Немного помолчав, сдавив в себе боль (от нахлынувших воспоминаний) и ярость, продолжила, но уже более тихо, смиренно.

— Я в этот день…. вечер, дома была. Сидела, ждала ее, как всегда. Но она…. почему-то, задерживалась. Помню, звонок в дверь…

(зажмурилась я, стирая слезы с глаз; обмерла так, прикрывшись, пряча за ладонью очи, а вместе с ними — горечь и позор прошлого)

Продолжила:

— А это был мой Мишаня. Пьяный, злой, почему-то; весь ходором ходил. Не могла унять его, понять я, что случилось. И пока из Ани исходил дух, эта сука… меня насиловала, в нашей же квартире, лишая девственности, — долгая, тягучая пауза, силой подавляя внутри себя рыдания. Шумные, глубокие вздохи. — Позже я узнала, что этот мой любимый человек (парень, в конце концов, жених), тварь сия бездушная, в тот день женился на другой. Не по любви, нет. А из-за власти, которой обладал ее отец. «Великий, всемогущий тесть!». Да толку? И даже в этом он решил облажаться. Притворившись пьяным в усмерть и затерявшимся где-то со своими подонками-друзьями, сбежал с первой брачной ночи… прямиком ко мне. И, разбитый горем, сам не знал, не понимал, что творит… (потом эта мразь так оправдывалась). С тех пор так и живем — больным, тупым треугольником. Где его жена мечтает о прекрасной семье, мечтает завести детей, причем трудясь над этим всевозможными способами, а он — исправно, всячески, препятствует сему, — болезненно смеюсь, осознавая весь ужас, нещадную иронию творящегося. — И пока он тайно подсыпал противозачаточные и прочую хрень своей жене, при этом изо всех сил стараясь оплодотворить меня, я, в свою очередь, жрала едва не килограммами этот треклятый «П******р», чтобы самой не залететь от него. Страшась сего как самого жуткого, что может произойти в моей жизни. И я бы бросила его, ушла, давно ушла, да только некуда… Всё завязано на нём. Всё, что у меня есть — его заслуга. Квартиру он нашел (и пусть нынче плачу за нее только я), работу подыскал, в университет на бюджетное место устроил. Я — продажная тварь. Шлюха, хоть принадлежала и принадлежу лишь только ему, — болезненно рассмеялась. — Он даже помогал хоронить Аню. После всего, что сделал со мной в тот день… Мне пришлось идти к нему и просить помощи, как материальной… так и моральной, чтоб пережить то, что эта уродина с собой и со мной сделала…

А вчера я узнала, что Ирине…. жене его все же удалось забеременеть. Не знаю, каким чудом. Никто не знает, даже он не знает. Однако, факт есть факт. Вот и порвала со всем. И что будет, то будет. Но больше я так не могу. Скоро уже три года, как этот ад вершится в моей жизни. И, вроде, немного, но и не мало, достаточно…. чтобы окончательно сойти с ума. — Взгляд в глаза своему «Водителю». — А ведь я ждала тебя, каждый день ждала… Надеялась, что встречу где-нибудь, когда-нибудь, что заберешь нас… а потом меня (когда осталась одна) к себе. Боже, какой же я наивной дурой была, — смеюсь. — Влюбилась… в выдумку, влюбилась и всё это время ждала. И вот он ты. Напротив. Такой красивый и беззаботный, смелый и сильный. Черствый и самоуверенный. Всё, как помнила о тебе. Всё, чем восхищалась. И толку? Даже если и может что-то светить, то уже слишком поздно.

Молчит, спрятав взгляд. Казалось, не дышит.

Шумный, глубокий (до самого не могу) мой вдох, подавляя физической болью душевную. Резво подрываюсь с места. Машинально шепчу:

— Благодарю за кофе. Прощай.

Быстрые, на грани бега, шаги на выход.

Зашурудил, застучал стульями (расплатиться на ходу). Кинулся за мной вслед.

— Лиля, СТОЙ!

Резкие, точные движения — и хватает за локоть у самого порога. Удерживает силой, тащит на себя — вынужденный разворот. Глаза в глаза (едва что различаю сквозь пелену слез — живо стираю срам свободной рукою с лица).

— Отпусти меня, — немощно рычу.

— Лиля, я не мог. Понимаешь? — попытка достучаться взором до потаенной души.

— Простите, можно? — сзади застыли люди, желая выйти наружу.

Скривился, кинув на них недовольный взгляд. Принимает решение — подает силой меня вперед, отчего оказываемся на улице.

— Лиля, пойми, у меня была семья, ребенок… Куда я вас?

— Была? — испуганно, ошарашено шепчу я, пялясь в глаза.

Скривился невольно, поморщился. Взгляд около — и снова на меня.

— Да. Сейчас в разводе. Живем отдельно.

Хмыкнула язвительно я, выдыхая с облегчением.

— Дак это ты у них (у нее) был, а не она у тебя. Семья как была, так и осталась. И только предатели из нее уходят.

— Лиля, — вдруг схватил за плечи и силой встряхнул. Пристальный, странный взгляд в очи. — Дак из-за тебя же я и ушел. Я свихнулся просто. Не знаю, после аварии это, или так… сам по себе.

— Аварии? — едва слышно (удивленно, со страхом) шепчу.

Немного помедлил в сомнениях, но ответил:

— Да. В тот день… почти сразу, после того как высадил вас, на перекрестке какой-то урод влетел в меня. Долго я потом еще в коме провалялся. Да и с тем мудаком, что в багажнике, проблем получилось немало, — закусил язык, цыкнул. — В общем, неважно. Дело в другом. Я долго сопротивлялся, не мог понять, что не так со мной, и как же мое равнодушие, наплевательство на всё и всех. Почему ты, а не моя жена, ребенок. Почему я вас с Аней выбираю, ваши беды, а не чувства собственной семьи. То ли совесть странная, то ли еще что… Как дурной, ломал голову, а потом, вообще, подался в поиски. Я хотел… помочь, убедиться, что все сложилось, что никакая мразь дорогу не перешла. Но тщетно. Среди кучи поддельных документов сложно найти что-то верное. Тем более, я ж не знал, что уже к тому времени нужно искать тебя одну, а не в паре. Что Ани… больше нет.

Лиля…

Обомлела я, не дыша. Невольно дрожу под его напором.

— Я, может, — внезапно продолжил, — больной извращенец, но почему-то меня все время тянуло к тебе, и сейчас тянет. Раньше как к дочке, или еще как, не знаю. Младшей сестре, что ли. Но теперь… теперь я точно вижу, что это — нечто иное. Словно наконец-то нашел единомышленника, такого же безобразно и беспросветно больного, как и я. И не надо больше притворяться.

Еще миг бешеных метаний взглядов (от глаз к устам и обратно) как вдруг осмелился. Дерзко, нагло, сжав меня в своих объятиях, впился поцелуем в губы. И вновь проступают слезы на моих глазах, и перехватывает дыхание. Столько бессонных ночей, столько жутких дней, одинокого горя — и вот он тот, о ком грезила столько времени.

Несмело отвечаю… но его напор, страсть, воля порабощает и подчиняет хуже всякого тирана. Пламя разгорается — и уже творим нечто невообразимое.

Едва ли не наощупь добрались до его авто, залезли внутрь… на заднее сидение. Живо стянуть с него брюки, а он — с меня белье, охально забравшись под юбку. Еще миг, отрывистые поцелуи в губы, точные, уверенные движения тел — и вскрикнула, залилась дикой эйфорией, застонала я от наслаждения.

Прямо здесь, в его машине… среди белого дня, на людной парковке, я стала его женщиной.

* * *

Замерла я на груди своего Водителя. Зажмурила веки, пристыжено улыбаясь. Едва слышно шепчу:

— А зовут-то тебя… как?

Прыснул от смеха, не сдержавшись, но затем вмиг совладал с собой, лишь слегка подрагивая в приступе. Неприкрытый, шумный выдох.

— Лиля-Лиля…

(чувствую, что еще сильнее заливаюсь краской)

— А как ты меня до этого называла? Ну, хотя б, для себя.

Смеюсь смущенно. Мгновения сомнений — и решаюсь.

— Мы с Аней тебя «Водителем» называли.

Обмерла я, вспоминая те далекие, такие трепетные моменты.

— С Аней? — удивился. — Так она разговаривала?

— Редко. Очень редко, когда что-то очень тревожило ее. Но было заметно… что это давалось ей с большим трудом.

— А что случилось? Почему она…

Тяжело сглотнула я слюну. Поморщилась от обиды и боли, что волной из памяти накрыла меня. Скривиться, сдерживая из последних сил соленые потоки.

— Сначала родители нас бросили, предали. Потом ее молодой человек… Это была страшная, мутная история. Он все соки из нее вытащил, а потом бросил, как ширпотреб. Вот Аня и сорвалась, а он — вместо того, чтоб принять на себя вину ее попытки суицида, запер оную в психушку. Меня — в детоприемник, хотя клятвенно обещал сестре, что лично присмотрит и позаботится. Да и… плевать. Мне даже лучше, что с этой тварью не осталась. В общем, там ей была конкретная промывка мозгов. Наркота целыми днями, да так, что, практически, все время не давали прийти в себя. Однажды… Аня проговорилась, что какой-то санитар ее постоянно лапал. Может, конечно, еще что было… не знаю. Но, в конечном счете, это даже сыграло на руку. Этот мужчина, влюбленный к тому времени в нее по уши, и помог потом ей… оттуда выбраться. Законным путем не выйти — этот ее, бывший, все так закрутил, что не подобраться. Вот Анька и сбежала тайно, словно преступница, да и пришла за мной. Но даже если бы и не явилась, сама бы… деру дала оттуда. Не мое это… Дурдом, а не детдом…хотя, конечно, кому с чем сравнивать.

В общем, неважно. С тех пор Аня была почти всегда сама в себе, а я говорила за нас двоих. Знаешь, — печально хмыкнула, — со временем я уже привыкла. И было это не остановить. Миша часто с меня смеялся, что я больше из-за этой своей странной излишней болтливости на сумасшедшую похожа, больше даже, чем та же Аня. Да и ты такое… что-то в этом роде говорил. Хотя… тогда я была еще не настолько… сумасбродна. В общем, неважно. Что было, то было. Тем более, ее уже не вернуть.

— Мне жаль.

Киваю головой, вторя его словам.

— Мне тоже… Только, — резвый разворот, взглядом уткнулась в глаза своему герою. — Ты так и не сказал, как тебя зовут.

И снова смущенно смеюсь, давясь неловкостью.

Шумный вздох. Поддается на мой напор. Глаза в глаза. Добрая, нежная улыбка.

— Шалевский. Георгий Станиславович. Он же Гоша, Гера, Жора — как душе твоей угодно.

Ухмыляюсь.

Положить голову обратно на грудь своему Водителю и загадочно, смакуя каждым словом, повторить:

«Георгий Станиславович…»

* * *

Утопая в сладострастном дурмане, едва не уснула прямиком вот так, в его объятиях. Из полудрема вырвал нас настырный, нозящий странный звук. Звонок его телефона.

Нехотя дрогнуть, потянуться к брюкам и достать аппарат.

— Да? — не без злобы гаркнул. — Привет. Что, прям сейчас? А Коля, Костя, да Быстрык, на крайняк?… Черт бы вас побрал. Да, еду! ЕДУ!

Рявкнул и тут же отбил звонок.

Взгляд около. Живо привстаю и заглядываю ему в лицо:

— Что-то случилось?

— Да на работу вызывают. Дело появилось, и теперь срочно ехать в лес, в чертову тьму-таракань.

— А что там?

Уставился в глаза. Пристально изучает, а затем вдруг улыбнулся.

— Кое-что искать.

— Кое-что — это что?

Смеется.

— Уж так интересно?

Поддаюсь на его улыбку и вторю тем же.

— Ага…

Цыкнул.

— Лилька, Лилька. Труп искать. Довольна?

Криво усмехаюсь. Еще миг, еще один вздох — и осмеливаюсь:

— А можно я поеду с тобой?

Удивленно выгнул брови.

— Шутишь, да?

— Нет, — вполне серьезно отвечаю, неосознанно закачав головой.

— Давай лучше ты меня дома дождешься. До ночи, надеюсь, вернусь. А?

Обмерла я, словно окатили меня чем-то жгучим. Безумно страшно… сейчас его отпустить. Да и вообще…

— Пожалуйста. Можно я поеду? Меньше всего я сейчас хочу… остаться одной. Прошу, Гош…

Криво ухмыльнулся.

— Что-что, а упрашивать ты меня умеешь, — рассмеялся невесело. — Ладно, поехали, только в машине будешь сидеть — и без пререканий. Не хватало мне еще потом и тебя ходить искать в том лесу.

Победно взвизгнула я от радости и коротко поцеловала его в губы.

Внимательный, трепетный взгляд друг другу в глаза — и притянул к себе, впился своими губами в мои, нежно, ласково, завлекая в свою странную, невообразимо чудесную сказку…

* * *

Пока его дождалась из похода, успела уже и выспаться в машине. Если поначалу еще тревожила мысль, что где-то тут было свершено кое-какое зверство, то скука и тихая музыка взяла свое.

Поехали ко мне. Но не успели и раздеться, как очередной звонок, очередной… на грани жуткой брани, кишащий раздражением и злостью, разговор моего Георгия со своими товарищами, вынудил оставить меня одну (в квартире), наедине со своими разгоряченными, глупыми мечтами.

— Хорошая моя, солнышно, не жди уже меня. Ложись спать. А завтра с утра созвонимся и придумаем, где и как пересечемся. Идет? Так… номер я же тебе свой оставил? — казалось, это уже он больше себе бормотал, чем мне. — И твой себе забил. Верно?