Ольга Дашкевич - Шаман

— Эй! Вы что, сюда для перепихончика вперлись? Ошиблись дверью. Это моя халупа.

— Привет, — Дрюня держится молодцом, надо же. На его веснушчатом лице самая располагающая улыбка. — Мы, вообще-то, к Ангелу зашли…

Негр удовлетворенно хмыкает.

— Ну, я и говорю — ошиблись дверью. Ангел в Часовне зажигает. А в Паучатнике зажигаю я. Ди-джей Резиновый Шайтан, ясно?

— Кто не знает Резинового Шайтана, — Дрюня проявляет чудеса дипломатии, а сам потихоньку продвигается к двери. — Мы тогда не будем мешать…

— Постой, куда спешить, — негр плюхается в кресло и приветливо машет бутылкой пива. — Ангел еще не пришел: дверь в Часовню на замке, я видел. По пивку?..

— Да вообще-то… — Дрюня оглядывается на меня. На лице по-прежнему улыбка, но в глазах тревога.

— Давай, — говорю я и решительно сажусь на стул, скинув с него на пол второй зеленый носок.

Я терпеть не могу пива, но вдруг этот Шайтан скажет что-нибудь полезное о Кузнеце?..

— А вы к Ангелу зачем? — ди-джей открывает бутылку крепкими белыми зубами и протягивает мне. — По делу? — Он выразительно похлопывает себя по карману. — Можете у меня взять. У меня всегда есть… для друзей. Экстази? Недорого.

— Нет, — поспешно отказываюсь я. — Мне нельзя. Я… беременна!

— Вау. Поздравляю, — Резиновый Шайтан оглядывает нас обоих, широко улыбается и поднимает большой палец. — Больше народу — круче тусовка. Ну, ты пивком тогда тоже не очень увлекайся, мамочка, о кей? Глотнула — и хватит.

— Правильно, — Дрюня, неожиданно быстро войдя в роль счастливого отца, отнимает у меня бутылку и делает большой глоток. — Слушай, бро, а ты Кузнеца не видел?

— Кузнеца?.. А зачем тебе Кузнец? — в глазах негра снова мелькает настороженность.

— Да один приятель просил кое-что у него узнать, — Дрюня делает еще один немаленький глоток, всем своим видом показывая беспечность и пофигизм. Собственно, эта роль больше всего соответствует его жизненной позиции, поэтому выглядит довольно убедительно.

— А-а-а… — Резиновый Шайтан слегка прищуривает свои огромные бархатно-карие глаза, опушенные невероятно густыми и длинными ресницами. — А то я подумал — что общего у таких славненьких ребятишек с Кузнецом?.. Если у тебя к нему дело, бро, ты иди один, пусть твоя киска тут посидит, под моим заботливым крылом. Беременным вредно дышать с Кузнецом одним воздухом — выкидыш может случиться.

— Нет, — я встаю со стула. — Это… Это у меня к нему дело, важное. Это мне надо встретиться с Кузнецом.

Карие глаза впиваются в меня.

— Ты что — от него беременна, что ли?.. Во дела!.. — он качает головой и шарит по карманам в поисках сигарет. — Иди на аборт, киска.

— Почему? — спрашиваю я растерянно.

— Жабу родишь, — говорит Резиновый Шайтан, откидывается в кресле и закуривает. — Или змею. От Кузнеца человек не родится. Оно тебе надо?

— Вот как? — приятный вкрадчивый голос доносится от двери. — Покажи-ка свои красивые глазки, бэйби. Ты в самом деле от меня беременна? И когда же я успел? По-моему, мы даже еще не были представлены.

В дверях стоит Кузнец, а за его спиной маячит рослая фигура Гришани.

Я сижу в клетке, а клетка поднята под потолок.

Меня затолкали сюда вполне бесцеремонно, плечо болит от тычка, которым наградил его этот чертов урод Гришаня. Куда уволокли моего спутника, я не знаю.

Когда нас выводили из комнатушки Резинового Шайтана два немаленьких охранника, я заметила, что Гришаня что-то шепчет на ухо Кузнецу, поглядывая в мою сторону.

— Вот как? — сказал Кузнец громко и с интересом окинул меня взглядом. — Отлично… Этого вниз, девчонку суньте в клетку и подвесьте. Я попозже ею займусь.

Прошел примерно час, но мною никто не думает заниматься. В зале невероятно тихо — ни шагов, ни голосов сюда не доносится, стены в бывшей церкви толстые, да и драпировки приглушают все звуки. Я сижу на полу клетки, обняв колени. Сидеть очень неудобно, решетки впиваются в зад, но и стоять, вцепившись в прутья, я больше не могу. Вниз я стараюсь не смотреть — я панически боюсь высоты, и первые двадцать минут только сдавленно всхлипывала, борясь с приступом страха и отчаянья. На помощь никто не пришел, да и некому было прийти мне на помощь.

И вот я сижу, обняв колени и зажмурившись, совершенно потерянная, и презираю себя изо всех сил.

Мне наплевать, что со мной будет. Ну, допустим, даже убьют. Мне все равно. Я никуда не гожусь, ниндзя недоделанная, из-за меня Тошка… Нет. Я что-то должна придумать. Что-то…

Скорей бы они пришли за мной. Если надо, я буду умолять на коленях вернуть амулет. Если надо, я буду ноги Кузнецу целовать. И не только ноги. Я даже с ним пересплю, если ему взбредет в голову такая прихоть. И пусть Тошка потом плюнет на меня и разотрет, лишь бы он проснулся.

Звук, похожий на раскат грома, кажется, доносится снаружи. Гроза?..

Я понимаю голову, но ничего не вижу, кроме слабого круга рассеянного света под самым потолком. Там, наверное, что-то вроде чердака. Но мне от этого ни жарко, ни холодно.

Я снова утыкаюсь головой в колени. Лучше б я умерла прямо сейчас. Лучше б я умерла тогда возле Тошки. Мне не достать амулета. Кузнец его не отдаст. Все пропало, я чувствую, что все пропало.

— Хватит рассиживаться, — Рози смотрит на меня грустно и укоризненно. — Такая большая, а плачешь. Лезь туда.

Она поднимает голову и глазами указывает мне на цепь, на которой висит моя клетка. Конец цепи теряется где-то в расплывчатом круге тусклого света под потолком.

— Я не могу, — говорю я растерянно. — Я и между прутьями не пролезу.

Ребенок деловито засовывает куклу за вырез платья, подходит к стенке клетки и ловко, точно обезьянка, начинает карабкаться вверх по прутьям. Через минуту она высовывает голову между прутьями, подтягивается, упирается и оказывается на крыше моей тюрьмы.

— Лезь, — маленькая ножка топает по крыше, клетка раскачивается. — Если голову просунешь, то и все тело пройдет. Решетка широкая.

— Нет, — я бросаю взгляд вниз и мотаю головой.

— Считаю до пяти, — холодно говорит Рози. — Раз… два…

— Хорошо, хорошо!

Я вскакиваю. Лезть наверх по решетке не так уж и трудно, особенно, если не смотреть вниз. Но, добравшись до верха, я застреваю. Мне нужно высунуть голову и плечи. Голова проходит. Плечи — нет.

— Я не пролезу, — говорю я беспомощно.

— Пролезешь. Сначала одно плечо. Потом подтянись повыше — и другое.

— Я упаду!

— Не упадешь — голова застрянет, — безжалостно заявляет ребенок. — Скорее лезь. У тебя времени почти не осталось.

Я пытаюсь ухватиться высунутой наружу правой рукой за верхние прутья. Нога скользит, я на несколько мгновений повисаю на руке, потом ловлю ногой опору и замираю, как муха в паутине.

Мне ни за что не выбраться из клетки. Даже если я просуну оба плеча, я не смогу протащить в дыру между прутьями бедра. Я же не ребенок. Мне не восемь лет. Не могу я. Не могу…

Рози опускается на колени и хватает меня за руку цепкими пальчиками.

— Закрой глаза! Закрой глаза и смотри!

Я покорно зажмуриваюсь и вижу нашу спальню. Тошка… он лежит на кровати, неподвижный и непохожий на себя: лицо осунулось, глаза запали, губы пересохли. Он дышит еле-еле, грудь поднимается почти незаметно.

— Нравится? — спрашивает Рози. — Открывай глаза и лезь. Не успеешь! Уйдет. Он уже далеко ушел.

Она выдергивает свою ручку из моих сведенных судорогой страха пальцев, и я больше не вижу Тошку. Клетка раскачивается под моей тяжестью, кренится и провисает на один бок. Рози стоит на крыше, держась за цепь.

Я рывком выталкиваю себя из клетки по пояс, переворачиваюсь лицом вверх, хватаюсь за верхние прутья, извиваюсь, как червяк, разворачивая бедра по диагонали квадратного отверстия между решетками…

И у меня получается! Теперь я вишу, точно обезьяна на ветке, снаружи, клетка совсем накренилась, я не понимаю, как Рози удерживается наверху… Я начинаю карабкаться к ней, хотя мне очень страшно отцеплять пальцы от прутьев. Все мышцы моего не слишком тренированного тела звенят от напряжения — мне кажется, я даже слышу этот звон. Или это звенит у меня в ушах. Неважно. Важно, что я добираюсь до Рози и могу встать на четвереньки наверху, выравнивая центр тяжести колеблющейся опоры, а потом схватиться за цепь и подняться на трясущихся ногах.

— Отдохни две минуты и лезь туда, — Рози кивает на потолок. — Сейчас за тобой придут. Надо торопиться.

Я смотрю вверх, закусив губы, и сглатываю бессильные слезы. Мне очень страшно. Я безумно боюсь высоты. У меня руки дрожат от усталости, я упаду… Но Тошка уходит все дальше, а я не могу его отпустить.

Я обхватываю цепь ладонями и ступнями и вспоминаю уроки физкультуры в школе. Несмотря на страх высоты, я хорошо взбиралась по канату. Спускалась, правда, зажмурившись и обдирая руки и ноги. Но тут мне, я надеюсь, спускаться не придется.

— Лезь скорее, они идут! — кричит Рози.

И я лезу.

Я не смотрю ни вверх, ни вниз, только перед собой, но чувствую, что слабый круг света все ближе. Я почти у цели, осталось совсем немного — только вцепиться руками в крюк, удерживающий последнее, широкое и толстое звено, и перебросить ноги туда, в отверстие в потолке… но пальцы у меня ослабли, я не могу обхватить кольцо, оно слишком толстое, пот и слезы смешиваются на моем лице.

— Попроси Боженьку, — шепчет Рози мне в ухо. Как она оказалась рядом?.. — Попроси, Боженька добрый, он поможет.

— Господи, помоги мне!.. — мой голос похож на слабый хрип, кто его услышит в этой оскверненной церкви?

Но Он слышит, наверное, потому что моя рука сама нащупывает выемку и вцепляется намертво, тело взвивается пружиной, мышцы, кажется, трещат, но ноги уже коснулись опоры… Золотая медаль на Олимпийских играх в соревнованиях чокнутых гимнастов мне была бы обеспечена. Я стою на чердаке.

Пыль, голубиный помет, толстые балки. Где-то здесь должна быть лестница, ведущая вниз. Мне надо спешить. Я знаю, где амулет, — когда нас вели, подталкивая в спины, через Паучью комнату, я видела уродливую инсталляцию там, где раньше был алтарь: стена, затянутая искусственной паутиной, несколько черепов со вставленными в глазницы фонарями, еще какие-то глиняные фигурки, и посреди этого безобразия огромный паук, висящий вниз головой. И Тошкин амулет на шнурке, намотанном на мерзкую мохнатую лапу.

Рози исчезла, я совершенно одна.

Я слышу голоса внизу. Ага, Кузнец со своими подручными увидели пустую клетку. Возгласы, эхом отдающиеся под крышей, полны удивления и негодования. Я усмехаюсь искусанными губами. Сейчас они гадают, как мне удалось удрать из запертой клетки, подвешенной под потолком. Если бы сдвинуть вон тот рычаг, можно было бы уронить железную махину им на головы. Но я должна торопиться. Они скоро догадаются, и кто-то из них обязательно бросится на чердак.

На цыпочках я перебегаю подальше от отверстия в потолке, прыгая по толстым балкам. Голубь вспархивает из-под ног. Как громко!.. Они услышат. Где же лестница?.. А, вот он, люк в полу, даже не прикрытый никакой дверцей. Крутые ступеньки ведут вниз. Теперь главное — не ошибиться и не выбежать на галерею. Галерея мне не нужна, мне нужно вниз, а потом в Паучью башню… стоп. Чтобы туда попасть, мне придется пройти через зал с клеткой. Я замираю, слушая неприлично громкий стук собственного сердца. Голосов отсюда не слышно, я не знаю, что делают мои враги. Они все еще в зале? Или ушли?..

Я беспомощно оглядываюсь по сторонам, и вдруг замечаю, что над ступеньками клубится туман. Над головой опять погромыхивает — видимо, гроза нависает над Манхэттеном, пока еще не в силах разразиться во всю свою мощь.

Плотный туман струится, течет — я вижу, куда он течет. На галерею. Дверь, ведущая туда, приоткрыта. Я стою на крохотной лестничной площадке и все еще раздумываю. Мне не пройти через главный зал, меня увидят и схватят. Но галерея… она, кажется, соединяет главное здание с обеими башнями. «Just go», — говорит кто-то у меня в голове.

«Господи, помоги», — шепчу я обреченно и проскальзываю в дверь вслед за клочьями тумана. Он продолжает стелиться впереди, когда я, пригнувшись, пробираюсь вдоль резного деревянного ограждения. Снизу слышны голоса: акустика в бывшей церкви отличная, даже плотные драпировки не смогли ее убить.