Соня Мармен - Сезон воронов

– Я не хочу тебя принуждать. В тот день, когда я возьму тебя, Марион Кэмпбелл, ты сама меня об этом попросишь.

– Не в этой жизни! Никогда!

Он насмешливо улыбнулся, встал и взялся за дверную ручку.

– Значит, это будет в следующей жизни. Завтра я отвезу тебя к этой скользкой жабе Бредалбэйну. Теперь я понимаю, почему он решил тобой воспользоваться – у вас похожие повадки. Доброй ночи и сладких снов!

И он захлопнул за собой дверь.

Марион долго смотрела на дверь. Она понимала, что поступила нечестно. Она зарылась лицом в подушку, чтобы заглушить душившие ее рыдания. Какая же она все-таки дура! Повела себя, как последняя шлюха, с мужчиной из Гленко! Тело предало ее, отказавшись слушать голос рассудка. Но, к счастью, она взяла себя в руки прежде, чем случилось непоправимое.

– Я сама виновата! Не надо было так распускаться!

Марион потянула носом воздух и покраснела. Воспоминания о прикосновении его влажных и теплых губ, его больших ладоней к ее телу, его щетинистых щек – к ее щекам обожгли, словно смертный грех. По телу пробежала дрожь. Она закрыла глаза и приложила палец к тому месту, которого коснулись его губы. Крепкий мускусный запах его тела с едва уловимыми нотками виски, запах мокрой шерсти и дыма еще оставались на ее сорочке и постельном белье.

Ее рука опустилась на грудь, потом на живот, а после – к тому месту, где сходятся бедра. Она вздохнула от удовольствия. Сколько ощущений он ей подарил! Новых, пьянящих, изысканно приятных… удовольствие, граничащее с болью. Она быстро убрала руку. Всегда ли так бывает между мужчиной и женщиной?

В свои шестнадцать Марион ничего не знала о любви. Когда мать утонула, ей было всего шесть. Отец… Отцы вообще не разговаривают с дочерьми о таких вещах. А что могла рассказать ей добрая старая Амелия, которая во всем привыкла видеть происки дьявола? Конечно, ей доводилось присутствовать при совокуплениях животных, но разве можно сравнивать жеребца или собаку с человеком?

Она с радостью, с удовольствием отдалась таким ласковым рукам Дункана! Тут он был прав, она обвинила его напрасно. И только когда его ладони коснулись ее обнаженной кожи, Марион поняла, что преград больше нет. События развивались слишком быстро. Она терпеть не могла, когда ситуация выходила из-под контроля, а ведь именно это и произошло. И тогда она впала в панику и оттолкнула его. Ее рассудок взял все в свои руки – словно бы тихий голос донесся до нее сквозь туман и вырвал ее из сладкого забытья, в которое она позволила себе провалиться.

Наверняка сейчас он ненавидит ее! Сердце Марион сжалось. Но так, наверное, и лучше. Она не могла позволить себе такого безумства – отдаться мужчине, чей клан ее родичи считают настоящей язвой Хайленда! Но как же ей этого хотелось! Она готова была подарить ему свою девственность, но что он мог дать ей взамен? Ночь сумасшедшей любви за то, чтобы проснуться с мужчиной, который тебя презирает и поспешит растрезвонить по всему краю, что украл честь у дочери Гленлайона? Нет, уж лучше она отдаст себя тому, кто по-настоящему ее полюбит…

Глухой стон сорвался с губ Марион. Язык у нее и правда змеиный, раздвоенный! И в этом тоже с ним не поспоришь. Можно было бы как-то по-другому дать понять, что она не хочет, чтобы дело зашло так далеко. Но она не смогла сдержаться. Братья научили ее использовать свой язык как оружие.

Резко взмахнув рукой, Марион прогнала от себя мысли о Дункане. Лучше уж подумать о поручении, которое дал ей Бредалбэйн. Доложив графу обо всем, что ей удалось узнать, она сможет наконец вернуться домой, в свой мягкий кокон, пока мужчины будут предаваться военным забавам.

Сердце пронзила боль, когда видение внезапно вернулось. Крик сорвался с дрожащих губ, и она поспешила накрыть их холодной ладошкой. Битва… Она увидела битву! Увидела так, словно и сама была там. Запах крови и пороха, крики, свист клинков, рассекающих воздух, прежде чем обрушиться на… Дункан, нет! Но что может она сделать? Только молиться за него. Меч sassannachs обрушился вниз со страшной силой, она это видела. И вся эта кровь, от которой потемнел тартан Гленко…

– О Дункан! – со стоном позвала она.

Я присела на мешок с молотым ячменем. Вырвавшееся из него облачко пыли окутало меня, заставив чихнуть. Я очень устала. Последнее время я работала в пивоварне по многу часов подряд, а до прихода зимы нам еще столько нужно было сделать! Три недели прошло с того дня, как мужчины ушли из долины, и нам, женщинам, теперь приходилось выполнять и свою работу, и их тоже: жатва, засолка мяса, выпас скота в долине…

Я даже попробовала поохотиться, но у меня ничего не вышло. Рыжие олени словно узнали, что мужчины ушли охотиться на другую дичь, и настолько осмелели, что стали подходить чуть ли не к нашим домам. Нам же пришлось довольствоваться мясом домашней скотины, а ее – спасибо, Господи! – у нас оказалось достаточно. Как бы то ни было, вряд ли этой осенью ей суждено попасть на рынок в Крифе…

С утра до вечера женщины клана косили зерновые на полях. До прихода первых заморозков этот ячмень и овес еще нужно было обмолотить и убрать на хранение. Если госпожа Природа смилостивится над нами, нам хватит зерна, чтобы дожить до весны. Излишков у нас обычно не бывает. Зима же обещала быть холодной и долгой, а это означало, что придется ограничивать себя в еде.

Я встала и поморщилась – тело ломило от усталости. А мне еще нужно было завести пивное сусло. Две пустые бочки ждали, когда я насыплю в них молотого ячменя, которому еще только предстояло перебродить, а три мешка проросшего ячменного зерна, без которого хорошего пива тоже не сваришь, – когда я их смелю. Только теперь я поняла, почему мужчинам так нравится работать в пивоварне: проработав несколько часов в помещении, насыщенном алкогольными парами, я почувствовала приятное легкое опьянение. Может быть, в таком состоянии работается легче? Но как бы то ни было, сделать это мне все равно придется. Я много раз помогала Лиаму варить вересковое пиво, поэтому знала, что смогу справиться и сама. Немногие мужчины, оставшиеся в деревне, сейчас были заняты не пивоварением, а приготовлением виски. Мужчины будут громко требовать свою чарку, когда вернутся… «А они вернутся, Кейтлин, молись за них!»

– Ar n-Athair, a tha air neamh, gum bu naom a bhios t’ainm; guntigeadh do rioghachd…[45]

– Мама! Мама!

Подскочив от испуга, я уронила деревянный черпак в бочку с суслом, приятно пахнувшим солодом, и еле успела его подхватить. Обернувшись, я оказалась лицом к лицу с Франсес. Она так торопилась, что совсем запыхалась.

– Что стряслось? – спросила я грубее, чем следовало. – Если хочешь, чтобы я пожила еще немного, дочка, пощади мое сердце!

– Какой-то чужак хочет тебя видеть! Он приехал из Эдинбурга!

– Из Эдинбурга? Как твой отец оказался в Эдинбурге?

Мое сердце мучительно сжалось. Битвы пока не было, прошло слишком мало времени, и граф Мар наверняка не успел еще собрать все свои силы. И потом, если бы случилось что-то серьезное, ветры, продувающие долины Хайленда, наверняка бы принесли нам новости.

Франсес нервно теребила джутовый фартук, испачканный коровьей кровью. Возможно, она решила, что незнакомец мог привезти письмо от Тревора, с которым они так спешно обменялись брачными клятвами. Он пообещал, что станет писать ей при любой возможности, но ни одного письма она пока не получила. Франсес могла бы теперь переехать в Дальнесс, но решила дожидаться своего благоверного в Гленко под предлогом, что не может оставить меня, когда впереди столько работы. И я была ей за это очень благодарна.

Церемонию handfast слегка омрачил тот факт, что рано утром мужчинам предстояло покинуть дом. Свидетелями на ней стали только самые близкие родственники. Лиам, который успел слегка поднабраться виски, благословил перевязанные лентой руки влюбленных. Мне бы хотелось, чтобы свадьба моей дочки прошла по-другому, но что я могла сказать? Так решила сама Франсес. Потом Лиам с Тревором и моими сыновьями выпили початую уже бутылку виски, пока я помогала Франсес устроить ложе в уголке риги. Странное место для первой брачной ночи… Но Франсес наотрез отказалась спать в доме, а ехать в Дальнесс было уже поздно.

Дочка не сводила с меня глаз, ожидая реакции.

– Где он?

– В доме. Он хочет отдать тебе письмо прямо в руки. И он сказал, что дело спешное, поэтому поторопись!

Я накрыла бочку крышкой и повесила на стену черпак. Потом сняла кожаный рабочий халат, наскоро привела себя в порядок и вместе с Франсес вернулась в дом. Мужчина ждал, стоя у пылающего камина. На звук шагов он обернулся и приветствовал меня вежливым поклоном.

– Добрый день! – сказал он, выпрямляясь.

На незнакомце был старенький широкий плащ из коричневой шерсти, мокрый и забрызганный грязью. На столе лежали его треуголка, хлыст и поношенная кожаная дорожная сумка.

– Вы хотели меня видеть?

– Вы – миссис Кейтлин Макдональд из Гленко?

– Да, это я.

Он подошел к столу и достал из своей сумки запечатанное письмо.

– Мне приказано дождаться вашего ответа, – сказал он, протягивая мне измятое послание.

Я взяла письмо дрожащей рукой и перевернула. На нем оказалась печать дома Кейтов, графов Маришалей. Значит, пришло оно не от Лиама, а от моего брата Патрика. Боль в груди отпустила. Я повернулась к Франсес, которая не сводила с меня взволнованных глаз.

– Предложи гостю выпить, Франсес. И поесть. Он наверняка проголодался.

Я посмотрела на незнакомца, который даже не шевельнулся.

– Ваше имя…

– Малькольм Маршалл, сударыня.

– Прошу, присаживайтесь, мистер Маршалл!

Я повертела письмо в руках.

– Когда это письмо покинуло Эдинбург?

– Я выехал вчера на рассвете, сударыня. И очень спешил. Но в нынешних обстоятельствах не везде мог ехать напрямик, чтобы не столкнуться нос к носу с армией роялистов.

– Два дня… Вы доехали очень быстро, да еще в такую ужасную погоду.

Он улыбнулся, снял плащ и передал его Франсес. Та повесила его на вешалку. Потом Малькольм Маршалл сел за стол, и Франсес поставила перед ним большую кружку пива.

– Вы совершенно правы, сударыня.

Я нервно постучала пальцем по письму.

– Я прочту письмо и вернусь к вам.

Решив прочесть письмо в своей спальне, на пороге я обернулась, чтобы еще раз посмотреть на посланца. Тот уже жевал кусок холодной ветчины.

– Скажите, мистер Маршалл, а вы знаете, где сейчас армия горцев генерала Гордона?

Он вскинул кустистые брови, посмотрел на меня красными от усталости глазами и положил ветчину обратно на тарелку.

– Армия генерала Гордона? Хм… Мне очень жаль, сударыня, но я не знаю. Но одно известно наверняка: она еще не присоединилась к силам Претендента в Перте. Граф Мар сумел захватить город раньше, чем это сделал граф Ротис, хотя у него было всего две сотни под командованием полковника Джона Хея.

– Полагаю, что для нас это хорошая новость.

Мистер Маршалл улыбнулся, обнажив дырку в ряду зубов. Правда, оставшиеся были в таком состоянии, что очень скоро он мог лишиться еще нескольких.

– Это очень важный стратегический пункт, миссис Макдональд! Если Перт наш, значит, и все графство Файф тоже наше, равно как и земли к северу от Лох-Тай.

Я улыбнулась, хотя и не разделяла его энтузиазма. Восстание неминуемо приведет к войне, страна погрязнет в крови и страданиях, и я не видела в этом повода для радости. Потому что речь шла и о крови моих родных.

– Приятного аппетита, сударь! Если вам что-то понадобится, Франсес вам поможет.

– Спасибо!

Я заперлась в своей комнате, медленно вскрыла письмо и разложила его на коленях. Почерк был неровный, письмо пестрело чернильными пятнами, которые кое-где перекрывали слова. Судя по всему, мой адресант очень спешил. Присмотревшись, я узнала почерк невестки Сары.

Эдинбург, 29 сентября 1715 года

Моя дорогая Кейтлин!

У нас большое несчастье. Я совершенно разбита, и мое сердце обливается кровью, когда я пишу тебе это письмо. Патрик уже три недели сидит в тюрьме эдинбургской крепости. Мне запрещено с ним видеться, но я узнала, что он ранен в ногу. Ничего больше ни о его состоянии, ни о ране я не знаю. Его схватили, когда он пытался завладеть крепостью от имени Претендента, увы, безрезультатно. Герцог Аргайл как раз прибыл в город, и якобиты попрятались в свои норы и не поддержали восстание. Я в отчаянии и опасаюсь за жизнь Патрика. Умоляю тебя о помощи и посылаю мистера Маршалла с тем, чтобы он привез тебя в Эдинбург, если, конечно, ты согласишься приехать. Возможно, вместе мы придумаем, как вытащить Патрика из этой переделки. Я знаю, что сейчас время жатвы и работы у вас хватает. Если ты не можешь пока уехать из Гленко, я пойму тебя и буду сообщать новости, если ситуация переменится.