— Я с Генрихом поговорю, и думаю, он… вам поможет.

Внезапно где-то недалеко от нас, в чаще, раздался странный шорох. Вмиг обернулись обе на звук. Не могло нам показаться одновременно, верно?

— Дикий зверь? — несмело шепнула Беата.

Еще миг — и метнулась странная тень, силуэт. Обмерла я в испуге.

* * *

Тяжелый вечер. Тугие мысли, вертевшиеся вокруг затронутых тем, да и по поводу странного, неизвестного человека, подглядывающего или подслушивающего за нами на реке (Штрадик, той, что недалеко от мельницы, той самой, где меня, якобы, тогда и выловили).

Кто это мог быть? И какие цели преследовал, следя за нами? И за кем конкретным была слежка… за Беатой… или все же мной?

— Анна, — едва слышно позвала меня Знахарка и присела рядом на лаву. Живо оторвать взгляд от плошки (в которой я делала мазь) и уставиться ей в глаза.

— Да?

Шумный, взволнованный вздох.

— Помнишь… там у реки. Сегодня…ты кое о чем обмолвилась.

— Ну, да, — улыбаюсь.

— Я не о Хельмуте, — закачала та головой.

Обмерла я, невольно округлив очи. Чувствую, как бледнею; резко пересохло во рту, не дышу.

Еще миг — и решается: тихо, едва различимо.

— Будто… ты делаешь выбор неправильный в своей жизни, что теперь, что… в прошлом. Ты что-то вспомнила? Да?

Внезапный, жуткий стук, отчего вмиг обе подскочили на месте, сердце скатилось в пятки. Резвый разворот — и взгляды устремить на выход. Скрипнули петли, а затем проделало ленивый ход деревянное полотно. У порога замялся, нервически сжимая в руках шапку, пожилой, судя по одеянию, зажиточный, человек. Растерянный взор около — и наконец-то нащупал необходимое: из угла, от дальних коек к нему навстречу зашагал Хельмут.

— Добрый вечер, — радостно заулыбался, хотя за этим взглядом, за этим выражением лица, как по мне, мало скрывалось добродушия.

— И вам доброго, — кивает головой наш Врач и тут же пожимает его ладонь обеими своими руками. — И не хворать.

— Вам также, — короткий, жеманный поклон.

— Какими судьбами? Аль у кого со здоровьем из братьев плохо?

— Хвала Господу, нет, уважаемый Доктор, — и вновь широкая, странная улыбка (отчего уже меня до мурашек это его «веселье» начинает пробирать). — Сегодня меня привело другое к вам дело.

— Проходите, присаживайтесь, да рассказывайте.

Махает рукой в сторону стола (за которым мы сейчас и сидели с Беатой), пропуская пред себя. Несмело поддается приглашению Гость, колкий взгляд мне в очи (отчего я тут же поежилась, нечто странное и жуткое осознав, хотя… может, и показалось). Вмиг срывается на ноги Беата, первой реагируя на происходящее, хватает меня за руку и тащит за собой. Невольно выпускаю из рук плошку, отставляя ту на столешнице, и следую за подругой.

Через проход — на кухню, и замереть у порога, жадно вслушиваясь в волнующий разговор.

— Чего застыли тут? — гаркнула на нас Адель, но Беата в момент цыкнула на нее, прижав к губам палец, взывая к тишине. Нервно выругалась женщина себе под нос от такой вольности, но все же подчинилась.

— Я пришел Вас просить, — раздался голос незнакомца, — помочь мне с нашей кобылицей. Отличная животина, молодая, сильная. Скоро должна ожеребиться. Всё было хорошо, никаких нареканий. Однако, последние дни, как по мне, с ней что-то не так, хотя сроки совсем еще не подошли ей рожать. Но могли бы Вы осмотреть ее? Прошу. Орден щедро заплатит за такую помощь.

Помолчал немного Хельмут, а затем вдруг хмыкнул.

— Я думал, у вас на этот случай есть особый человек, который специализируется на лошадях и жеребости.

Смеется тихо тучный старик. Прокашлялся (наигранно). Шумный вдох.

— Есть, есть такой человек. Однако, Вы знаете, я Ваше мнение безумно ценю, а случай для меня, для нас, очень важный. Много переживаний, средств, надежд вложено в эту кобылицу. А посему… никаких прорех не должно быть ни с ней, ни с ожидаемым приплодом.

Еще тягучие мгновения, рассуждения, взгляд около Хельмута по сторонам.

— Я понимаю, — продолжил Гость, — что Вам неприятно, что… открываю от лечения людей ради какой-то скотины, однако… прошу, внемлите моей просьбе и помогите нам.

Глубокий вдох, немного помолчав, все-таки одобрительно закивал головою.

— Хорошо, сейчас позову Беату, кое-что возьму с собой — и сможем отправляться с Вами.

— Нет, не надо Беаты, — спешно отозвался пожилой человек.

Обмер Хельмут, проглотив слова. Видно было, как он замялся от такой неловкости, хотя спорить не стал, так как не впервые ему сие слышать от окружающих людей.

Несмело кивнул.

— Хорошо… Тогда сам…

— А у меня еще одна просьба. Не сочтите за дерзость. Уже с Бальги дошла до нас молва о великолепном исцелении раненного молодого человека, которого Вы и Ваша новая Помощница (Анна, кажись) вытащили буквально из лап смерти. Ведь это правда — не просто сплетни?

Оторопел еще больше наш Доктор. Взглядом невольно выстрелил в нашу сторону, но тут же осекся, переведя глаза вновь на своего гостя. Шумный вздох.

— На вилы тот упал, брюхо распанахав. А так да, Анна мне помогала.

— Во-от, — поспешно отозвался мужчина. — Не могли бы и ее с собой позвать? Говорят, ее знания поражают своей глубиной и широтой, будто у нее дар Божий. Мне бы очень хотелось ей представиться, и, если соблаговолит, то иметь возможность с ней пообщаться. И от помощи не откажусь, если она вдруг понадобиться. И, не переживайте, — внезапно его в голос стал вкрадчивый, тихий, — за всё отблагодарим, и Вас, и Вашу Помощницу. Не обидим, Вы же знаете…

…

— Кто это? — озлобленная, прозревшая, оледеневшая от жути и страха внутри, отрешенно шепчу я Беате.

Звонкий вздох — и болезненно скривилась девушка:

— Бауэр фон Нейман, негласный Покровитель Цинтена…. и нашего приюта в том числе.

Глава 8

Животина

(Л и л я).

— Хорошо, уважаемый риттербрюдер Бауэр. Сейчас я переговорю с Анной, соберем всё необходимое и придём к Вам.

— Я сопровожу…

…

— Что он от меня хочет? — колко, испугано кидаю я Хельмуту, шепчу, едва тот подошел ко мне вплотную. Растерянный взгляд на меня, на Беату. Следую его примеру — перевожу взор на Знахарку, но та стыдливо, отчасти, виновато опускает взгляд и уходит в сторону, отворачивается от нас.

— Будь с ним предельно осторожна, и не доверяй ему, что бы он не говорил. Беата, — крикнул вдруг девушке, шаг в ее сторону.

Обернулась Знахарка, резвое движение вперед.

— Приготовь всё необходимое…

* * *

И пока мы с Хельмутом изо всех сил пытались осмотреть «опечаленную, вялую» (по словам Бауэра) кобылицу, этот странный, не на шутку пугающий, мужчина то и делал, что откровенно пялился на меня, словно желая забраться мне в голову и выудить оттуда все интересующие его тайны. Нет-нет, а все же иногда бросал какие-то странные фразы, вопросы, причем, больше адресованные мне, нежели Врачу, но я исправно следовала совету своих друзей — и упорно молчала.

— Я думаю, ничего страшного с вашей животиной не происходит. Истощение, усталость. Судя по всему, роды у нее все же скоро?

Молча закивал головой Фон-Нейман, при этом вновь бесцеремонно метая на меня взгляды.

Тяжело вздохнул Доктор, прошелся по помещению, вытирая насухо (после мытья) руки.

— Кормите лучше, выводите на воздух. А в остальном — даже не знаю, что предписать.

— Анна, а Вы что думаете по этому поводу? — внезапно решился на прямой выстрел старик.

Нервно сглотнула я слюну (дрожь скатилась к рукам). Обмер в нерешимости и Хельмут. Пристальный взгляд на мгновение я обрушила в глаза своему защитнику, словно ища в них спасение — да тщетно. Глубокий вдох для смелости, усердно пряча негодование по отношению к этому незнакомцу (из-за предостережения), и отозвалась:

— Я не имела раньше дела с лошадьми, а уж тем более с теми, которые были в положении. Опыт же мой показывает, что Хельмут практически не ошибается в своих суждениях, так что не думаю, что стоит поддавать сомнениям и в этот раз его слова.

— Рад слышать, — усмехнулся мужчина. Шаг ближе.

Внезапно взял меня за руки (подаюсь, с ужасом слежу за происходящим; слышно напрягся и Доктор). Движение — и обронил в мои ладони Фон-Нейман небольшой мешочек с чем-то тяжелым, звенящим внутри.

— Прошу, примите нашу благодарность, — милая, загадочная улыбка; взор переводит учтиво на Хельмута, хотя мои руки все еще не выпускает из своих — не сопротивляюсь, жду.

— Не хотели бы отужинать вместе с нами, гости дорогие? — замялся Врач, не зная что и ответить. Но Бауэр не стал и дожидаться. Тут же обернулся ко входу и крикнул. — Анкэль!

Вмиг вошел в конюшню монах. Беглый взгляд на меня, на Врача, на своего «повелителя» и тотчас покорно опустил очи в пол.

— Проведите наших гостей в трапезную… — махнул рукой в сторону Хельмута (а вот меня из своей «хватки» так и не выпустил).

— Прошу, следуйте за мной…

Молодой человек тотчас проделал разворот и всем своим видом вынудил моего Доктора последовать приглашению. Едва же я решила начать движение, как немедля остановил меня «Покровитель». Молча, уверенно, да так, что невозможно не подчиниться. С испугом взор тому в глаза — полная непроницаемость. Замерли от такого в нерешимости и остальные.

Шепчет Фон-Нейман, твердо, мерно, даже не удостаивая тех взглядом.

— Идите. Мы Вас сейчас же догоним.

С ужасом перевела я на Хельмута очи — несколько мгновений сомнений, но сдался: покорно, печально повесил голову на плечах и подался на выход. Скрылся за ним и монах.

— Анна, — тотчас выстрелил словами Бауэр, отчего я резко перевела взгляд ему в лицо. Поежилась. Не дышу. — Не сочтите меня… лишившимся рассудка или бесстыдным наглецом, но…я не могу молчать. Я не знаю, когда еще удастся побыть с Вами наедине, чтобы могли смело поговорить, не страшась посторонних взглядов и ушей… Посему решаюсь, прямо сейчас, буквально, в первую нашу очную встречу, высказаться, облегчить свою душу. Все рассказы об этой вашей самоотдачи, храбрости, уверенности, образованности… — всё меня так впечатлило, что я не мог пройти мимо. Это — дар Божий, чудо. Особенно учитывая то, если верить слухам, что памяти Вы лишились, однако… мудрости своей не растеряли. Это — невероятно.

Пристыжено опускаю очи, молчу.

— Но есть еще кое-что… Анна.

Невольно вздрагиваю. И снова глаза в глаза.

— Неведомым образом Вы стали мне небезразличны. Днями и ночами напролет я не могу ни о чем думать. Ни о чем, и ни о ком, кроме… Вас. Это, в какой-то мере, — богохульство, ересь, однако… я не ничего поделать, ни-че-го, — внезапно сжал до боли мои руки в своих ладонях (вместе с чертовой платой). — Я не могу без Вас, Анна! И был бы безумно рад, если бы Ваша душа откликнулась на зов… моей.

Обомлела я от услышанного, глаза округлились. Забыла, как дышать. Дрожу.

— Ну же, Анна. Прошу, не молчите, не рвите мне сердце. Скажите что-нибудь! Ил-ли, просто, кивните — и больше ни в чем, никогда не будете нуждаться! Я позабочусь о Вас, как о самом дорогом, что существует на всей земле.

Внутри заскребли кошки.

— Бауэр… фон Нейман, — сухим, неживым голосом прошептала я.

— Да, моё солнце ясное, — радостно заулыбался тот, еще сильнее приблизившись ко мне.

Растерянный взгляд метаю от глаз к губам, подбирая слова. А внутри уже заживо начинает сжирать меня страх.

— Я безумно признательна, однако…

Застыл, не шевелясь.

— Однако, — решаюсь продолжить. — Я не могу, — качаю отрицательно головой. — Вы — человек обета, верно? — молчит. — А я — порождение беспамятства. Я не знаю, ни кто я, ни откуда. И, может, — с натяжкой пытаюсь соврать, что-то толковое выдумать, да тщетно, ничего умного в голову не лезет. — Простите, — стыдливо зажмурила веки, морщусь. — Я не могу.

Господи, я, действительно…. Не могу. Не хочу. Даже если, возможно, это — самое безумно щедрое предложение для этой вселенной, этого времени, этого общества. И, не скрою, не так дело в религии и обете, как… не хочу. Господи, как же я не хочу обратно в капкан зависимости. Была уже там, нахлебалась сладкого сиропа сполна. Сыта, до тошноты сыта.

Только сейчас и здесь я ощутила всю прелесть и истинный вкус свободы. В бедности, но зато… никому ничего не должен, ничья ты не подстилка, и кому ночами свое тело и душу не должен отдавать… за жалкие подачки со стола… преданности и любви. Не хочу вновь быть дерьмом, об которое… заслуженно вытирают ноги.