– Просто закрой за мной дверь на засов.

– Я боюсь себя самой, – резко бросила Марион и уставилась на отражение в луже под окном.

– Ты себя боишься? Не понимаю…

– Просто я… – Она немного помолчала, кусая губы. – У меня бывают видения.

– Ты хочешь сказать, тебе снятся страшные сны?

Марион помотала головой.

– Видения, – повторила она. – An dà – shealladh[42].

Дункан удивленно вскинул брови.

– У тебя дар ясновидения?

– Да.

– Может, это все-таки плохие сны, Марион?

Губы ее приоткрылись, и она медленно покачала головой из стороны в сторону.

– Нет, Дункан. Я не сплю, когда приходят эти видения. Это как наваждение: я перестаю слышать и видеть все вокруг себя. Остается только видение. И они, эти видения, кажутся мне настолько реальными, что протяни руку – и сможешь прикоснуться…

Она всхлипнула и закрыла лицо руками. Дункан молча смотрел на нее и не знал, что ему делать. Он, конечно, слышал о ясновидящих, но никогда не встречал никого, кто был бы наделен таким даром. По крайней мере до сегодняшнего дня. Но как ее утешить? Он понимал, что Марион и вправду напугана.

Он бесшумно подошел к кровати и присел на краешек. Железная сетка громко заскрипела под его весом. Ему даже показалось, что сейчас кровать развалится, но этого не произошло.

– Хочешь мне рассказать? Может, тогда тебе станет легче?

Она шмыгнула носом и пожала усталыми плечами. Из уголка глаза вытекла слезинка, прокатилась по щеке и застыла на подбородке. Дункан проследил взглядом блестящую дорожку, которую слеза оставила на коже, промокнул ее кончиком пальца и вытер его о свой килт.

– Это слишком ужасно, и я не знаю…

– У тебя часто бывают видéния?

– Нет. Предыдущее было много лет назад. Незадолго до смерти моей мамы. – Она вздохнула, закрыла глаза и продолжила свой рассказ: – Я смотрела, как мама вышивает, и вдруг… Я увидела, как на нее падает покрывало… Оно было похоже на саван. Я не знала, что такое со мной случилось. Я слышала какой-то шепот… Не знаю… Какие-то голоса. Но слов я разобрать не смогла. И сама не могла говорить. Я потеряла власть над слухом и зрением.

– Но как ты поняла, что это видения, дар?

– Мне объяснили это позднее, когда у меня хватило смелости обо всем рассказать. А тогда я была уверена, что все решат, будто я спятила. Я еще много раз видела это покрывало, когда смотрела на мать. Наконец мне это так надоело, что я перестала на нее смотреть, стала прятаться, чтобы не видеть маму. Но в последнем видении покрывало накрыло ее почти полностью. Обычно видения длятся несколько минут, но я не могу прийти в себя по нескольку дней. А однажды ночью я увидела лодку, которая плыла по воде гладкой, как зеркало. И лодка была пустая. Мама утонула несколько дней спустя в озере Лох-Тай. Ее лодка перевернулась.

Девушка подавила рыдание. Дункан неловким движением взял ее руку, нервно комкающую ткань юбки, и сжал в ладонях. Рука у Марион была холодная как лед. Он сказал мягко, желая ее утешить:

– Но ведь ты ничем не могла помочь ей, Марион. Ты же не знала…

– Это и есть самое страшное, Дункан! Я вижу ужасные вещи и ничего не могу сделать. И мне так страшно! Прошлой ночью это страшное видение… Пойми, это был не сон!

Она уставилась на его ладони, сжимавшие ее руку.

– У тебя снова было видение?

Она медленно кивнула.

– Не хочешь мне рассказать?

Марион нахмурилась.

– Видения говорят о том, что нам готовит судьба, разве не так?

– И бывают такими ужасными!

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Дункан поднес холодную ручку к своим губам и нежно поцеловал. Марион не отдернула руку.

– Нужно принимать свою судьбу, а не пытаться ее побороть. Только Бог вершит нашими судьбами.

– Бог! – с горечью воскликнула Марион и посмотрела ему в глаза. – Если то, что я увидела, свершилось по его воле, то я не хочу верить в такого Бога!

– Но что такого ужасного ты увидела?

Губы Марион задрожали. Она открыла было рот, но тут же снова сомкнула губы и поежилась. Дункан обнял ее за плечи и легонько привлек к себе. Он подождал несколько секунд, опасаясь отпора с ее стороны, однако девушка не оттолкнула его. «Я должен остановиться, пока дело не зашло слишком далеко!» Но руки отказывались слушаться приказаний разума. Он чувствовал, как под пальцами стучит сердце Марион. Она молчала, но тело ее говорило явственнее, чем любые слова. Она дрожала в его объятиях. С закрытыми глазами, мокрыми от слез щеками, она запрокинула голову и подставила ему шею.

Такое откровенное приглашение к ласкам смутило сердце Дункана. Он снова замер, любуясь белым шелком ее кожи и опасаясь, что в следующую секунду волшебство рассеется навсегда. «Это безумие! Гленко и Гленлайон! Это чистой воды безумие! Но она сводит меня с ума!» Устоять перед соблазном было невозможно. Дункан прижался горячими жаждущими губами к обнаженной шее. Тело Марион слегка напряглось. Она схватила его обеими руками за сорочку и издала тихий стон. На такое он даже не смел надеяться.

– A Mhórag… A Mhórag mhillis, m’aingeal dhiabhluidh…[43]

Жадными губами Дункан потянулся к ее губам, и те приоткрылись – ласковые, послушные… С бесконечной нежностью он уложил Марион на кровать, при этом громко скрипнувшую, лег сверху и заглянул ей в глаза, боясь увидеть в них тень неодобрения, но ничего подобного не произошло. В ее глазах… Уж не снится ли ему все это?

– Судьба, Марион, иногда заставляет нас пережить лучшие моменты нашей жизни.

– Не всегда. Она может стать нашим самым ужасным кошмаром, Дункан.

– Только не для меня! И только не сейчас…

– Может быть… Но каждый новый день – это новая страница большой книги, которая есть наша жизнь. Судьба – рука, которая исписывает эти страницы, а мы листаем их беззаботно и наивно и верим, что грядущие будут лучше и радостнее, чем те, что уже прочитаны. Эта рука временами бывает доброй и снисходительной, но может стать жестокой и безжалостной. Как знать?

Дункан нашел руки Марион и крепко сжал их. «Вот она, подо мной! Я должен остановиться! Я злоупотребляю ее слабостью!» Он чувствовал себя последним негодяем, но ничего не мог с собой поделать. Девушка застонала под ним, и желание обожгло его как адское пламя.

– Нужно пользоваться моментом, – прошептал он, глядя на влажные губы Марион. – Нужно ловить его и вонзать в него зубы, как в спелый фрукт, пока он не сгнил. Прошлое – это единственное, в чем мы можем быть уверены. Настоящее же так… так призрачно! Оно утекает сквозь пальцы, как вода, которая утоляет нашу жажду. Оно утекает от нас как воздух, которым мы дышим. И в это вот мгновение, Марион Кэмпбелл, мы дышим с тобой одним воздухом!

– Нас разделяют страдания и кровь!

Лицо Дункана омрачилось. «Что же это я делаю? Она права! Всю ту кровь, что пролилась между нашими кланами, мы никогда не сможем стереть!» Их никто не поймет. Ему все это наверняка снится… И так хорошо в этих грезах! Ему не хочется просыпаться, по крайней мере точно не сейчас…

– Кровь пролилась на страницах, которые написали и перелистнули другие люди. О Марион! Зачем возвращаться к тому, что уже написано? С этим мы ничего уже не сможем поделать.

Дыхание девушки стало прерывистым. «От нее пахнет медом и вереском… Ее запах – это запах Хайленда. И в ней течет та же кровь, что и во мне!»

– Но слова останутся запечатленными в памяти, Дункан. Даже если страницы уже перелистнули… Этого мало!

– Тогда давай порвем их вместе!

Поддавшись порыву страсти, он накрыл ее губы своими губами. Его охватило такое волнение, что мысли совершенно перепутались. «Я целую дочку Гленлайона! Внучку человека, которому почти удалось уничтожить население Гленко. Я – предатель. Я предаю своих! Я не должен так поступать!»

Дункан отстранился от нее и понял, что способность рассуждать здраво вернулась к нему. Грудь Марион поднималась и опускалась под его грудью, и ее тепло проникало сквозь тончайшую ткань сорочки. Легкое подрагивание этого тела еще усилило его возбуждение. Такого сильного желания Дункан еще никогда не испытывал. «Да что со мной такое?» Он не был обделен женским вниманием и успел обнять не одну кокетку, но ни одна из них не порождала в нем такой бури эмоций и желаний. Может, все дело в том, что она – враг, запретный плод?

Он некоторое время молча смотрел на Марион – тяжело дышащую, с закрытыми глазами. Ее сорочка местами прилипла к влажному телу и больше не скрывала его очертаний. И этот сон никак не хотел заканчиваться! Он положил руку ей на талию, сжал ткань рубашки и очень медленно потянул вверх. Она открыла свои кошачьи глаза и уставилась на почерневшие потолочные балки. Ее кожа, такая нежная и такая белая, скользила под его пальцами, словно прекраснейший шелк. Он накрыл ладонью круглую полную грудь и нежно ее сжал. Марион задышала еще быстрее. Она издала стон, похожий на жалобу, и прикусила губу. Рука Дункана соскользнула с теплой груди и прочертила дорожку сначала к животу, потом к юбке и наконец к бедру. Пальцы его погладили шерстяную ткань и схватили подол за край, чтобы приподнять.

Тело Марион напряглось, и она испустила короткий хриплый крик. Дункан успел только прикоснуться к нежному островку волос в самом потайном местечке ее тела.

– Нет…

Она оттолкнула его и принялась извиваться, стараясь вырваться из его объятий. Не понимая, в чем причина такой перемены, Дункан посмотрел на нее, потом перекатился на спину, закрыл лицо руками и выругался про себя: «Болван! Ты зашел слишком далеко! Ты слишком поспешил!» Но ведь она позволяла ему прикасаться к себе, он не принуждал ее… Ему даже пригрезилось, что она была так же возбуждена, как и он сам…

– Мне жаль, что так вышло.

– Я не хочу… Я не могу.

– А я подумал… В общем, пару минут назад ты не сопротивлялась!

Он сердито посмотрел на девушку. Гнев и фрустрация грозили вот-вот вырваться наружу. Все тело болело от напряжения, разрядить которое он не мог.

– Дункан!

Она хотела что-то сказать, но в последний момент передумала. На ее порозовевшем лице отразились страх и отчаяние.

– Неужели это всего лишь на одну ночь, Дункан?

И она отодвинулась от него как можно дальше. Он приподнялся на локте, по-прежнему озадаченный столь резкой сменой настроения. Дрожащей рукой она схватилась за край пледа, который Дункан прижал локтем, и дернула его на себя так, что юноша упал на кровать.

– Хотел получить трофей?

Она укрылась пледом, спрятав под ним свою полунаготу. Губы ее искривились в гримасе отвращения.

– Какой еще трофей? О чем ты говоришь?

Он сел на постели и воззрился на нее.

– Ты овладеваешь дочкой Гленлайона и уносишь с собой ее честь! Так ты хотел поступить?

Он не верил своим ушам. Она говорила так, словно он пытался ее изнасиловать! Вот чертовка! Она позволила ему обнимать себя, она поощряла его, отвечая на ласки… А теперь сделала во всем виноватым!

– У тебя совсем крыша поехала? Насколько я знаю, я ни к чему тебя не принуждал! А ты почему-то меня не отталкивала! Но, может быть, ты разыгрывала передо мной комедию, чтобы…

Он замолчал. Ему не хотелось обижать ее, хотя…

– Что ты хочешь этим сказать? Что я – вульгарная кокетка? Что я решила поиграть с тобой?

Дункан внимательно смотрел на нее. Марион была вне себя от гнева. Ему пришлось совладать с безрассудным желанием наброситься на нее, сломать эту хорошенькую шейку и… Он сглотнул.

– А разве не это ты делала? – едко спросил он. – Я – мужчина, Марион. И ты заставила меня думать, что хочешь меня. Как, по-твоему, я должен был себя повести?

Она выдержала его взгляд, прикусила губу и сжалась под пледом.

– А после ты обвиняешь меня в том, что я пытался взять тебя силой!

Его сердце билось так сильно, что, казалось, этот стук эхом разносится по комнате. Дункан повернулся к ней спиной. В ночи по-прежнему грохотал гром, и дождь стучал по черепичной крыше у них над головами.

– Я мог бы взять тебя силой, если бы захотел, и ты это знаешь, Марион Кэмпбелл, – заговорил он, снова поворачиваясь к ней лицом. – Я мог бы взять тебя прошлой ночью. Или позапрошлой. Господь свидетель, желание у меня было. Мужчинам, знаешь ли, много чего может хотеться… Но я этого не сделал.

Дункан шумно дышал и смотрел на нее с неприкрытой враждебностью. Она даже глазом не моргнула, и это еще усилило его ярость.

– Я пытался понять, чего ты хочешь на самом деле!

С этими словами он набросился на Марион, сдернул плед и прижал ее к стене. Она отбивалась из последних сил и кричала, но он заглушил эти крики своими губами. И тогда она укусила его. Он отпустил ее так же стремительно, как и напал, и грязно выругался. Потрогал рукой окровавленную губу и смерил ее обжигающим взглядом. Марион, похоже, сама испугалась того, что сделала.

– Ты – грязный мерзавец, Макдональд!

Дункан дал себе время остыть, прежде чем ответить на оскорбление. Глухим, но спокойным голосом он сказал: