— Папа! — Я встала, не в силах больше сдерживать улыбку. — Мистер Хардинг оставил его тебе. Это указано в его завещании, папа. Автомобиль теперь твой. — Мой голос стал громче от волнения.

Но отец оставался очень спокойным, когда я сказала это. Я ждала чего-то — восклицания, взрыва смеха, еще чего-нибудь, но он не двигался.

— Папа, разве ты не счастлив? Ты же сам только что сказал…

Он кивнул.

— Знаю, девочка моя. Да, я это сказал.

— Тогда почему же ты…

Он снова перебил меня:

— Теперь слишком поздно, Сидония. Прошло время, когда я мог быть владельцем автомобиля. Ты же знаешь, что теперь я не могу доверять своим глазам.

— Ты все еще можешь водить его в дневное время, при ярком свете, — возразила я.

Он посмотрел на меня.

— Нет. Нет, Сидония. Даже в очках я теперь не вижу достаточно хорошо.

Я села и провела пальцами по тисненому фирменному бланку письма.

— Но он твой, — сказала я.

— Что мне с ним делать?

Я выпрямилась.

— Его могла бы водить я, папа. Ты мог бы научить меня, и я возила бы тебя. Всюду, куда бы ты ни захотел поехать. — Я говорила быстро, воодушевившись этой идеей. — Только подумай, папа! Мы сможем поехать куда только захотим.

Воцарилась тишина.

— Папа? Я могла бы его водить, — повторила я.

— Нет, Сидония, — сказал он, набивая трубку.

— Что значит «нет»? — Я наблюдала за тем, как он большим пальцем приминал табак в трубке. — Конечно, я могу научиться водить. Не думаю, что это слишком сложно для меня.

— Это требует координации движений рук и ног. Ног, Сидония. Тебе обязательно нужно будет использовать педали — газ, тормоз и сцепление. При этом необходимо свободно сгибать колени. Я не думаю… — Он взглянул на мой переделанный ботинок.

Я криво улыбнулась.

— Я могу научиться, — громко произнесла я. — Я хочу. Я хочу эту машину!

Отец очень удивился.

— Ну что ж. Ты редко говоришь в подобном тоне.

Я чувствовала, что мой голос прозвучал слишком громко. Но мысль о том, что я смогу водить автомобиль, взволновала меня. Я осознала, что не спорила с отцом уже долгое время. В сущности, я не могла вспомнить, когда в последний раз училась чему-то новому. Или чувствовала гордость за какое-нибудь свое достижение.

Я опустила голову и постаралась совладать со своим голосом.

— Просто… она досталась тебе, папа. Если ты не хочешь, тогда ее возьму я.

Он покачал головой.

— Я уже сказал, что ты не сможешь…

— Смогу. И сделаю это. Вот увидишь! — выпалила я. Неожиданно я вспомнила маму и то, что не сказала ей при жизни, как сильно ценю все, что она сделала для меня. — Ну папа!

Он снова занялся своей трубкой, но затем оставил ее и посмотрел на меня.

— Разве ты не можешь позволить мне сделать это для тебя? Возить тебя куда бы ты ни пожелал? Видеть твою радость от того, что ты сидишь в этом прекрасном автомобиле? Ведь ты большую часть своей жизни возил других людей. Ты всю жизнь все делал для меня. А теперь я смогу возить тебя, папа, — не отступала я. — Пожалуйста, разреши мне сделать что-нибудь для тебя!

Он не ответил, но выражение его лица изменилось, стало мягче, и тогда я поняла, что «Силвер Гост» будет моим.

И вот автомобиль был доставлен в наш двор, отец научил меня водить его, я гордилась тем, что его явно поражало то, как быстро я все схватывала. Как он и говорил, у меня возникли определенные трудности, потому что моя правая нога была недостаточно сильной и колено сгибалось с трудом. Хотя мой отец и понимал, что у меня все получится, он все еще беспокоился, зная, насколько трудно мне было управлять своими ногами.

Я сразу поняла, что люблю водить «Силвер Гост», и с первого же раза, когда вела его сама, испытывала ощущение власти, неведомое мне ранее. Садясь за руль, я забывала о своей хромоте; при откинутой крыше мои волосы, связанные в хвост, развевались и я ощущала почти позабытое удовольствие от скорости. Возможно, это немного напомнило мне о беге.

В то первое лето, когда я стала обладательницей автомобиля, я частенько отваживалась ездить на нем не только по окрестностям, но также и в центр города, где люди не знали меня. Автомобиль привлекал внимание, и у меня появилась новая, весьма горделивая улыбка, когда я кивала тем, чьи взгляды, задержавшись на блестящем кузове автомобиля, устремлялись на меня. Я испытывала непередаваемые ощущения. Я гордилась не столько тем, что обладаю им, сколько своим искусным вождением. Неожиданно я стала уже не просто Сидонией О'Шиа, хромающей женщиной, которая жила со своим отцом на окраине города.

В средине того душного лета я не раз бывала в сельской глубинке. Дети, прогуливающиеся вдоль пыльной проселочной дороги округа Олбани, махали мне руками. Я оставляла машину на обочине и бродила по диким чащам и болотам, иногда доходя до одного из прудов, которых было много в той местности. Сев у края воды, я зарисовывала камыши и полевые цветы. Наблюдала за работой бобров, за белками и кроликами, прокладывающими себе путь в кустах, за тем, как птицы порхали вокруг и вили гнезда. Рядом квакали лягушки, и насекомые роились у меня над головой. Я находила новые для себя растения, даже названий которых не знала, и быстрыми штрихами зарисовывала их, чтобы потом сравнить с теми, что были описаны в книгах по ботанике, выстроившихся на столе и полках в моей комнате. К тому времени как я возвращалась к машине, моя одежда была пропотевшей, в колючках, а волосы — влажными и растрепавшимися.

Я не могла дождаться, когда попаду домой и начну изображать красками то, что ранее зарисовала карандашом. Тем летом моя живопись стала другой. Каким-то образом вождение автомобиля раскрепостило мои пальцы, кисти и даже плечи, поэтому мазки я делала гораздо смелее. Я стала выбирать более насыщенные и глубокие цвета.

Однажды, закончив рисовать восточную фиби в ее гнезде из грязи и мха, я отошла к стене и стала изучать картину. И то, что я увидела, так обрадовало меня, что я подняла Синнабар и закружилась с ней по комнате. Мне казалось, что я танцую.

Как же я была счастлива тогда!

После того как настала зима и выпал снег, выезжать на машине со двора стало трудно, в те долгие унылые месяцы я вынуждена была отказаться от вождения. Всю зиму я с нетерпением ждала, когда снова смогу услышать хриплый звук двигателя, ощутить слабую вибрацию руля под моими ладонями и испытать вновь обретенное чувство свободы, которую подарил мне «Силвер Гост». Я мечтала снова сесть за руль.

Были последние дни зимы, когда отец сказал мне, что собирается в соседний округ на автомобильный аукцион. Он сказал, что поедет с Майком Барлоу.

— Нет, я отвезу тебя, — заявила я и сразу же встала, охваченная прежним волнением. — Снег уже почти растаял — я выглядывала утром во двор и знаю, что смогу вести «Гост». Я снимала брезент и заводила двигатель, и даже немного проехалась. Он полностью готов к поездке, папа.

— В этом нет необходимости, Сидония. Майк сказал, что отвезет меня на своем грузовике. Дело в том, что дороги скользкие после вчерашнего дождя: подмерзло, и теперь там настоящая гололедица. С твоими ногами…

— Не надо беспокоиться о моих ногах! К тому же я ведь тоже хочу поехать. Мы не были на аукционе уже несколько месяцев. — Я не упомянула о своем желании поскорее сесть за руль. Позже, многое переосмыслив, я поняла, что это мое страстное желание было сродни похоти. Я надела куртку, взглянула на себя в зеркало, стоявшее на серванте, и пригладила волосы. — Я отвезу тебя и точка. Будет весело, папа! — добавила я.

Что-то изменилось во мне, появилась какая-то новая уверенность.

Мой отец покачал головой, поджал губы, но все-таки надел свою куртку и галоши. Я не хотела, чтобы мы уезжали с горьким чувством, поэтому подошла к отцу и крепко его обняла, а затем отстранилась и улыбнулась.

— Надень шарф, папа, — сказала я.

— Ни один мужчина не сможет найти шарф теплее, чем руки дочери, обвившиеся вокруг его шеи, — процитировал он, и я снова улыбнулась.

Мы вместе очистили лопатами подъездную дорожку от последних кучек грязного снега, а когда закончили, я раскраснелась, мне стало жарко, поэтому я сняла куртку и швырнула ее между сиденьями.

— Сидония, ты простудишься!

— Папа, — сказала я, качая головой и улыбаясь, — садись уже. — Ничто не могло помешать мне испытывать радостное предвкушение.

И хотя снова сесть за руль «Силвер Госта» было действительно чудесно, мне никогда раньше не приходилось сталкиваться с большим вызовом, чем влажная от летнего или осеннего дождя дорога. Как и предполагал отец, дороги были скользкими, и если я прибавляла скорости, тонкие шины скользили, машину заносило, но это всего лишь удивило меня. Я резко выворачивала руль и выравнивала автомобиль. Отец ничего не говорил, но я слышала, как он сжимал зубами незажженную трубку.

Мое тело остыло, и меня все больше знобило, а руки и плечи просто окоченели. Я пожалела, что сняла куртку, но не хотела признаться в этом. Нажимала на педали я медленно, а одна из них время от времени скрипела. Каждый раз, когда это происходило, я краем глаза видела, что отец резко поворачивался ко мне, но не обращала на него внимания. Несмотря на то что мы выехали из города после полудня, небо все больше затягивало тучами.

На пустынной галечной дороге вести автомобиль было легче. По обе стороны от нас простирались напитавшиеся влагой поля, и я смогла расслабиться, опустила плечи и уже не так крепко держала руль.

— Включи фары, Сидония, — сказал отец, поднимая мою куртку. — Останови машину, надень куртку и включи фары.

Я покачала головой; мне нужно было сосредоточиться, поэтому я напряглась.

— Не темно, папа, — сказала я раздраженно. Позже я вспомнила, что мои последние слова к нему были произнесены немного резким тоном. — Это просто твои глаза.

— Но туман усиливается.

— На дороге нет других машин, — сказала я, взглянув на отца, и заметила, что он держит в руках мою куртку, но вдруг выражение его лица изменилось. Мне показалось, что он сердится, поэтому я покачала головой. — Я сама могу…

— Сидония! — крикнул он, и я посмотрела на дорогу. Впереди неясно вырисовывался грузовик; как бледный призрак во мраке, он ехал по встречной полосе, но его неожиданное появление потрясло меня так, что у меня перехватило дыхание и я резко вывернула руль в противоположную от грузовика сторону.

В последующие дни, недели и месяцы, когда я снова и снова возрождала в памяти эту долю секунды и свою реакцию, я понимала, что в этом не было необходимости; грузовик ехал по своей полосе дороги, а мы — по своей. Дело было лишь в том, что я не заметила его вовремя, так как смотрела на отца, и моя реакция была вызвана этой внезапностью.

Обочина была раскисшей, и когда я пыталась справиться с управлением, машину повело.

— Не тормози! — прокричал отец. — Включай пониженную передачу. Включай!

Я попыталась, но моя правая нога в тяжелом ботинке соскользнула с педали сцепления. Руль закрутился под моими ладонями. Возникло невероятное ощущение полета и затем — темнота. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я открыла глаза. Через переднее стекло было плохо видно. Я стала часто моргать, пытаясь осмотреться. Наконец я поняла, что машина перевернулась набок, а моя щека была прижата к боковому окну.

— Папа? — прошептала я, поворачивая голову.

Под моей щекой раздался странный хруст, и я ощутила слабое покалывание; я подняла руку и прикоснулась к чему-то непонятному, к чему-то торчащему из моей щеки. Когда я вытащила это, то почувствовала боль, как от тонкого жала, и поэтому глупо уставилась на длинный острый осколок, покрытый моей кровью.

— Папа? — снова повторила я, отбрасывая осколок и ища отца.

Его не было на пассажирском сиденье. В какой-то миг я подумала, что, возможно, он пошел звать на помощь, но когда в голове прояснилось, я с ужасом увидела, что окно с его стороны полностью разбито и кровь запеклась на обломках стекла. Я силилась подняться. Одна сторона головы болела, но это была всего лишь слабая ноющая боль. Чтобы выбраться из машины, мне потребовалось перелезть через рукоять коробки передач и перетащить свое слабое тело через пассажирское кресло. Я силилась открыть дверцу прямо в небо. Когда мне в конце концов удалось открыть ее и вылезти наружу, непослушная отяжелевшая нижняя часть моего тела снова напомнила мне о первых днях полиомиелита. Выбравшись из машины, я упала на землю недалеко от открытой двери. Машина частично лежала на дороге, а другая ее часть нависала над небольшим склоном, переходящим в поле с прошлогодней стерней.

Я села, всматриваясь в окрестности сквозь легкий туман.