Доехав до деревьев Грин-парка, Аш остановил коляску под раскидистой липой и, отослав грума погулять, повернулся к Аманде.

– Знаете, – сказал он задумчиво, и глаза его сузились, – когда я служил в действующей армии на Пиренейском полуострове, один из наших парней получил такой мощный удар прикладом по голове, что у него началась амнезия.

– О Господи! – воскликнула Аманда. – Ведь и в настоящую минуту Наполеон свирепствует в Европе! Аш, вы же были на этой войне? Как бы мне хотелось услышать рассказы о ней от такого непосредственного участника, как вы. Если, разумеется, воспоминания не причинят вам жестоких страданий.

Он оторопел, словно она непредсказуемо отступила от принятых приличий и назвала его ласкательным именем, но, тем не менее, ответил мягко:

– Как-нибудь в другой раз, мисс Бридж. Вернемся лучше к нашему несчастному воину; бедняга не мог вспомнить, как его звать, не узнавал друзей и совсем забыл о том, что у него семья в Англии.

Аманда промолчала и лишь вежливо склонила голову в знак согласия.

– Как ни странно, у него не возникало трудностей по поводу деталей нашего повседневного быта. Он помнил, что Англия воюет против Наполеона, что нашей страной правит регент – вместо своего отца-горемыки, сошедшего с ума. Наш раненый не разучился ездить верхом, без труда отличал английскую форму от французской.

Аманда, поняв, куда клонит Аш, заерзала на сидении.

– А вы, по-моему, напротив, – продолжал Аш спокойным тоном, в котором ничего не сквозило, кроме умеренной любознательности, – забыли все, что узнали за всю вашу довольно недолгую – согласитесь – жизнь. Сейчас вы готовы были уйти из дому без пальто, без шляпки, как самый настоящий сорванец, что никак не вяжется с вашим прежним поведением; вы даже забыли, как правильно завязывать ленты капора. Более того, вы явно не знакомы ни с чем в районе Мейфэр, где прожили уже несколько лет. Я озадачен – как же объяснить все это?

– Мне очень повезло, – произнесла Аманда с некоторым раздражением, – что вы так разбираетесь в умственных расстройствах, милорд, а то мне ведь невдомек, что я должна помнить и чего не должна, – а про себя подумала: «Странно, что называть этого мужчину милордом не так уж и трудно, особенно когда он так прелестно застывает в своей твердокаменной ипостаси». – По-моему, я правильно определила свое состояние, сказав утром матери, что сознание у меня, как у новорожденного ребенка, за исключением речевых навыков.

– Какая удача, – пробормотал граф.

– Пожалуйста, поверьте, Аш, я ничего не выдумываю. Все это меня саму настолько смущает, что даже немного пугает, – она посмотрела на него совершенно открыто, и он впервые заметил какие красивые у нее глаза и впервые не подумал о них как о фарфоровых блюдцах и не вспомнил об ожившей глиняной кукле, как бывало прежде. Теперь на ум почему-то пришли аметисты, сапфиры и тропические небеса. И взгляд этих живых самоцветов казался чистым и честным. Он смотрел в них неотрывно, как околдованный, и вдруг почувствовал огромное желание привлечь ее в свои объятия и целовать эти дивные очи долго-долго, пока они не затуманятся от страсти. «Боже, – подумал он в смятении, – откуда эти мысли?» Ощущение было такое, будто Аманду Бридж, которую он раньше знал, украли, как принцессу в сказке, а теперь, приняв ее облик, ее же глазами на него смотрит колдунья. Внутренне собравшись, он вырвался из нелепого наваждения и сразу услышал, что она продолжает что-то говорить ему:

– Расскажите мне о себе, Аш. Полагаю, нам следует узнать друг о друге побольше, если верно, что вы, как выразился мой отец, «созрели», чтобы просить моей руки. Понимаю, что веду себя непозволительно развязно, – добавила она, заметив, как напрягся граф, – но меня ведь можно простить, поскольку я временно невменяема. А вас мне бы очень хотелось попросить не излагать все так, будто мы познакомились случайно.

Аш пристально смотрел на нее, и ему начало чудиться, что этот день, кончаясь, переходит в удивительный сон, где они с изменившейся, словно по волшебству, Амандой Бридж внутри какого-то прозрачного магического шара безмятежно парят над бренным миром.

– Постараюсь, – заверил он, с удовлетворением отметив про себя, что голос у него не дрогнул, – хотя вне всяких сомнений история моя покажется вам скучной, – и, шутливо поклонившись, продолжал: – Позвольте представиться, мисс Бридж, – Уильям Уэксфорд, тридцати одного года от роду. Отец мой был вторым сыном четвертого графа Ашиндона; когда мои родители погибли при пожаре гостиницы, меня вместе с младшими братом и сестрой забрал мой дядя, пятый граф, и увез к себе в усадьбу «Поместье Ашиндон» в графстве Уилтшир. Тогда мне было всего четыре года; воспитывался я вместе с двоюродным братом Грантом, который должен был унаследовать графский титул. Он был старше меня на два года, и росли мы, как родные братья. Я боготворил его, – Аш умолк на мгновение, и Аманда отметила мимолетную боль в выражении глаз, потемневших до цвета свинцовых туч.

– Я стал профессиональным военным, служил под командованием Артура Уэлсли, герцога Веллингтона, думаю, вы слышали о нем. Приблизительно за год до своей смерти дядя купил мне капитанское звание, и я до служился до полковника перед продажей чина.

Аманда слегка нахмурилась, соображая, как это понимать, но вспомнила, что в продаже чина в начале XIX века нет ничего предосудительного, просто это означает продажу офицерского патента, необходимую для ухода в отставку.

– Я вынужден был продать его уже с год назад, сразу же после сражения под Тулузой, потому что как раз в то время в результате несчастного случая погиб мой двоюродный брат («Ей же необязательно знать подробности о смерти Гранта», – подумал Аш). Хотя я любил поместье больше всех мест на свете, мне никогда не приходилось заниматься налаживанием хозяйства в нем. Ну, тогда ведь считалось, что мне не подобает этим заниматься, – пояснил он, слегка уязвленный ее удивленным и, как ему показалось, презрительным взглядом, – так как это дело Гранта, который, как водится, по смерти его отца унаследует Поместье Ашиндон. Поэтому, когда однажды утром я проснулся и узнал, что стал шестым графом Ашиндоном, я почувствовал себя так, будто на меня гора свалилась. Я очень горевал из-за кончины кузена и, кроме того, был совершенно не подготовлен нести бремя ответственности пэра. Усмехнувшись, продолжал:

– Но оказалось, что все это – самое простое из появившихся у меня проблем. Видите ли, – он неосознанно взял Аманду за руку, – когда лет десять назад я уезжал из Поместья Ашиндон, оно процветало, но, вернувшись в прошлом году, я застал там все в разрухе, – и он потряс головой, как бы отгоняя неприятные воспоминания. – Словно злой волшебник заколдовал Поместье. Поля не возделаны, домики арендаторов разваливаются, в господском доме нет никого, в нем запустение и холод – будто злая сила высосала жизнь из него. Я не мог... – он внезапно замолчал, поняв, что об этом никогда никому не рассказывал. – Видите ли, – заговорил он снова, – кузен привык жить роскошно. Покупал дорогих лошадей, великолепно одевался, тратился на множество друзей – и все безудержно, безоглядно. Пил и увлекался азартными играми так, словно деревья Поместья осыпали его золотыми листьями. Разумеется, у него бывали и...

– Женщины?

– Да, хотя мне не следовало упоминать о них в присутствии девушки, воспитанной в аристократическом духе.

– Давайте на время забудем о моем воспитании, – сказала Аманда с улыбочкой, – и будем считать, что я обыкновенная женщина, которая желает услышать неприкрытую правду.

– Таких не бывает, – категорически изрек граф, – женщины любят правду в приукрашенном и благопристойном виде.

Пораженная, Аманда откинулась к спинке сиденья – граф с явным предубеждением относится к женскому полу. «Однако если принять во внимание все, что я читала про сей век заранее оговоренных браков и осторожных любовных связей на стороне, – рассудила она про себя, – нетрудно понять и этот цинизм», – и она прикусила язык, с которого едва не сорвалось резкое замечание.

– Но у вас, наверное, обширные угодья? Разве они не приносят дохода? Всегда думала, что дворяне-землевладельцы богаты. Ведь каждый год бывает урожай и...

– На плохо ухоженной земле урожай скудный, – заметил Аш резким тоном.

– Отец мой упоминал о кредиторах, – проговорила Аманда упавшим голосом.

– Неужели? – и граф расхохотался, чтобы скрыть свой рык. – Да, мисс Бридж, и кредиторы есть. Ну, вы удовлетворены? Теперь вы узнали обо мне все, что хотели? Я не намерен скрывать от вас ни единой малости.

И вдруг Аманду поразила одна мысль, которая раньше почему-то не приходила ей на ум:

– К Джереми Бриджу обращаются, говоря просто «мистер», не так ли? Скорее всего, среди его родственников нет даже баронета. Он ведь богат, верно, лорд Ашиндон?

Аш поджал губы и не ответил. Аманда, понимая, что совершает непозволительное нарушение этикета, выпалила:

– Он настолько богат, что может сбагрить свою дочь за неимущего аристократа. И для этого у него есть Аманда. Но вы, ваше сиятельство, ведь вовсе не чахнете из-за голубеньких глазок и золотистых кудряшек Аманды Бридж. Значит, вы – обыкновенный, заурядный охотник за приданым.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Когда Аш и Аманда вернулись на Верхнюю Брук-стрит, там их уже поджидал Джереми Бридж. Аш все еще находился под впечатлением их эксцентричной беседы в парке, и у него неприятно посасывало под ложечкой – частью от злости на себя и ущемленного чувства достоинства из-за того, что слишком много рассказал о себе, а частью от удивления, что эта девчонка так быстро все из него выудила. Вдобавок, у него было престранное ощущение, будто беседовал он вовсе не с мисс Бридж, а с кем-то еще. Ведь женщина, что пытливо вглядывалась в него своими огромными голубыми глазами, была гораздо более значительной личностью, чем та Аманда, которую он знал до сих пор. Она казалась не по годам мудрой и зрелой, и он был в полной растерянности, ибо понимал, что появившееся на ее лице презрительное выражение больно ударило по тем свойствам его души, о существовании которых он давно забыл. Она просила рассказать о войне, а ведь прежде лишь упоминание о каком-нибудь бое вызывало вежливое пожимание плечами, и тут же следовала просьба перейти к более веселой теме. Неужели от одного ушиба головы она так радикально изменилась? Или верны его недавние подозрения? Находясь, многие годы под пятой у своих чрезмерно благопристойных родителей, она невольно приняла трафаретный облик самодовольной жеманницы, а потеря памяти дала возможность проявиться настоящей Аманде. «Если это так, то тем более постыдно рассчитывать поправить свои дела за счет Аманды, – язвительно укорил он себя и поморщился. – Да ведь и сам еще колеблюсь – просить ли ее руки».

Наконец Аш повернулся лицом к Джереми, который церемонно провожал графа в свой кабинет на первом этаже.

– Насколько понимаю, вы хотите кое-что обсудить со мной, – говорил Бридж, улыбаясь с веселым коварством. Аш готов был отдать «все, что имеет» (хотя при сложившихся обстоятельствах в его делах это было неудачным преувеличением), чтобы развернуться и выйти вон. Бридж отлично понимал, что Аш разгневан и унижен недавней выходкой Аманды, и потому злорадствовал, что цепко держит за горло «его сиятельство».

Их разговор продлился несколько минут. Аш произнес традиционный набор фраз, а Бридж отвечал в благожелательных тонах. Затем они обсудили необходимые имущественные вопросы, и Аш, осознав свершившийся факт, непроизвольно тяжело вздохнул, хотя цена была столь высока, что не стоило мудрствовать: отныне у него появлялись средства, чтобы стабилизировать финансовое положение Поместья Ашиндон и обеспечить будущее своих единокровных брата и сестры – Эндрю продолжит учебу, а Доротея начнет выезжать в свет.

Потом, как полагается, слуга проводил Аша в гостиную, где он должен был подождать, пока Бридж известит дочь о счастливом устройстве ее судьбы.

Призванная в кабинет отца, Аманда посмотрела на него с безразличием на лице.

– Ну, как, девочка, ты уже пришла в себя? – спросил он отрывисто. А она медлила с ответом.

– В себя... А, вы имеете в виду мою память... Нет. Пока нет.

– Ну сейчас придешь – Ашиндон просит твоей руки!

Хотя в этом объявлении не было ничего неожиданного, сердечко у Аманды екнуло.

– П-правда, просит? – произнесла она еле слышно. – Очень мило.

– Мило! – прогремел Джереми. – Это все, что ты можешь сказать? Да ты представляешь, что это значит для нас? – он внезапно улыбнулся, и Аманда вспомнила, как улыбался Большой Серый Волк. – Ты станешь настоящей леди, и нас всех – тебя, маму и меня – будут принимать в лучших домах Лондона и приглашать на самые роскошные балы и банкеты!

– Господи, вы именно этого и хотите? – спросила с любопытством Аманда.

– Конечно, этого! Разве ты забыла... хотя ты-то как раз и забыла, а я нет – всех этих снобов и как они воротят носы, – но вдруг он посерьезнел и схватил ее за руку. – Аманда, я начал работать на суконной фабрике Горация Фитча девятилетним мальчонкой. По четырнадцать часов в день. И от других мальчишек отличался только тем, что был намногопроворней.