– В тюрьме холодно и кругом преступники, – вздохнула Зойка, – и мне кажется, лучше с Барковым не связываться… Может, тебе пойти к нему… поработать, – Зойка вжала голову в плечи, боясь возмущенной реакции, – усыпишь его бдительность, а потом раздобудем деньги, и, считай проблема решена. Скоро сезон Снегурочек, знаешь, сколько мне платить будут – о-го-го!

Таня развернулась и тихо, но четко произнесла:

– Работать секретаршей Баркова я не буду. Ни за что и никогда. Все. Точка.

* * *

Снегопад наконец-то закончился, и Фадеев, отсняв две столь необходимые сцены, собрал свои немногочисленные вещи и сунул их в кейс. Работа в Подмосковье закончена, и они дружно переезжают в Москву, что, конечно, же хорошо. В основном остались съемки в помещении, и морозная погода уже никак не сможет помешать и вряд ли внесет новые коррективы в изначальный план.

Прикрыв дверь бытовки, прощально махнув рукой курившим в сторонке операторам, Игорь Яковлевич направился к своей машине. Атласно-черная «Хонда Легенда» приветливо блеснула на солнце и, как соскучившаяся по хозяину кошка, ласково мурлыкнула сигнализацией. Поехали!

Москва встретила Фадеева привычным шумом и первыми гирляндами в витринах магазинов. Каждый день он возвращался домой со съемочной площадки затемно, уставший, и теперь, когда некоторая напряженность спала, с удовольствием впитывал родную атмосферу предновогодней городской суеты и отмечал атрибуты приближающегося праздника.

Проверив почтовый ящик, очистив его от рекламных листовок, Фадеев поднялся на лифте на свой этаж и… замер.

Дверь его квартиры была перемазана черной и желтой красками (по виду и запаху – гуашь), на коврике горкой лежали расколотые DVD-диски, а на стене красовалась неровная надпись: «Ты нам за все ответишь!!!»

Наверное, другого человека такой печальный эпизод расстроил бы, и он бросился бы звонить в милицию, нанял бы себе охрану или сбежал за город, где прятался бы от энергичных врагов месяца три-четыре. Но Игорь Яковлевич лишь поморщился и мысленно прикинул – намного ли труднее будет отмыть краску завтра, когда она засохнет? Нет ни сил, ни желания заниматься этой дребеденью… А может, вызвать уборщицу из сервисной службы? Да, сейчас он зайдет в квартиру, найдет нужный телефон и забудет об этой ерунде.

Столь прохладное отношение к случившемуся объяснялось просто – подобное происходило не в первый раз, и недруги давно были известны.

– Надоели, вот честное слово – надоели, – Фадеев поморщился еще раз, вынул из кармана ключи и, стараясь не испачкаться краской, открыл дверь.

Полгода назад он закончил экранизацию комедии Шекспира «Двенадцатая ночь, или Что угодно». Получилась веселая, яркая музыкальная лента, которую критики в дальнейшем либо яростно ругали, либо осторожно хвалили. Истина, видимо, застряла где-то посередине. Самому Фадееву его работа нравилась, и он с удовольствием представлял ее в кинотеатрах страны и отвечал на вопросы журналистов. И все бы шло как обычно, если бы не малочисленное, плохо организованное общество любителей Шекспира под названием «Летняя ночь», вышедшее на тропу войны. Одержимые злобные девицы заседали в одной из библиотек и строчили письма-воззвания то на адрес режиссера, то в какую-нибудь «Литературную газету», то Президенту России. «Как можно было допустить подобное опошление столь великого произведения не менее великого Шекспира», «Фадеев так и не понял тонкой и ранимой души Мальволио », «Игра актеров позорна, а Василий Гребнев не имел права браться за роль Орсино, так как находится уже в третьем разводе и появляется на публике то с одной дамой, то с другой, старательно подчеркивая свой кобелиный имидж», – вот крошечная часть недовольства взволнованных защитниц бессмертной комедии.

А требовали они «всего лишь» запрета на показ этого фильма, денежной компенсации за моральный ущерб (которая пойдет на развитие общества «Летняя ночь») и извинений Фадеева с его клятвенным заверением, что больше за Шекспира он никогда браться не станет. Можно сказать, совсем немного просили…

В общем-то, девицы, по сути, были безобидны и больше шумели, чем вредили. Партизанили не чаще одного раза в месяц (видимо, тратили много времени на заседания и других осквернителей великого драматурга) и при своих набегах серьезного урона не наносили. Пользовались всегда смываемой краской и ничего чужого не портили – наверное, опасались обвинений со стороны Фадеева. А он уже привык и каждый раз наделся, что общество скуксится и отстанет от него, – ну надоест же им когда-нибудь маяться дурью и не сдавать же молодых барышень в милицию: сами образумятся.

Но сегодня Игорь Яковлевич отметил, что поклонницы Шекспира становятся все смелее и смелее, и если бы раньше они обмазали только ручку двери, то теперь извазякали все, что только можно, да еще и угрозу приплюсовали к этому безобразию. Одним словом – обнаглели.

– В следующий раз вызову милицию, – пообещал себе Фадеев, заглядывая в холодильник. Посидят девицы в отделении, подумают о жизни и, глядишь, притихнут.

Разогрев в микроволновке кусок ранее запеченного мяса, приготовив нехитрый овощной салат, Игорь Яковлевич торопливо поел и прилег в комнате на диван. Включил телевизор и выбрал один из каналов «Дискавери» (с дверью он разберется потом, ну ее в баню, эту дверь…).

Документальный фильм о Восточном Средиземноморье оказался неплохим снотворным – он убаюкивал плавно сменяющимися видами природы и монотонным голосом пожилого путешественника, рассказывающего о своих личных открытиях. Фадеев поправил подушку, сделал звук потише и отказался от сопротивления, когда глаза стали медленно, но верно закрываться…

…она сидела на диване в коротком халате и нелепых клетчатых тапках. Прическа растрепана, а на лице удивление и растерянность. Маленькая, хрупкая, необычная… Откуда она взялась? Непонятно…

Вы столь забывчивы, сколь незабвенны.

– Ах, Вы похожи на улыбку Вашу! —

Сказать еще? – Златого утра краше!

Сказать еще? – Один во всей вселенной!

Так она читала Цветаеву… тогда читала… и, кажется, ее имя – Зоя…

В одну секунду вдруг стало тепло и даже горячо, в душе поселилась уверенность, будто он знает ее много, много лет и что она здесь не случайно… и что эти мгновения принадлежат только им и больше никому, и что все будет правильно…

Он расстегнул пуговицы на рубашке и пошел вперед – к ней. Она убрала с глаз челку и расправила на халате складки. До боли милые движения…

– Я все время думаю о тебе, – сказал Фадеев и удивился собственному хриплому голосу. Да, он думает… много, много лет думает о ней…

Она зажмурилась.

– Честно говоря, я тоже вас не забыла. – Открыла глаза. – А я-то еще одета, – взгляд остановился на клетчатых тапках.

Это невозможно, между ними обязательно должна быть стена!..

– Я помогу тебе, – сказал он осторожно, боясь отказа. Сел рядом на диван, дотронулся пальцами до ее щеки и…

«Дзы-и-инь, дзы-и-инь, дзы-и-инь!!!»

Фадеев подскочил, тряхнул головой, отгоняя не растаявший до конца сон, и заспешил в коридор. Распахнув дверь, он увидел соседку-пенсионерку, укутанную в пуховик и зеленый вязаный шарф.

– Игорь Яковлевич, да что же это делается! – возмущенно всплеснула она руками и ткнула варежкой в испачканную стену. – Вот ведь супостаты, покоя вам не дают! Вы бы сообщили куда следует, а я бы свидетелем пошла, ведь пользуются вашей добротой – сволочи! Да виданное ли дело, чтобы с таким человеком так поступать….

Соседка возмущалась и возмущалась, а Фадеев стоял и мысленно перелистывал кадры прерванного сна. Непонятно, совсем непонятно… И почему так? И с чего бы это?.. И жаль, что не досмотрел…

Глава 8

Ползут сплетни

К понедельникам Павел относился так же, как и к другим дням недели, – никогда не сожалел о прошедших выходных и не тяготился очередным ранним подъемом на работу. Кофе и сигарета на завтрак, чистая рубашка, костюм, галстук, любимый ларек с прессой (всегда нравилось покупать, а не выписывать) и пятнадцать-двадцать минут до офиса (если повезет с отсутствием пробок на дороге) – ритм, возведенный в привычку.

Но этот понедельник был особенным. Отвергнув кофеварку, он не поленился и сварил кофе в турке, рубашку захотелось не белую, а бледно-голубую, помимо привычного набора газет и журналов он попросил еще и детектив в мягкой обложке, дорога показалась до раздражения долгой, и, пройдя мимо пункта охраны, проигнорировав ступеньки, он отправился на свой этаж на прозрачном стеклянном лифте. Обычный рабочий день, который с первой минуты начался не совсем обычно.

За столом секретаря сидела девушка. Ее тонкие, приятные черты лица несколько портила презрительная, брезгливая гримаса. Так обычно смотрят на раздавленного таракана, а не на самую обыкновенную клавиатуру. Павел отметил, что ее одежда и коричнево-шоколадные волосы находятся в идеальной гармонии и порядке, впрочем, Семенова Татьяна Дмитриевна всегда выглядела хорошо: и на встрече с бывшими одноклассниками, и когда приходила в офис первый раз, и когда во второй. Чувствовались стиль, уверенность и некоторое превосходство. Даже в этот момент – сидя за столом секретаря, она больше походила на королеву в изгнании, чем на плаксивую принцессу.

Павел внутренне улыбнулся. Собирался позлорадствовать, но улыбка вышла неожиданно теплой.

Оторвав взгляд от клавиатуры, Таня, не меняя выражения лица, изучала своего начальника с ног до головы. Н-да… и куда только смотрит Задольская – рубашка совершенно не подходит к костюму.

– У вас до меня свиньи, что ли, работали? Все кнопки черные и к тому же забрызганы не то чаем, не то кофе, – недовольно выдала она вместо рядового «доброе утро».

– Вот и начни свой первый рабочий день с уборки: борьба с грязью очень облагораживает, – ответил Павел. Сказать он хотел совсем другое, но тон разговора уже был задан, и поэтому вылетели именно эти слова.

– И когда мы перешли на «ты»?

– Это не мы перешли, это я перешел, – он усмехнулся и подошел к двери своего кабинета. – Не думаешь же ты, что я буду выкать собственной секретарше?

– А вы попробуйте, – ответно усмехнулась Таня, – вежливость, знаете ли, тоже очень облагораживает.

Павел развернулся и посмотрел на нее серьезно и внимательно. Он ждал едких слов и получил их. Он ждал бури, и, скорее всего, она не заставит себя ждать. Но… но почему-то больше не хочется воевать и почему-то в душе появилось ощущение, будто он уже в чем-то проиграл…

Так… нужно начать все сначала.

– Согласившись на мое предложение, Таня, ты поступила мудро, но давай не будем забывать о том, что мне нужна ответственная, аккуратная и главное – покладистая секретарша. Так что приступай к своим обязанностям и не осложняй мою жизнь, потому что я, конечно же, вредный негодяй-начальник и могу понизить тебе заработную плату в любой момент. А ты же не собираешься растягивать свое пребывание здесь на два года?

«Вы, многоуважаемый Павел Сергеевич, от меня через неделю взвоете, и не сомневайтесь – я буду милой и покладистой…» – подумала Таня.

Не дожидаясь ответа, Павел зашел в кабинет и плотно закрыл за собой дверь. Повесил куртку в шкаф, снял пиджак, бросил его на узкий стол, за которым обычно проходили совещания, и удовлетворенно вздохнул – все получилось так, как он хотел, и это приятно.

* * *

Весь вечер и полночи Зойка развивала свой дар убеждения. Поняв, что за столь дерзкое предложение ее сразу никто убивать не станет, она точно веер разложила аргументы, которые, по ее мнению, должны были убедить подругу в необходимости принять условия Баркова. Временно принять.

С деньгами же как обычно бывает? Сегодня они есть, а завтра их нет, и наоборот. Богатство может свалиться на ничего не подозревающего человека практически в любой момент. К чему связываться с юристами, к чему тратить время и нервы на посещение суда, к чему сидеть дома и ждать равнодушных оценщиков («начнут тут ходить как у себя дома – туда-сюда, туда-сюда, перетрогают все, скажут что-нибудь неприятное… это же шок и верная дорога к депрессии! Они натопчут у тебя в душе, и ты сто раз пожалеешь о своей упертости») – надо немножко уступить, а там судьба вырулит куда надо. Вдруг появится человек, который сможет помочь: Апраксина, например, продаст еще несколько картин или сама Зойка ударно поработает в сезон Снегурочек и лично осчастливит Таню необходимыми тысячами (не всеми, конечно, а как получится). Это же согласие не на полтора года, а на пару-тройку недель… в лучшем случае.

К двенадцати ночи Таня перестала твердить категоричное «нет». Она вздыхала, морщила нос, уже более внимательно слушала подругу и чувствовала, как возмущение стремительно падает вниз, а его место занимает равнодушие. Ну и пусть… подумаешь… хуже от этого будет только Баркову. Какая из нее может выйти секретарша? Ясное дело – плохая. И как сказала Зойка – каторга не навсегда: обязательно с неба свалятся деньги, обязательно!