилетний портвейн, кубинские сигары, икру…

– Правда? В честь моих крестин?

– Правда.

Дэниел взял на себя все расходы, но Маргарита предоставила ящик шампанского, а Портер каким-то чудом достал сигары.

– Твое появление на свет стало большим событием.

– Мне нравится эта фотография, – заметила Рената.

– Мне тоже.

Маргарита изучала снимок, пытаясь увидеть его свежим взглядом. Они с Кэндес выглядели такими гордыми и исполненными благоговения, что могли бы быть родителями ребенка: мать и крестная мать.

Другую, черно-белую фотографию сделали далекой осенью: Кэндес и Маргарита сидят за столиком на двоих у окна, выходящего на Уотер-стрит. Ни одна из них не смотрит в объектив; перед ними тарелки с едой, но они не едят. Маргарита что-то рассказывает, а Кэндес, склонив голову, слушает. Маргарита не помнила, в какой момент или даже в какой день сделали этот снимок. Их с Кэндес щелкнул кто-то из фотографов местной еженедельной газеты. Снимок напечатали в номере от третьего октября тысяча девятьсот восьмидесятого года, в рубрике «Подсмотрено на месте событий». Маргарита страшно разозлилась, позвонила в редакцию и пригрозила судебным иском, однако редактор лишь рассмеялся: «Это совершенно безобидная фотография, Марго! Срез повседневной жизни. К тому же вы обе на ней чертовски хорошо вышли!» Подпись под снимком гласила: «Шеф-повар Маргарита Биль беседует с глазу на глаз со своей подругой Кэндес Харрис в популярном французском ресторане «Зонтики». Маргарита так и не согласилась с точкой зрения редактора, считая этот снимок вторжением в личную жизнь, к тому же он неприятно напоминал о фотографии Портера с кривозубой женщиной в «Нью-Йорк таймс». Снимок выставлял ее с Кэндес близость напоказ, тем не менее именно это в конечном итоге привлекло Маргариту, и она попросила редактора прислать ей копию снимка.

– Десерт? – спросила Маргарита.

Несмотря на веселый голос, в душе она паниковала. Десерт, пусть и сладкий, означал конец. Маргарите придется рассказать, как все закончилось.

– С удовольствием, – отозвалась Рената.

21.30

Темнокожая девушка вернулась на террасу, хмурясь и поджав губы. Даже в ночной тьме, при неярком пламени светильников-факелов, было заметно, что она сильно побледнела. За столом обсуждали парусную гонку на Кубок «Опера-хаус»[31], но тут вдруг опустилась тишина.

– Рената спит? – спросил Дэниел.

– Она пропала, – ответила Николь.

Кейд вскочил со стула:

– Что?

– В гостевой комнате никого нет. Ее вещи тоже исчезли.

Робинсоны сидели тихо, только Клэр кашлянула в салфетку, едва сдерживая смех. Она сама не понимала, почему ей все кажутся смешными, – кроме Кейда, который выглядел так, словно ему снова четырнадцать, его только что привезли в школу-пансион и он остался совсем один. Кейд чувствовал себя одиноким, брошенным родителями и друзьями в первый день в школе, а вот Клэр радовалась свободе.

Сьюзен тоже рассмеялась, но резко и пронзительно:

– Что за вздор! Куда она могла деться?

Николь хотелось заявить: «Она сбежала с Майлзом». Однако эта мысль была ей неприятна, и она не смогла бы озвучить ее перед всей компанией, к тому же она не любила находиться в центре внимания. И именно поэтому оставила кольцо на комоде. Нет смысла приносить все плохие новости сразу, пусть эти люди найдут кольцо, когда поднимутся наверх.

– Ты уверена, что ее вещей нет? – настаивал Кейд.

– Да.

– Я знаю, где она, – вмешался Дэниел.

– Где? – спросил Кейд.

– Где? – не сдержалась Николь.

– Она у своей крестной, Маргариты Биль.

– Нет, Рената звонила ей, чтобы отменить встречу, – возразил Кейд.

– Она там, точно, – сказал Дэниел.

Судя по лицам, присутствующие ему не поверили. Впрочем, откуда им знать, насколько притягательна Маргарита для Ренаты. Четырнадцать лет Дэниел удерживал ее от встречи с крестной. Не хотел, чтобы дочь услышала Маргаритину версию происшедшего, ее слезливые признания или мольбы о прощении. Как бы то ни было, Рената сама за себя решила. В какой-то мере Дэниел даже гордился дочерью. Этим людям не удалось заморочить ей голову, загипнотизировать богатством. Она определилась с приоритетами: решила увидеть Маргариту и узнать о своей матери.

Сьюзен вздохнула и обхватила порозовевшие щеки ладонями. Она выглядела совершенно обескураженной. Наверное, Дэниел должен был бы обрадоваться, но ему почему-то стало стыдно. Он медленно опустился на стул. Бедная женщина столько готовилась к сегодняшнему ужину, а Рената взяла и нарушила ее планы. Дэниелу страшно хотелось увидеть дочь, но он решил не портить оставшийся вечер и по мере возможности спасти ситуацию. Рената никуда не денется, она в безопасности. Дэниел намазал булочку маслом и откусил. Кейд бросил на него свирепый взгляд.