Рената улыбнулась.

– К счастью, твоя мама захватила с собой валиум. Она дала мне две таблетки и уложила спать. Я проснулась в четыре утра, сварила кофе. Твоя мама тоже встала, мы сидели вдвоем на темной кухне и молчали. Не знали, о чем говорить. Как будто мы давно не сомневались, что небо упадет, а когда оно упало, сделали вид, что все произошло совершенно неожиданно. Вдруг лицо Кэндес просветлело, словно она придумала верный способ исправить положение и вернуть Портера. Однако она поступила очень странно. Заставила меня подстричься. Я не стригла волосы с самого детства, но Кэндес настояла на своем. «Пора выглядеть по-новому», – сказала она. Или «пора меняться», точно не помню. Той зимой она тоже коротко подстриглась и носила бандану, чтобы волосы не падали на лицо. Не слушая моих возражений, твоя мама усадила меня на стул рядом с кухонной раковиной и укутала старой занавеской для душа.

Маргарита сидела в импровизированном парикмахерском кресле. Кэндес намочила ее голову, помассировала, расчесала волосы и, зажав между двух пальцев, аккуратно подстригла кончики. И вдруг Маргариту озарило. Все стало кристально ясным. Правда оказалась такой очевидной и в то же время такой неожиданной, что перехватило дыхание. Вот что ей нужно, вот чего она хочет: быть рядом с Кэндес, чувствовать ее тепло, слышать ее голос. Маргариту переполняло желание. Оказывается, много лет она жаждала любви не Портера, а Кэндес. Маргарита любила ее и хотела. Сейчас, когда Кэндес суетилась вокруг, прикасалась к ней, Маргарита ощутила себя во власти новых эмоций. Это было ужасно и прекрасно.

– Закончив стрижку, твоя мама высушила мои волосы феном и уложила, а когда она протянула мне зеркало, я расплакалась.

Лицо Кэндес помрачнело. «Тебе не нравится».

– Я то плакала, то смеялась, затем положила зеркало, взяла твою маму за руки и сказала, что люблю ее.

«Я тоже тебя люблю, Дейзи, – ответила Кэндес. – Ты мой лучший друг».

Лучший друг… Маргарита упала духом. То же самое сказал Портер. Неужели все Харрисы говорят одинаково, когда собираются тебя бросить?

«Мне плевать на Портера. Я любила этого человека, мы были близки, но это уже в прошлом».

«Без него тебе будет лучше, – заверила Кэндес. – Я хотела это сказать с тех пор, как приехала. Намного лучше».

«Не важно. После разговора с Портером мое сердце рвалось к тебе. Ты единственный человек, которого я боюсь потерять. Я люблю только тебя, слышишь?»

По лицу Кэндес пробежала тень смущения. Это длилось какую-то долю секунды, но Маргарита заметила. Поняла ли Кэндес ее слова?

«Ты самый лучший человек из всех, кого я знаю. Не могу поверить, что мой брат так поступил!»

«Скажи, что любишь меня, пожалуйста!»

«Конечно, люблю, Дейзи».

«Я хочу, чтобы ты меня любила. Не знаю, чего прошу или куда это приведет…»

Маргарита помнила ледяные руки Кэндес, помнила ее испуг. Как только она выпустила ладони Кэндес из своих рук, та отвернулась.

«Кажется, Рената плачет», – пробормотала она, хотя в доме было тихо.

«Ты меня не хочешь».

«Я тебя не понимаю, – сказала Кэндес. – Ты страдаешь из-за Портера. Он причинил тебе боль, ты попросила меня приехать. Я здесь. Какие еще слова тебе нужны?»

«Ты не чувствуешь того, что чувствую я».

«И что же ты чувствуешь? Хочешь сказать, что влюблена в меня?»

Маргарита взглянула в зеркало. С короткой стрижкой она себя не узнавала. Чего она хочет? Затащить Кэндес в постель и заняться чем-то невообразимым для них обеих? Можно ли разделить любовь по категориям или она едина и неделима? Существуют ли правильные и неправильные виды любви или есть только любовь и ее объект?

«Я ничего не могу с собой поделать».

«Просто ты запуталась. Портер тебя очень сильно обидел. Ты ведь сейчас в смятении, да?»

«Ничего подобного, – возразила Маргарита. – За всю свою жизнь я никогда не была так уверена в своих чувствах. С той минуты, когда увидела тебя и ты меня поцеловала. Я думала, что ты любовница Портера, а ты меня поцеловала».

«Просто я поняла, что мы станем подругами», – торопливо сказала Кэндес.

Подругами, да. Только это было больше, чем дружба. Сотни ужинов вместе, смех в унисон, прогулки по пустоши, зимние вечера у камина, путешествие в Марокко. Всюду Кэндес, а больше ничего и не требовалось.

«С тех пор, как мы встретились…»

«Дейзи, ты сейчас расстроена и сама не понимаешь, что говоришь».

«Ты меня не любишь. Глупо было надеяться, что ты испытываешь те же чувства, что и я. У тебя есть Дэн и Рената, ты принадлежишь им».

«Ты моя лучшая подруга уже много лет. И не надо ничего менять только потому, что вы с Портером расстались. Пожалуйста, Дейзи, не надо».

Маргарита не знала, что ответить. Все уже и так поменялось. Она перешла некую грань, вручила себя как дар, с которым непонятно что делать. Хотя нет, это не дар, а бремя. Женщина, которая никому не нужна. Та девочка с костлявыми коленками в зеркале.

– Ужасно получилось, – призналась Маргарита Ренате. – Я все тогда испортила. Наговорила твоей маме такого, что вообще не следовало говорить. Я безумно ее любила и хотела, чтобы она любила меня. Она очень старалась, но мы чувствовали по-разному. В общем, она оказалась наедине с лучшей подругой и нелепым и неудобным признанием. Твоя мама сделала бы для меня что угодно – один ее приезд чего стоил! – но никогда не смогла бы разделить мои чувства. Никогда. Она попыталась сделать вид, что ничего между нами не изменилось, однако мы обе понимали, что это не так.

Да, Кэндес пыталась. Она ласково вытерла лицо подруги кухонным полотенцем, как будто та была маленькой девочкой, и крепко ее обняла. Прощальное объятие. Тогда Маргарита этого не поняла. Наверху заплакала Рената, и Кэндес побежала к ней.

«Я ей нужна», – сказала Кэндес.


Маргарита провела четырнадцать лет в размышлениях о прошлом, но сейчас не могла найти подходящих слов, чтобы рассказать Ренате о событиях того утра.

– В жизни твоей матери было что-то, о чем ты должна знать. Все ее любили, всех тянуло к ней, но никто не любил ее больше меня. Я любила Кэндес всем своим существом. А есть ли кто-нибудь, к кому бы ты испытывала подобное чувство? Может, твой жених?

– И я думала, что люблю Кейда, – ответила Рената. – Нет, я его люблю, но не так, как вы описали. Не всем существом. Я даже не знаю, что это такое.

– Ты еще совсем юная.

– Я люблю свою соседку по комнате, Экшн. Она моя лучшая подруга. Конечно, это несравнимо, мы и знаем-то друг друга всего год. Но мне кажется, что я бы без нее умерла.

Маргарита видела, что девочка пытается переварить услышанное, однако сомневалась, что ей это удалось. Вряд ли до Ренаты дошли ее слова. «Я слишком сильно любила твою маму, и эта любовь ее уничтожила».

Маргарита опустила взгляд на десерт, красивый, как на картинке из глянцевого журнала.

– Твоя мама сходила за тобой наверх и приготовила всем нам завтрак – тосты с корицей, нарезанные квадратами. Она все делала молча, только успокаивала тебя, когда ты капризничала. Со мной она не заговаривала, я тоже молчала. О чем тут говорить? После завтрака, когда мы помыли, вытерли и убрали посуду, Кэндес сказала, что хочет пробежаться.

«Ни в коем случае, ты только посмотри на улицу! – возразила Маргарита. – Погода жуткая».

Кэндес взглянула на нее, ничего не сказав, пошла наверх и вернулась уже в спортивной одежде.

«Я возьму твой джип?» – спросила Кэндес.

«Куда ты собралась?»

«На свежий воздух. Хочу проветрить голову. Я чувствую то же, что и ты, как будто я…»

«Что?»

«Так можно я возьму джип?»

«Кэндес…»

«Пожалуйста, Дейзи. Ты присмотришь за Ренатой? Иначе мне придется взять ее с собой».

«Ни в коем случае, слишком холодно. Да и тебе бы лучше не ехать. Наверняка на дорогах гололед».

«Ну и пусть, я не хочу торчать в доме!»

Кэндес уже кричала. Испуганная Рената обхватила ее колени. Что еще могла сказать Маргарита?

«Конечно, бери джип. Ключи висят на крючке у двери. Я присмотрю за малышкой, мы с ней поиграем. Все в порядке. А ты… ты будешь осторожна? Я не о машине беспокоюсь, а о тебе».

– Кэндес не ответила, она была уже в дверях. Ей не терпелось уехать.

Рената кивнула.

– Я помогла тебе раскрасить картинку в книжке-раскраске, потом мы с тобой поиграли в кубики на полу. Кэндес еще не вернулась, я включила тебе «Улицу Сезам», и ты заснула перед телевизором. Я попила чаю, вымела обрезки волос, поставила тушиться мясо.

– Вы волновались?

– Я себя успокаивала. Твоя мама, бывало, бегала по несколько часов.

– Кажется, я вспоминаю, что была здесь. Я пила чай с медом и обожгла язык. Вы пели мне на французском языке, или мы читали по-французски. Помню цветочный рисунок на диване.

– Да, – кивнула Маргарита.

Тогда Рената проснулась с плачем. У нее спутались волосы, и она хотела пить. Маргарита налила ей маленькую чашку чая, добавила мед. Вместе они сели на диван и почитали про слоненка Бабара. Когда раздался первый телефонный звонок, Маргарита не взяла трубку.


Рената уронила ложку в пустую формочку из-под мусса. Дзинь! Маргарита вздрогнула.

– Дороги обледенели. Уолтер Аркейн напился и на бешеной скорости выписывал кренделя по той самой дороге. Где ты сегодня проезжала. Он потом клялся, что не заметил Кэндес, а когда услышал удар, подумал, что сбил оленя. Остановил машину и увидел под колесами Кэндес.

У Ренаты перехватило дыхание. Бедная мама!

– Он виноват в ее смерти. За это его и отправили в тюрьму.

– На десять лет, – уточнила Маргарита. – Да, конечно, это была его вина, но только из-за меня Кэндес оказалась там. Я вынудила ее приехать. А все, что я наговорила тем утром… выбило ее из колеи. Она была сама не своя, когда уходила на пробежку. Я ее напугала, из-за меня наша дружба дала трещину, потому что я перешла границы. Наверняка твоя мама винила во всем Портера: он меня обидел, из-за него я стала эмоционально зависимой, а ей теперь приходится за ним разгребать. Может, она мысленно кричала на него. Или ругала себя за то, что дала мне валиум. Наверняка она настолько погрузилась в свои мысли, что не услышала сзади шум грузовика. Кэндес была смущена, расстроена, ничего не видела вокруг. Из-за меня. – Маргарита, замолчала, потрогала свой лоб, горячий и влажный. – Нельзя было выпускать ее из дома. Но она хотела отделаться от меня, сказала, что ей нужен свежий воздух. Она хотела уйти.

Маргарита подыскивала слова, чтобы смягчить удар, затем подумала, что если девочка слушала, то сама все поймет. Правда очевидна как день.

– Я всегда считала себя виноватой в гибели твоей мамы.

Рената на миг закрыла глаза. Не Маргарита сидела за рулем грузовика, принадлежавшего электрической компании и не Маргарита напилась в хлам с утра пораньше, но Рената прекрасно понимала, почему крестная винит только себя. «Кэндес приехала сюда, потому что я вынудила ее приехать, я разрушила нашу дружбу, расстроила лучшую подругу. Она ушла из дома сама не своя…» Ну да, Маргарита честно сказала Кэндес то, в чем редкие люди осмеливаются признаться даже самим себе. «Я люблю тебя сильнее. И больше в тебе нуждаюсь». Разве это плохо – любить кого-нибудь слишком сильно, зная, что тебя в ответ так никогда не полюбят? Можно ли убить любовью? Очевидно, отец Ренаты считал, что можно, потому и запретил дочери встречаться с Маргаритой, слушать ее или приезжать к ней домой. Должна ли Рената сердиться на Маргариту? Ненавидеть ее, избегать, осуждать, как отец? Как ни странно, Рената не испытывала злости. Наоборот, ей стало легче от того, что не она одна мучается угрызениями совести и запуталась в собственных чувствах. Только за сегодняшний день она не уследила за Салли, изменила Кейду, а потом вообще сбежала. Можно ли убить нелюбовью?.. У Ренаты голова шла кругом.

– Даже не знаю, что сказать, – призналась девушка.

– Понимаю.

– А если мама тогда не думала о вас? Если это была просто случайность? Или вдруг все предопределено и от нас ничего не зависит? Вполне возможно, что вы не имеете никакого отношения к ее гибели. Вы когда-нибудь думали об этом?

– Нет.

– Тогда ваша вина только в том, что вы сказали маме о своей любви перед тем, как она ушла навсегда. Жаль, что я не сказала, как ее люблю!

Маргарита крутила в руках пустой бокал. Если бы кто и мог удержать Кэндес от пробежки в то утро, так это маленькая девочка в розовом комбинезоне. Рената обхватила ноги Кэндес и не отпускала мать до тех пор, пока та не наклонилась и не поцеловала малышку, бережно отцепив ее руки. «Побудь с тетей Дейзи, – сказала она. – Я скоро вернусь».

В этот миг Маргарита поняла, почему Рената покинула дом на Халберт-авеню и прибежала сюда с тяжелой сумкой и в босоножках. И здесь она не для того, чтобы выслушивать исповедь Маргариты. «Прямо как дома». Вот оно что, дома. Там, где в последний раз ее обняла мама.