Адалин Черно - Шанс на счастье

Мы заканчиваем разговор минут через сорок. Прощаемся, я обещаю обязательно перезвонить еще и говорю, что мы скоро увидимся. Волновать ее появлением в моей жизни Ани не буду. Она о ней практически не знает. Я и тогда сказал очень мало. О том, что сделал отец, мама не в курсе. Для нее я уехал, потому что захотел изменить жизнь и потому что не сложилось с девчонкой, которую любил.

Через пару часов приходит сообщение от Кости с именем и адресом, где проживает мама Оли. Я пишу ему смс с благодарностью и еду по указанному адресу. По пути Костя присылает голосовое:

— Ты знаешь, странно, но у этой девушки есть отец. И они с матерью сейчас живут вместе. Я перепроверил даже. Евгения Борисовна так, кстати, зовут ее маму, не разводилась с мужем никогда. У них родилась дочь Ольга, приводов не имеют.

Его голосовое заканчивается, я же продолжаю вести автомобиль и думать. Оля что… наврала мне про отчима? Или, может, ее мать так и не развелась, а с новым мужчиной живет, будучи замужней за другим? Решаю не делать преждевременных выводов и продолжаю путь. Паркую авто у подъезда, поднимаюсь на нужный этаж. Нажимаю на звонок и жду, пока мне откроют.

По ту сторону слышны шаги, потом щелчок. Мне открывают дверь. На пороге стоит женщина лет сорока пяти. Она, в отличие от моей мамы, как раз-таки выглядит на свои года. Удивленно смотрит на меня и спрашивает:

— Вы к кому?

— Я по поводу вашей дочери. Ольги.

— Боже, — женщина вдруг хватается за сердце и отходит на пару шагов назад. Ударяется о стенку и оседает на пол. — Петя! Петя!

Из глубины квартиры выходит мужчина в спортивных штанах и водолазке. Вопросительно смотрит сначала на меня, а потом на женщину. Быстро бросается к ней, приседает рядом.

— Ты кто такой? — вскинув голову, спрашивает у меня, испепеляя взглядом. — И что сделал с моей женой. Женечка, милая…

— Он… он об Оле пришел говорить, — по ее щекам катятся слезы. — О доченьке нашей.

Я нихрена не понимаю.

Руслан

Когда суматоха утихает, они оба недоуменно меня рассматриваю. Женщина, наконец, приходит в себя, поднимается на ноги, а мужчина же смотрит на меня с нескрываемой ненавистью. Чем она вызвана, не имею ни малейшего понятия, зато вспоминаю слова Леонида, когда он говорил проверить, кто эта Оля и что она собой представляет.

На тот момент мы общались три с половиной года. Два из них исключительно в сети. Я воспринимал ее как маленькую девчонку, а она раз за разом пыталась доказать, что взрослая. Потом она доросла до встреч: когда я прилетал в столицу, мы ходили в кино, ели попкорн и смотрели фильмы. В восемнадцать уже можно было не боятся получить повестку и быть задержанным за растление. С Олей было интересно, потому что не нужно было думать, присматриваться, потому что между нами не могло быть ничего кроме дружбы. Мы смотрели фильмы, гуляли, она рассказывала о курсах, которые посещала.

Я ей доверял.

Не потому, что сказочный дурачок, хотя, смотря на удивленные и злые лица родителей, почему-то именно таковым себя и ощущаю. Оля ничего не просила. Никогда. Даже в кино она ходила за свои деньги, всегда отказываясь от того, чтобы за билет платил я. Так было везде: в кафе, в парке, когда мы покупали кофе. Помню, она даже подарок на день рождения отказывалась принять. С ней было ровно. Она в какой-то степени заменила мне Костю, хотя с ней мы, конечно, не снимали девочек, и не выпивали тонны алкоголя.

Она ничего не требовала никогда из того времени, что мы были знакомы. Даже тогда, когда к ней приставал отчим, она позвонила мне и просто высказалась, а когда я предложил приехать ко мне, заревела сильнее. И первое время пыталась быть незаметной, не волновать меня, да и шарахалась от меня, хотя раньше с удовольствием брала за руку.

Я ей поверил. Смотрел в испуганные глаза и верил. Да и как-то проверять каждую, с кем знакомлюсь было глупо. Хотя нужно было насторожиться, наверное, когда она говорила, что домой ее подвозить не стоит и она сама. Просто в тот момент было слишком много проблем, чтобы я думал о том, почему подруга не хочет показывать мне, где живет. Я и к себе ее не привозил никогда. Мы были друзьями, и я никогда не думал, что это перерастет во что-то большее. Не думаю так и сейчас. Но вот внимание со стороны ее родителей меня напрягает.

Как и реакция на мое появление.

— Может, скажете что-нибудь? — предлагаю.

— Ты чего приперся? — первым нарушает молчание отец. — Запудрил нашей малышке мозги, сказал ей, чтобы замуж выходила. С ней… что-то случилось?

Я как-то не могу упустить первые слова, хотя надо бы начинать с утвердительного кивка и рассказа, что именно с ней случилось, но… запудрил мозги? Позвал замуж???

Что, мать вашу, происходит?

— Так стоп! — поднимаю руки вверх. — Во-первых, никто вашей дочери не пудрил мозги и не звал замуж, а во-вторых… вы ее родной отец?

Я почему-то жду, что мужчина попытается начистить мне морду, но он стоит и лишь хмуро смотрит на меня. Нервничает. И да, видно по глазам, что слушать, а уж тем более вести конструктивную беседу, он не желает.

— Я ее родной отец, — басит он. — А ты… — он тычет в меня пальцем.

— Оставим неприязнь на потом, — отмахиваюсь. — Сейчас мне важно знать еще кое-что. Полгода назад вы двое жили вместе?

Они непонимающе на меня смотрят. Вот и ответ. Хотя была, конечно, надежда, что это родители не той Оли, но нет. Она ведь показывала фотографию матери. Отца не показывала, да и отчима тоже, но это воспринялось как само собой разумеющееся.

— Что с нашей дочкой? — тут в разговор вступает Евгения Борисовна.

Она, между прочим, как-то вмиг превращается из растерянной и ошарашенной слабой женщины в боевую бабу, готовую растерзать того, кто принес плохую новость о дочке.

— Я не знаю, что вам сказала Оля, — говорю совершенно искренне, — но я не пудрил ей мозги.

— Она ушла к мужчине, — выплевывает ее отец. — Сказала, что выросла и что влюбилась. Во взрослого и самодостаточного, что он ее зовет к себе и домой она больше не вернется. И что даже на свадьбу нас не позовет, потому что отпускать мы ее, разумеется, не хотели.

— Разговор предстоит долгий, — констатирую после его слов.

— А пойдем на кухню, а, Петь? Ну не стоять же здесь.

Отец Оли таки соглашается, и мы все вместе идем на кухню. Мать суетливо ставит чайник, рассыпает по чашкам какой-то травяной сбор, а я замечаю фотографии маленькой Оли даже здесь, на кухне, где их, по сути, быть не должно.

— Полгода назад Оля позвонила мне вся в слезах, — наконец, дохожу до своей части рассказа. — Сказала, что ее домогается отчим и она не знает, что делать.

Евгения Борисовна, как я и ожидал, хватается за сердце. И смотрит растерянно то на меня, то на мужа. Я бы хотел пошутить. И, если быть честным, нихрена вот этого не знать и не лезть во всю подноготную, но раз уж меня разводили как идиота...

— У меня никогда не было никого, — оправдывается зачем-то женщина. — Петя, я не понимаю…

— Зато я понимаю! — грозно произносит он и ударяет кулаком по столу. — Ремня в детстве мало было.

Вот здесь я с ним солидарен. Такое придумать и наговорить на своих родителей. На мать и отца, которого вообще похоронила. И ладно бы у них что-то было не так, но ведь видно, что и отец, и мать искренне любят своего ребенка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Она жила полгода у меня в квартире.

Отец тут же настораживается, но я спешу его успокоить:

— Между нами ничего не было. Я редко появлялся дома и воспринимал вашу дочь, как подругу, если так можно сказать.

Петр хмыкает. Видно, что не верит. Но я и не настаивает на этом. Просто ждет, что я скажу дальше.

— Месяц назад я улетел из Москвы на работу. И в то же время узнал, что у меня есть дочь. Вдаваться в эти подробности не буду, но когда я был в Германии, Оля прилетела ко мне.

Дальше я рассказываю о том, что случилось. Как она попала под машину, как я был рядом с ней и вскользь упоминаю о прогнозе докторов. Мать шокирована и плачет, отец что есть силы сжимает челюсти и крепится. Хочется вернуть Олю к жизни и хорошо встряхнуть. Какого черта она вообще делала? У нее святые родители, а она уехала, чтобы жить со мной? Сомнений у меня нет. У нее или с головой не все в порядке, или же она по-настоящему в меня влюбилась. Что хуже даже не знаю.

— Я приехал, потому что из-за вашей дочери и заботы о ней обидел любовь своей жизнь. Я-то думал, что об Оле некому позаботится, — выдаю слишком резко, потому что меня переполняет злость.

— И что? Что нам делать, Петя?

— Я предлагаю вам полететь к ней. Билеты я оплачу, ее пребывание там тоже оплачено.

— У нас есть деньги, — перебивает отец, а я обвожу взглядом их скромно обставленную кухню.

Вряд ли отец в принципе понимает, о каких суммах речь, но он вдруг меня перебивает:

— Ты не смотри, что мы так живем. Люди простые, спокойные, но у меня бизнес, доходы имеются, да и в остальном. Тебе спасибо, конечно, но мы сами. Только адрес клиники скажи и к женщине своей можешь ехать.

— Мне все равно нужно в Германию, чтобы забрать вещи, поэтому если хотите, полетим вместе. Там и покажу, где клиника.

Они соглашаются и идут собиратся, я же остаюсь на кухне и переворачиваю фотографию Оли, что стоит на столе, вниз. Не могу не нее смотреть. Хочется ее придушить, такая ненависть внутри заполняет. Как вообще можно было… вот так. Дурочку из себя невинную строить и специально лезть между нами с Аней. А, главное, зараза, незаметно так, что я и не понял! И о любви даже не догадывался. Думал об этом, конечно, но отбрасывал. Она ведь и поводов, намеков никаких и никогда не давала!

За исключением того, как залезала ко мне в постель и прижималась, потому что ей было страшно.

Я определенно сказочный дурачок. Разводили, как лоха, а я и рад верить! Зато ей… Ане… не поверил. Медленно сжимаю руку в кулак и пытаюсь успокоиться, чтобы не разнести здесь все.

Тем временем, оживает мой телефон. На дисплее заграничный номер, и я тут же беру трубку, потому что надеюсь, что это Аня.

Но звонят из больницы.

Оля пришла в себя.

Я завидую Руслану. В ту самую минуту, когда мне звонит Соня. Не злюсь. Завидую. Потому что он там… рядом с дочерью, а я тут. Так отчаянно хочется к своей малышке, сжать ее в своих объятиях, поцеловать в пухленькую щечку и видеть, как искренне она радуется появлению.

Сейчас мне кажется, что я всерьез могу расторгнуть контракт и уехать, но… не могу. Не из-за квартиры, хотя и это немаловажный фактор, а потому что подведу людей своим отказом. Да и осталось всего ничего. Я потерплю. Прошла всего пара дней, а я уже хочу к ней.

— Что-то случилось? — голос Данила звучит озабоченно. Он останавливается рядом со мной. Ждет ответа.

— Всё в порядке, — отвечаю ему. — Сестра просто звонила. А я о дочке вспомнила.

На самом деле, не знаю, что Соня ожидала от меня услышать. Приказа немедленно вызывать полицию и вырывать ребенка из рук отца? Но она явно чего-то ждала: голос звучал растерянно и зло. Ей не нравился Руслан после всего, что она о нем узнала, но и пресекать его общение с дочкой я не собиралась. Разговор у нас с Русланом, конечно, состоится. Я скажу ему, как он должен общаться с Ксюшей, но почему-то думаю, что он и так это знает. Она ему необходима сейчас так же сильно, как была нужна мне после нашего расставания.

Справилась бы я без дочки? Не уверена.

Он приехал к дочери. Пока эта информация пытается ужится в моей голове. Бросил не пришедшую в себя Олю и поехал к дочери. Наверное, любая другая на моем месте и правда вызвала полицию и пресекла любые его попытки увидеть Ксюшу, но я слишком сильно люблю свою дочь, чтобы так поступить.

Она ждала отца пять лет. Мечтала о нем. Дети они другие. Они прощают своим родителям слишком многое, не становятся озлобленными даже когда их наказывают. Они любят просто так, не за широкие жесты и дорогие подарки, а просто потому, что у них есть родители. Ксюша у меня с добрым сердцем, она многое замечает, но Руслана, уверена, простила. Потому что он ее отец. Она простит и мое отсутствие, потому что я — мать.

— Скучаешь по ней? — голос Данила вырывает меня из воспоминаний и кажется чужеродным.

Я не сразу понимаю, о чем он спрашивает.

— Скучаю. И очень хочу поскорее закончить.

— Съемки не продлятся долго, если будем работать в таком темпе. Ты очень хорошо старалась сегодня.

— Спасибо.