…Вообще, странно всё это. И даже не в том смысле… Я думала, что, будучи заточенная под свое время, бесспорно готова к любым бедам, что выстою везде и всё, однако здесь…. где в шелухе лживой (в маске) скорее задохнешься, чем выживешь, оказалось всё иным и немало сложным. Сдается, будто ты — голый, и на тебя… с вилами идут. Вся утонченность боя сменилась на топорность и грубую силу. Где без шансов — или ты на коне, или под ним.

Долго удавалось мне находиться рядом, не касаться всего этого «бытия». Но этот ваш… Покровитель… решил иначе. Силой, за шкварки вволочил в игру. И мне страшно, хотя уже и сталкивалась с таким адом…. мне, все равно, черт дери, страшно.

Беата… я очень хочу понять, как сюда попала, за что, почему… Мне надо… знать, что случилось с теми, кого… ненавидела и любила. Ведь сложно смело идти вперед, не зная, какие следы остались позади. И есть ли шанс вернуться, если осмелюсь.

А иначе, мне кажется, я сойду с ума. Уже окончательно, а не просто… громогласные слова или юродивость. Окончательно…

Немой, пристальный, многозначительный взгляд Знахарки мне в глаза, отчего даже внутри похолодело. Не дышу.

Таинственный шепот:

— Приходи ночью на кухню, когда все уснут. И никому ничего не говори, особенно, Хельмуту…

* * *

Дождаться, когда уснет Адель и Хельмут, да пробраться на кухню.

— Немного розмарина для памяти, пару листков датуры-дурмана, слизь вонючего сморчка[11], а также…

— Зачем ты мне всё это рассказываешь? — ошарашенная, едва слышно шепчу.

Обмерла девушка, колкий взгляд мне в очи, с удивлением и негодованием. Но миг — и, проиграв моему упрямству, отозвалась:

— Не всё же тебя учить, как подорожник к ране прикладывать. Некоторые вещи, просто, необходимо знать, тем более, что, возможно, это придется проделать не один раз. И, вероятно, уже без моей участи и присмотра.

Изумленно вздернула я бровями. Смолчала. Покорно перевела взгляд на ее руки…

Бросить в плошку несколько пучков травы, ягод, выковырять и добавить слизи гриба, немного капель масла — и раздавить, размолоть, вымесить, пока всё не станет однородной массой.

— Будь осторожна с этой мазью. Не переборщи, и ни в коем — не принимай внутрь. Ведь чуть больше, чем надо, и, в лучшем случае, сойдешь с ума, а нет — то Богу душу отдашь. Никому не показывай, и рецепт не рассказывай. Храни в тайном месте, а если что — сразу в огонь.

А теперь следуй за мной…

…

Баня. Заполнить огромную деревянную кадку (застеленной простыней) горячей, едва ли ни кипяток, водой и погрузиться (оставаясь лишь в одной рубахе) в нее, практически, полностью, по самую шею.

Пар дурманит, мешает свободно дышать. Боль в теле не дает побороть напряжение. В голове путаются мысли.

— Закрывай глаза — и глубоко дыши. Ни о чем не переживай. Я за тобой присмотрю. Опускай веки…

Подчиняюсь. Попытки расслабиться. Отчаянные, диктованные страхом, усилия сдержать рассудок в себе.

Но внезапно почувствовала прикосновения Беаты — втереть прохладную мазь в виски, на шее, рядом с мочками ушей… Еще немного — и перед глазами замерцал странный свет, поплыли не менее пробивающие до дрожи картины. Мир закрутился, в теле стало так легко, словно парила я, покинув наконец-то надоедливую, глупую, узкую, сковывающую душу, плоть…

Чьи-то глаза, взоры. От порицания до радости. Все кружилось, вертелось, казалось, бессвязно сменяя одно другим. Странные звуки: от курлыканья какой-то птицы до шипения, рычания, клокотания воды.

Еще немного — и внезапно передо мной стал женский образ. Колкий, волнительный взгляд…. но вместо зла на лицо проступила добрая улыбка.

* * *

— Анна! Анна, ты меня слышишь? Анна, вернись ко мне…

Странные звуки, нехотя сплетающиеся в слова, стали врываться в мое сознание, утаскивая из темноты наружу. На свет…

Взгляд около — лежала я на лаве, в слегка влажной рубахе. Вокруг полумрак — лишь мерцание свечи где-то вдалеке. Малознакомая комната.

Еще миг — и узнаю, тоже не без труда, лицо взволнованной девушки.

— Беата, где мы?

— Баню помнишь?

— Баню? Ах, да… — нехотя шепчу. Привстаю (не без помощи Знахарки), а затем и вовсе рассаживаюсь. Обхватить голову руками — Боже, как же она раскалывается. Несмелый, с опаской взгляд подруге в глаза.

— Ну, как, получилось?

Усмехается.

— Это ты мне скажи. Получилось?

Обмерла я. Попытки выудить из головы что-то толковое.

— Женщину. Точно, я видела там женщину.

Оторопела я. Жадно выпучив глаза: картинка стала так ясно, как даже там я не видела ее. С ужасом взор в очи Беате.

— Что? — испуганно шепчет та.

— Кого-кого, а меньше всего я ожидала увидеть именно ее.

— Кто это был?

Тяжело сглотнуть слюну.

— Ирину. Я видела Ирину. Она меня встретила… и добро так улыбнулась. Взяла за руку и повела. Но почему она?

Неуверенно пожала Знахарка плечами, смолчала.

— Ты даже не представляешь… кто это. Черт дери… Ирина. И-ри-на. Жена… моего любовника, моего… кавалера, жениха, хоть и, в итоге, бывшего. Невероятно, — нервно рассмеялась я, все еще прозревая от воспоминаний. — И вот она берет меня за руку и ведет за собой. И что самое странное, нет ни в ней ко мне зла, ни во мне — к ней. Будто мы… не враги, а… подруги, что ли, — и снова болезненный смех. — И идем прямиком на нашу мельницу. На нашу, Цинтеновскую. Только внутри всё как-то странно. Непонятно. Словно и заброшено, но и одновременно — нет. Местами, ляпами. А в центре, непосредственно около входа, огромная дырень, провал в полу. Замерли мы около нее обе. Вглядываюсь я туда — а там… словно бездна, ни конца, ни края. Только свет, странный, мутный, словно сквозь туман светит. Я шаг ближе — чтобы лучше разглядеть, как вдруг тотчас хватает меня за руку Ирина, останавливая. Буквально на мгновение метнула на нее взгляд, а затем снова на провал — а ничего уже и не было. Ровный пол, и только луч света играет, как в тот ясный день, когда меня нашли. И девушки уже больше нет. Только голос ее звучит, отдаляясь: «Рано тебе еще сюда. Рано. Слишком рано». И что это может означать?

Пожала Беата плечами. Скривилась. Молчит.

— И главное, чувство такое, будто я эту дыру уже когда-то видела…

Немного помолчав, вдруг отозвалась каким-то холодным, уверенным голосом Знахарка.

— Мельница, говоришь?…

Многозначительный взгляд — переглянулись, тотчас коварно ухмыльнулись, осознавая всё, как единое.

* * *

Придумать нелепый повод, и уже по обеду отправиться с Беатой на мельницу. Недовольные, удивленные взгляды, кривляния, перешептывания местных работников, но все же… перечить не осмелились, ведь… вполне вероятно, что завтра уже сами они могут прийти к нам (в приют) за помощью.

Пройтись вдоль и поперек здания, но ничего толкового, знакомого не найти. Сделать вид, что осматриваем раны (давно уже затянувшиеся) старого нашего пациента — и, обреченно, повесив голову, выбраться наружу.

— Подожди, а склад?

Оба наши взгляда выстрелили на второе, рядом стоящее строение. И снова вдох, и снова с натяжкой оправдания. Крутые ступеньки — и едва я зашла за деревянное раздвижное полотно, как обмерла, словно пришпиленная. Взгляд скользил по знакомым силуэтам — и в душе ставало боязно, как-то не по себе. Резвые шаги вперед — к противоположному окну и обомлела я, вглядываясь с высоты нескольких этажей вниз, а за спиной словно ощутила вмиг разъяренного Ярцева. Резкий разворот в испуге — но тщетно. Пусто. Только незнакомцы и Беата. Нет моего прошлого. Нет.

— Вспомнила? — с опаской шепнула девушка.

Несмело, едва заметно кивнула я — и тут же шаг вперед. Живо хватаю ее за руку и тащу на выход.

Вспомнила. Еще как, сука… вспомнила.

Но, не успели выйти, спуститься, ступить на брусчатку, как, тут же, кто-то преградил нам путь.

— Анна? — взволнованно переспросил мужчина, словно не веря своим глазам.

— Добрый День, риттербрюдер Фон-Нейман.

— И Вам, добрый, Анна, — беглый взгляд на мою спутницу. — Беата.

Молча кивнула та. Снова старик обрушивает взор мне в очи. — Какими судьбами? Может, я чем пригожусь?

— Приютскими, всё приютскими. Благодарим за Ваше великодушие, но нет. Мы уже со всем справились — и теперь торопимся обратно.

— Анна, — шаг ближе, преграждая путь. Колкий взгляд на Знахарку, отчего та вынужденно откланялась и неспешно пошагала прочь. Решился продолжить. — Анна, не поймите меня неверно. Мне всё не дает покоя тот вечер. Моя оплошность, фривольность. Не могли бы Вы… сделать для меня еще одолжение — и позволить хоть как-то загладить свою вину и образовавшуюся неловкость.

— Что Вы, право, не стоит беспокоиться.

Делаю уверенный, дерзкий шаг в сторону, намереваясь обойти сего назойливого собеседника, но тот тотчас вновь вторит за мной, лишая права на выбор.

— Прошу, Анна. Дайте шанс.

Обмерла я, пристальный взгляд в глаза. А там, действительно, никакой робости и нежности. Одно притворство и черствость. Жажда. Словно глаза Ярцева вглядывались мне в душу, как тогда, когда я была еще не досягаемая, а он был… сродни ангелу-хранителю.

Поежилась. Страх дикой кошкой выбрался из недр души, пробегая по спине и сдирая заодно острыми когтями кожу.

— Простите, мне пора, — комкано, надрывисто, плевком.

Резвый шаг и, не давая шанса, мигом бросаюсь наутек, не стыдясь последствий и слухов.

…

— Беата! Беата, спаси меня! — бешено, отчаянно завопила я, едва добралась до приюта и ворвалась на кухню, где сейчас та помогала Адель с едой. Колкий взгляд на женщину, которая так нежелательно стала свидетелем всего этого, но, проигрывая прошлому, что сейчас затуманило, задушило разум, вновь рычу. — Спаси меня! Молю!

Резво срывается на ноги, хватает за локоть и тащит на улицу. В сторону хлева.

— Что случилось? Чего кричишь? — рычит мне на ухо.

Еще немного и обмерли мы. Глаза в глаза.

— Теперь я точно знаю, чувствую… Он не отступится. Вы были правы. Это — только начало. И, Боже, Беата, я так этого всего боюсь.

— Что я должна сделать?

— Помнишь, девушку черноволосую, что к тебе приходила не так давно. Она у тебя просила настойку какой-то там полыни. Девушка… из борделя.

— Ты что задумала?

Закачала я головой.

— Ты меня не поймешь, — бешено тараторю. — И мало меня кто поймет. Но поверь, мой опыт показывает, что всё возможно, и ко всему надо быть готовой. И если это и произойдет…. то что, еще забеременеть от этого ублюдка, да? Куда я? Здесь? Как? Что потом буду делать? Не рожать же?

— Что ты несешь? Не согласись — и не тронет он тебя…

— Ты уверенна? Он уже мне проходу не дает. А ваши тому слова — только доказательства.

— Он же… не настолько скотина?

— Ты уверенна? Ты УВЕ-РЕН-НА?

Тяжело сглотнула, смолчала Знахарка, печально опустила глаза.

Тягучие минуты — и, наконец-то, несмело бормочет:

— И что ты… хочешь, кастильскую полынь? Это же — не просто эликсир, — взгляд мне в глаза, — не просто… лекарство. Той девушке… уже нечего терять. А ты… у тебя еще есть шанс. Это средство не только предотвращает нежелательную беременность, но и может вызвать бесплодие. А иногда — и саму смерть. Анна, одумайся!

— Но не бежать же мне? А если так, то куда? — выпучила я глаза, моля о подсказке. Еще миг — и закачала обреченно головою. — Нет, Беата. Нет. Я уже прошла этот ад, и ни в коем случае не хочу обратно. Пусть я буду сумасшедшей и зверски глупо перестрахуюсь, однако потом… не придется лить слезы в подушку и просить тебя свершить… уже действительный ужас, и неоспоримый грех. Ведь его вы все здесь в этом времени боитесь. Боитесь, хоть и совершаете. Так вот не надо, добавлять в эту копилку еще и это безумие.

Утопила лицо в ладонях и замерла я тяжелых рассуждениях, не имея возможности больше сдерживать слезы.

— Беата, я не хочу от вас уходить. Не хочу, — лихорадочно мотаю головой. — Вы — мой дом. Куда я без вас? Я никого и ничего не знаю. А за мои речи, мысли, знания — без вас меня точно сожгут на костре. Молю, Беата…

Шумный вздох. Взгляд мне в лицо Знахарки.

— Ты не знаешь, о чем просишь и чем рискуешь.

— Знаю… В том то и дело, что… знаю.

* * *

Долго я скрывалась за стенами приюта, всячески избегала любых дел вне присмотра Беаты и Хельмута. Хотя и знала, что правда в том, что, случись что, мало чем помогут. И дело не в нежелании или страхе. Нет. Дело в немощности… против власти этого ублюдка.