Адриана Ли - Сгорая дотла

Россыпь мелких снежинок кружила по замершей дороге, превращаясь в белое торнадо перед фарами моей машины. Нахмурившись, я надеялся, что у Оберн не будет проблем из-за этой метели по пути ко мне. Приехав домой, я поспешил наверх по черной лестнице, скидывая на ходу обувь. Раздевшись и закинув одежду в шкаф, я натянул джинсы и рубашку с длинными рукавами. Затем вытащил книжный шкаф в центр комнаты, чтобы она не могла не заметить его, и поставил первые издания Хемингуэйя, Фитцджеральда и Уитмена на центральную полку. Не успев привыкнуть к отросшим волосами, я провел рукой по непослушным светло-каштановым прядям, делая глубокий вдох.

Приезжай ко мне, - написал я.

Ее ответ пришел почти сразу: Уже еду.

Я хотел быть с ней. Я готов был открыться и раскрыть все секреты, которые я хранил, даже от самого себя. Я хотел ее. Хотел жизни с ней и только с ней, и я готов был сделать следующий шаг. Готов был оставить прошлое позади.

Наконец-то, у меня был план, и этот план включал нас.

Она постучала спустя пятнадцать минут. Я поставил на стол открытую бутылку ее любимого вина и поспешил к двери. Открыв ее, я ожидал увидеть девушку, в которую я влюбился, и с которой провел лучшее лето в своей жизни, но вместо этого я увидел лишь ее оболочку.

Впавшие глаза с темными кругами под ними. От кремовой кожи не осталось и следа, а высокие скулы выступали сильнее, чем раньше. Нежно улыбнувшись, она вошла и скинула с себя пальто.

- Господи, - выдохнул я, забирая ее пальто. - Оберн, что случилось? - Мои руки опустились на ее талию, и я почувствовал выпирающие ребра.

- Я была так занята учебой и работой, когда моя напарница уволилась, меня попросили отработать ее смены. И я почти не спала... - Она вытерла глаза.

- Почему ты не спала?

Она скрестила на груди руки, поджав губы, прежде чем из ее глаз полились слезы, стекая по щекам нескончаемым потоком.

- Черт, Оберн, скажи мне, что происходит. - Я взял ее залитое слезами лицо в ладони, и мое сердце упало.

- Ты! Это все из-за тебя! Я не могу перестать думать о тебе! Я не могу спать, не могу есть, я только и знаю, что работаю и учусь! Я даже перестала читать! Это? – она прижала ладони к собственному лицу, и новые слезы полились у нее из глаз. - Это не я! Я не могу быть девушкой, которая в слезах крадется в дом собственного парня посреди ночи! – Оберн сломалась окончательно, - Я больше не знаю, кто я, - рыдала она. Я держал ее, ненавидя себя за то, что сделал с ней. Я пренебрег своей любовью к ней, и она превратилась в оболочку той яркой и веселой девушки, которой была.

- Оберн, пожалуйста, дай мне шанс.

- Я больше не могу, Рид. Прости, - давилась она словами.

- Что? Нет. Мы только... дай мне высказаться для начала. Мне столько всего нужно рассказать тебе. - Я отстранился, сходя с ума от того, что уже слишком поздно. Я упустил ее. Потерял. Блядь. Я сделал шаг назад и наткнулся на книжный шкаф, от чего он со скрипом заскользил по лакированным половицам.

Она подняла свой взгляд, встретившись со мной глазами, и посмотрела на шкаф у меня за спиной.

- Это для тебя. - Я отошел, чтобы она могла его увидеть полностью. Оберн осмотрела его сверху-донизу и посмотрела мне в глаза, прежде ее голова опустилась, и она снова разрыдалась. Закрыв лицо руками, она покачала головой, и волосы рассыпались у нее по плечам, скрывая за завесой от меня ее прекрасную, но грустную душу.

Я подошел к ней и провел ладонями по ее скулам, заставляя посмотреть на меня.

- Прости. - Мой мир начал рушиться, когда эти прекрасные, полные слез глаза встретились с моими.

- И ты меня прости, - пробормотала она, отстраняясь. Я даже не успел понять, что происходит, когда она схватила пальто и выскочила за дверь.

- Оберн! - Я побежал за ней, но вернулся, чтобы обуться, после чего вылетел за дверь и поспешил вниз по лестнице. Ее фигура была едва видна вреди снежных хлопьев, кружащих между домами на главной улице.

- Оберн! - закричал я, желая остановить ее.

И мне удалось.

Но лучше бы она не останавливалась.

- Я ухожу, Рид, - прокричала она сквозь танцующие снежинки, летящие в появившейся между нами пустоте. Я умирал от любви к ней. Мне хотелось дотянуться, коснуться ее и остановить это мгновение.

Но вместо этого я стоял. “Нет” - единственное слово, которое крутилось в моей голове.

- Прости. Прости за все. Мне не нужно было связываться с тобой, я с самого начала знала, что это неправильно. Но что-то во мне было против, потому что не может быть неправильным то, это ощущалось так хорошо! - пронзительно кричала она, пока слезы замерзали у нее на щеках, стекая вниз по ее лицу.

- Оберн, нет. - Я качал головой, отказываясь принимать происходящее. Не моргая, я смотрел на падающий снег, мыслями переносясь в то место, где Оберн никогда не говорила эти два слова. Я ухожу.

- Я сделаю это! Уже делаю! Просто мне нужно время! – закричал я, обретя голос.

- А как на счет моего времени? - выдохнула она, слезы, наконец, перестали сплошным потоком литься из ее глаз.

Я молча наблюдал за ней, переваривая услышанное. Повернув голову, я посмотрел главную улицу нашего крошечного городка, где мы оба участвовали в парадах, пусть и в разные десятилетия. Тихо падал снег, кружа в мягком вечернем свете на фоне исторических зданий. В этот момент мой мир перевернулся и навсегда замер у меня перед глазами.

- Ты права, - наконец, ответил я. Так будет лучше. Для нее. Для нас. Тогда почему же было так больно?

Облизав губы, она подождала еще мгновение, прежде чем спрятать руки в карманы и, ссутулившись, пройти несколько кварталов к своей машине. Я следил за ее отдаляющейся фигуркой, оставшись в одиночестве. Без нее.

Тишина зимней ночи внезапно стала гнетущей. Мне хотелось закричать, ударить кого-нибудь, побежать за ней. Боже, как же мне хотелось побежать за ней. Но вместо этого я стоял, запечатлевая этот момент в своей памяти. Обретя себя с ней, я потерял ее, и заслужил каждую секунду боли, что мне уготована.

Прошло три месяца. Три месяца без Оберн. Мне пришлось отпустить ее, чтобы собрать собственную жизнь по кусочкам. Я подал на развод с Мел и, по словам адвоката, с учетом того, что у нас не было детей, решение будет принято уже к лету. Я чувствовал себя лучше, чем когда-либо, лишь отсутствие темноволосой девочки рядом омрачало мою жизнь, но у меня был план, как это исправить. Казалось, все, наконец, вставало на свои места.

И затем я пошел на встречу, которая изменила мою жизнь навсегда. Снова.

Эта встреча не была первой, их было слишком много за прошедший год. Пять коротких недель болезненных воспоминаний, которые я тщетно пытался забыть, навсегда врезались в мою память, прожигая дыру в голове.

Мне поставили диагноз базальноклеточной карциномы на мой двадцать восьмой день рожденья.

Рак кожи.

Через два дня после того, как я узнал, я ушел от Мел. Спустя неделю мутирующие клетки с маленькой родинки на моем плече были удалены опытным хирургом.

- Лучше перестраховаться, - сказал онколог, отправив меня на излучение. Три раза в неделю на протяжении чуть более месяца я проходил через эту процедуру.

Лечение выматывало меня физически и психологически, но у меня была Оберн. Те мгновения смеха и любви помогали мне забыться. Помогали идти дальше и продолжать жить. Она спасала меня, когда ничто больше не могло. Я решил не говорить ей, не говорить родителям или Мел, потому что не хотел их жалости, и определенно не хотел их слез. Мне хотелось вылечиться и забыть все, как страшный сон. Процент излечения достаточно высок, если узнать о болезни на ранней стадии, говорил он. Мы решили, что попали в этот процент, думали, что болезнь отступила. Он убеждал меня, что так оно и было. И я продолжал жить, храня этот секрет.

Я не ожидал, что моя жизнь будет короткой, не ожидал, что разведусь с женой и влюблюсь в бывшую ученицу, не ожидал, что мне отведено так мало времени на этой планете, чтобы достичь поставленных целей, но я собирался прожить каждую отведенную мне секунду.

Поэтому я продолжал жить и ходил на излучение, в остальное время делая вид, что болезни и не было вовсе. Я притворялся, что мое тело не ведет борьбу против своих же клеток, теряясь в Оберн, ее улыбке, ее любви, ее смехе. Но я не мог отделаться от мысли о том, что, возможно, не смогу дать ей вечность. Так прошло шесть месяцев, и я отправился на очередную проверку. Мне необходимо было знать, что ждет меня в будущем, прежде чем соединить свою жизнь с жизнью Оберн. Как показали исследования, лечение сработало. Вернувшись с той встречи за неделю до Рождества, я не мог дождаться, когда подпишу бумаги о разводе, но еще больше мне не терпелось рассказать Оберн о своих планах на будущее, на наше будущее вместе с ней.

Но рак штука не справедливая. Он неразборчивый и безжалостный.

Полный смятения и растерянности я сидел в комнате ожидания, отчаянно желая чуда и в то же время прекрасно понимая, что рано или поздно чудеса закончатся.

Той рождественской ночью три месяца назад моя жизнь разлетелась на мелкие осколки. Я почувствовал, что это происходит снова, когда в дверях кабинета появился доктор Блэр с обреченным выражением на лице.

Холод пробежал по моей спине, когда онколог сообщил, что у меня обнаружили метастазы в лимфоузлах. Мне стало трудно дышать, зрение помутнело, легкие молили о глотке воздуха, а моя жизнь рушилась у меня на глазах.

В своей речи доктор использовал такие слова как “агрессивная” и “химиотерапия”, “долгосрочные вероятности” и “побочные эффекты”. Я увернулся от пули прошлым летом, но, похоже, она все-таки зацепила меня. Я вдруг задумался о том, не ошибся ли я с онкологом. Возможно, поехав в Детройт, я бы нашел врача получше, который бы с самого начала посоветовал мне химиотерапию, и рак бы не вернулся.

Но что случилось, то случилось. Мои руки тряслись, когда я вскочил со стула и покинул его кабинет. Они с медсестрой последовали за мной в комнату ожидания и последние слова, которые я услышал от них перед тем, как тяжелая стеклянная дверь захлопнулась за мной, были: “Позвоните, чтобы составить расписание первого цикла”.

Я не мог поверить, не хотел. Это невозможно, неправильно. Мне всего двадцать восемь. Я хотел ее. Хотел Оберн, но решил ничего не говорить ей об излучении прошлым летом, чтобы защитить ее, и сделал бы это снова. Она ушла и продолжила двигаться дальше. Я же делал все, чтобы однажды вернуть ее, я развелся с Мел, поговорил с директором, но одно единственное слово и все мои старания пошли прахом.

Метастазы.

В тот же день я пошел к директору и взял срочный отпуск. Я не говорил ему о том, что хожу на облучение, и делал все, чтобы скрыть этот факт. Плотный поток туристов окупил себя сполна – мне не составляло особо труда затеряться в Траверсе три раза в неделю на полчаса.

Он с полным недоумением смотрел мне в след, когда, развернувшись, я вышел из его кабинета. Я не хотел отвечать на вопросы, просто не мог, мне нужно было самому разобраться со всем этим, чтобы двигаться дальше.

Лечение началось на следующей неделе. Каждый день я ездил в Траверс, позволяя им накачивать себя токсинами, чтобы избавить собственное тело от больных клеток. Ослабленный и дрожащий, я склонялся над унитазом, когда меня мучила тошнота от химии, которой пичкали мой организм, чтобы убить то, что я даже не мог увидеть.

Я постоянно думал об Оберн. В те редкие моменты, когда пот не застилал мне глаза, и я и мог на чем-то сконцентрироваться, перестав трястись, я читал. Читал “Лолиту”, “ На маяк” и “И восходит солнце”. Я заполнил ее книжный шкаф книгами, которые она любила. И я выжил.

Ко второй неделе лечения все в городе знали, что я взял отпуск. Мел звонила мне днем и ночью, но все ее звонки я отправлял на голосовую почту. Вскоре она переполнилась и места для новых сообщений больше не осталось. Мне хотелось выбросить свой телефон, но где-то в глубине души я надеялся, что она позвонит.

Но увидев ее имя, высветившееся на экране, я удивился.

- Оберн, - ответил я дрожащим голосом, лежа в кровати с книгой в ослабших руках.

- Почему ты взял отпуск? - перешла она сразу к делу. Я бы разозлился, если бы ощущение безграничного счастья не затмило все остальное.

- Я тоже рад тебя слышать, - промямлил я, моментально забыв обо всем, кроме нее.

- Ты в порядке? - От ее взволнованного голоса внутри меня что-то растаяло. Я скучал по ней. Черт, казалось, что у меня в груди была дыра, так сильно я скучал по ней.