Адалин Черно - Шанс на счастье

— Поверить не могу.

— Ксюш, возьми в номере мою косметичку, — прошу дочку, чтобы она не слышала нашего разговора, впрочем, я ведь собираюсь его закончить прямо сейчас.

— Я думала, это шутка, — снова говорит она. — И он не сошелся с тобой снова.

— Во-первых мы не переходили на “ты”, — осекаю ее. — А во-вторых, не понимаю, о чем вы.

— Не понимаешь, — она ехидно улыбается. — Не строй из себя дуру, — шипит, повышая голос. — Ты предала его шесть лет назад, переспала с его отцом и теперь пытаешься повесить чужого ребенка. Руслан все равно узнает, что она не его, или ты думаешь, он настолько глуп?

Не понимаю, откуда она вообще обо мне знает. Руслан что, рассказывал ей все подробности? Пока я молчу девушка продолжает обвинять меня во всех смертных грехах, а напоследок произносит:

— Если после всего он снова не захочет жить, я убью тебя собственными руками.

— Снова? — переспрашиваю, но она уже отключается.

Я сглатываю. Смотрю на уже погасший экран телефона и прокручиваю разговор в голове. Снова не захочет жить? Боже.

— Мам, я не могу ее найти, — сообщает дочка, выбегая из номера.

— Идем без нее, — беру ее за руку и закрываю двери.

Идти становится трудно. Телефон жжет руку, а в голове набатом звучат слова “Снова не захочет жить”.

Снова.

Я боюсь встречаться с Русланом, потому что уже чувствую себя виноватой, хотя не должна. Я ничего не сделала из того, в чем меня обвиняют, не предавала его, не спала с его отцом и Ксюша его дочь, потому что я тоже не могла оправиться после отношений, мне было плохо. А еще хуже становилось от знаний, кто с нами это сделал.

После слов этой Оли я начинаю понимать, почему Руслан не верит мне, почему не хочет даже думать о том, что я на самом деле не предавала его. Им движет страх. Окунуться в отношения с головой, довериться другому человеку, утонуть в нем без возможности всплыть наружу, а потом снова оказаться на краю пропасти из-за предательства.

Мне было сложно. Я не хотела выходить на улицу, видеть людей, есть, пить, жить тоже не хотелось, но я была слишком слабой, чтобы покончить с этим. Только Ксюша дала мне надежду на жизнь. Я до сих пор помню, как узнала о беременности — посмотрела в календарь цикла, случайно, ни о чем не думая, заметила, что там слишком долго нет отметок и пошла за тестом в аптеку. Это была моя надежда. На жизнь и на будущее.

Я и подумать не могла, что Руслану так тяжело. Что он, сильный, независимый парень, который обратил на меня внимание, так тяжело переживал разрыв. Я почему-то думала, он забыл меня. За те шесть лет, что прошли, успел завести семью, ребенка, а у него… никого нет.

— Вы долго, — слышу, стоит нам спуститься в холл. — Устал вас ждать.

Руслан останавливается рядом с нами, переводит взгляд на свой телефон в моей руке и чуть улыбается одними уголками губ.

— Ты снова забыл его.

— Буду делать это чаще, — и снова улыбка.

Я хочу думать, что он ведет себя так насмешливо только потому, чтобы уколоть, сделать мне больно и отомстить, но после того, что мне сказала Оля я все больше убеждаю себя в том, что это делается ради своей защиты. Я хочу злиться на него, но не могу, смотрю в его лицу, лишь слегка изменившееся за шесть лет, и понимаю, что вся злость выветрилась.

— Я нашел нам парк развлечений, — говорит Руслан дочке. — С каруселями, аниматорами и сладкой ватой. Думаю, тебе понравится.

Ксюша его, конечно же, поддерживает. Весело хлопает в ладоши и радуется, что ее ждет день развлечений. Я же… просто наблюдаю за ними со стороны. Знаю, что Руслан заметит мое внимание, но не могу себе отказать в этом. Я смотрю на него по-другому. Ему тоже было трудно, возможно, даже сильнее, чем мне, потому что я жила ради Ксюши. Каждый день просыпалась с мыслью, что у меня есть частичка любимого человека и совсем скоро я с ней встречусь. Когда Ксюша появилась на свет, мне стало намного легче. Все мои мысли забрал уход за ней, кормление, смена подгузников и работа, ведь нам нужно было на что-то жить.

Сестра не раз советовала найти Руслана и все рассказать, но единственным способом поисков оставался его отец, который не сказал бы мне, где он. А если бы узнал о ребенке, получил бы новый рычаг давления. Говорят, что о мертвых или хорошо, или никак, но я не могу прекратить злиться на него и заставить себя вспомнить хоть что-то хорошее. Из-за него моя дочь не знала своего отца. Он тот, кто разрушил жизнь своего сына, хотя наверняка Влад считал иначе.

До вчерашнего дня я тоже считала иначе. Думала, что Руслан ненавидит меня и у него есть Оля, но… тогда почему? Мы ведь были близки вчера и сегодня его поведение ко мне не изменилось, он не стал делать резких неприятных замечаний, не стал издеваться надо мной, а просто… шутил. И говорил, что не против повторить. Так не разговаривают с человеком, которого ненавидят. И с ним точно не занимаются сексом, особенно когда нет никаких чувств.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Мы идем? — спрашивает Руслан, отвлекая меня от мыслей.

— Да, конечно.

Мы все вместе выходим из отеля, Руслан помогает дочке забраться в такси, ждет, пока сяду я и размещается на переднем сидении. По дороге он о чем-то разговаривает с водителем. Ксюша все время спрашивает, о чем они говорят, ведь она не знает языка, а я лишь пожимаю плечами, потому что разговаривают они об автомобилях. А большую часть слов и фраз я попросту не понимаю.

До парка развлечений мы добираемся довольно быстро. Ксюша радостно осматривается по сторонам, ее глаза блестят от радости, а рот не закрывается от обилия развлечений. Она подбегает то к одной, то к другой карусели, останавливается, смотрит, просит покататься. Конечно же, Руслан ей не отказывает, покупает билеты и ведет дочку на разрешенные развлечения, покупает сладкую вату.

— Здесь столько всего, мама! — с восхищением произносит Ксюша. — Почему мы никогда не были в таких местах?

— Потому что ты была маленькой, — оправдываюсь, но дело ведь не в этом.

Я копила каждую лишнюю копейку на квартиру. Считала, что собственное жилье куда важнее развлечений и что Ксюше будет лучше, если мы останемся в этой квартире, а не переедем, потому что хозяева продадут ее другим людям. А ведь ей тоже важны были детские радости. Она точно так же, как и другие детки, хотела кататься на каруселях, получать возможность выбирать и покупать то, что хочется и когда хочется. Я убеждала себя в том, что вот так живут все. И что мой ребенок совершенно ни в чем не нуждается: у нее есть одежда, игрушки, она ходит в садик и хорошо питается, но видя ее счастливые глаза, понимаю, как ошибалась. Ей не хватало детских радостей, возможностей, которые давали деньги.

Мне становится не по себе, когда Руслан смотрит на меня после слов дочери. Неуютно от того, что я не могла обеспечить малышке все то, что может он. И я злюсь, что не пыталась его найти. Я могла хоть что-то сделать, но не делала, потому что боялась новой порции боли. Боялась, что у него давно другая жизнь, возможно даже ребенок и ни мне, ни Ксюше в ней не будет места. Я бы не смогла пережить это снова.

— Мам, можно на батут? — заприметив огромный надувной замок, просит дочь. — Пожалуйста.

— Конечно, можно, — соглашаюсь.

После этого контракта я, наконец, куплю квартиру, и мы вместе с Ксюшей сможем поехать на море, отдохнуть, развлечься. Руслан непременно будет присутствовать в жизни дочери и эти развлечения станут чем-то вполне привычным для нее. Не недосягаемым, а тем, что она сможет позволить себе едва ли каждый день.

С одной стороны, я рада, что она может это получить, а с другой… счастье ведь не в деньгах, а во внимании отца. В том, что Руслан не просто дал на это денег, а что он присутствует рядом, бережно снимает с ее маленькой ножки туфельку и помогает залезть на надувной замок. Что машет ей рукой на прощание и говорит, что будет смотреть за ней и ждать.

Мы отходим чуть дальше от батута и наблюдаем за дочерью. Я вскидываю голову и смотрю на профиль Руслана. Он сосредоточен на дочери, а я думаю о том, почему мы не можем общаться нормально хотя бы сейчас, когда вместе воспитываем Ксюшу.

Вы переспали, напоминает внутренний голос, который я тут же затыкаю.

Искать себе и ему оправданий не стану. Я давно не та робкая девушка, что боялась уйти от мужа и дрожала от одного присутствия парня, что тревожил душу. Я повзрослела, воспитываю дочь. Вчера, как правильно заметил Руслан, мы сделали то, чего оба хотели. Сожалею ли я? Нет. Хочу ли повторения? Тоже нет. Больше всего я думаю о том, что хочу с ним поговорить. Откровенно. Рассказать о том дне, когда мы разошлись, о том, почему я так поступила и спросить его … как он жил все это время.

Слова Оли не дают мне покоя. Поверить не могу, что Руслану было настолько плохо, что он…

— У меня что, маленький, что ты так смотришь?

Руслан

Женщины всегда смотрели на меня по-разному: кто-то с восхищением; другие с осознанием, что я никогда на них не обращу внимания; кто-то соблазнительно, чувствуя, что я ведусь. Никто и никогда не смотрел на меня так, как она. Аня даже не пытается скрыть своей жалости, закусывает губу, сглатывает. Ей не хватает жалобного скулежа и постанывания, а мне понимая, что, мать вашу, происходит.

Вчера она уходила от меня явно удовлетворенная и получившая то, чего хотела. Да, не совсем в адекватном состоянии, но успокоительные на всех действуют по-разному. На практике была модель, которая жутко волновалась, но стоило ей дать седативного, как она превращалась в овощ. Другие раскрепощались, а она сидела и смотрела в одну точку.

Я понял, что с Аней что-то не так только тогда, когда она непонимающе на меня посмотрела. В момент нашей близости я ловил ее возбужденный взгляд и желание, отчетливо таящееся в глазах. Знал бы, что она закинулась успокоительным, не притронулся бы к ней. Не из-за благородности, а потому что я четко давал себе отчет в том, что происходит и что я делаю. И думал, что она так же.

Странно, но я ни о чем не жалею. И все еще хочу ее.

Даже когда она так смотрит.

Особенно, когда она так смотрит.

Хочется подхватить ее на руки и, как вчера, прижать к стене, показать, что я не нуждаюсь в жалости.

— У меня что, маленький, что ты так смотришь?

Я пытаюсь отвлечься шуткой, чтобы не думать о ней, о ее теле, о холодных руках, которые она пытается согреть, растирая друг о друга, и которые охренительно бы смотрелись на моих плечах.

Я все еще хочу ее.

Меня не отпустило.

И ее, судя по резко вспыхнувшим щекам, тоже.

Она отворачивается и делает вид, что следит за дочкой, а я наблюдаю теперь уже за ней, прекрасно зная, что смущаю ее. Да и плевать! Она меня жалеет, а я ее смущаю. И злюсь. На себя. За то, что не могу устоять, что влезла мне под кожу шесть лет назад и не покидает. Что не смог ни с кем нормально, кроме нее. Не было девушек таких, чтобы хотелось остаться рядом, чтобы пустить их в дом, чтобы было желание видеть каждый день.

А ее хочу.

Видеть, трогать, обнимать, касаться губами, заниматься любовью.

Отвлечься помогает телефон. Я отхожу на несколько шагов, чтобы позвонить той, которая меня успокаивает. Оля отвечает почти сразу, будто ждет моего звонка. Сейчас без видеосвязи, просто звонок.

— Ну, привет пропажа, — смеется в трубку. — Тебя инопланетяне похищали?

— Привет, — улыбаюсь, чувствуя, как возбуждение проходит.

Оля меня не привлекает, поэтому с ней у меня получилось создать дружбу. Она меня не достает, всегда отвечает, когда это нужно и… просто поддерживает, если мне плохо.

— Ну так что там? Сложная работа? За пару дней не смог мне набрать.

— Извини,  —произношу искренне, — я с дочкой время провожу. Ну и работа.

— Ой ладно, — шипит в трубку. — Знаю я твою работу! Небось, снова девок клеил.

— Не без этого.

Я снова вспоминаю ее губы и руки, ее податливое тело и…

— Как у тебя дела?

Мне срочно нужно отвлечься на болтовню Оли, пока я не схватил Аню и не потащил ее в ближайший отель… К тому же, вряд ли она согласится.

— Я соскучилась, — тянет Оля. — Здесь одиноко, и я почти весь день дома сижу, — бурчит недовольно. — Когда ты вернешься?

— Нескоро. Работы тут много. Хорошо, если за месяц закончим.

— А можно я приеду?

— А как же учеба?

Она не раз сопровождала меня на работе, была рядом, в чем-то помогала и просто смотрела мир. Другой возможности у нее точно не будет, но сейчас я почему-то не хочу ее видеть. Оля моя совесть и разум. Когда я поступаю необдуманно, она всегда говорит мне об этом. Я все равно делаю по-своему, но перед этим грызу себя сомнениями. Если она приедет сейчас между нами с Аней больше ничего не будет. Не потому, что я ее послушаю, а потому что мой мозг говорит мне не прикасаться к матери моей дочери, не подходить к ней ближе и не трогать, потому что я все еще ее не простил. И вряд ли смогу. Оля станет напоминать, а я… не хочу думать.