– Молчать! – рявкнул его начальник, и вновь уставился на меня.

Горячка, что охватила меня связи с последними событиями, постепенно стала спадать, и я почувствовала, как холод вновь стал проникать в тело через босые ноги и тонкую ткань одеяния. Обхватив себя руками, и стуча зубами от холода, я взмолилась:

– Господа! Я – Шанталь, воспитанница маркиза де Розена. Меня похитили в целях выкупа прямо из постели в особняке, но мне удалось от них сбежать. Прошу вас, помогите! Доставьте меня поскорее домой, клянусь, маркиз будет вам очень благодарен.

По лицу старшего, было трудно понять, о чём он думал. Было похоже, что он не особенно верит в ту байку, что я им наплела. Наконец, он сказал:

– Вот что, мадемуазель, вы пройдёте с нами в участок, – отметая все мои возражения, он продолжил, – я пошлю человека по тому адресу, который вы мне назовете. Если всё сказанное вами подтвердится, что же, буду рад оказать услугу столь важному вельможе. Ну, а если нет…

О том, что будет в случае "если", мне думать не хотелось. Я очень надеялась лишь на то, что действительно нужна маркизу с Клермонтом в их игре, и они не откажутся подтвердить мои слова.

Прибыв в участок, и завернувшись в одну из лошадиных попон, что любезно предложил мне старший офицер, я опустилась на одну из скамей, и под любопытными взглядами собравшихся, приготовилась к длительному ожиданию. Описывая особняк, я старалась вспомнить любую мелочь, которая способна была помочь поскорее разыскать моего "опекуна".

Не прошло и десяти минут после нашего появления в участке, как пришла тревожная весть: "двор чудес", что располагался на улице Реамюр – горит. Десятки нищих и оборванцев высыпали на улицы оставшись без крыши над головой. Офицер довольно потер руки – шеф полиции, господин де ла Рейни уже давненько искал случая разворотить это гнездо отбросов, надёжно охраняемое головорезами Фонтаны. Теперь, когда их вотчина сгорела, можно было с уверенностью утверждать, что с ещё одним наиболее опаснейшим кварталом, по которому и днём-то ходить было небезопасно, покончено.

Не обращая на меня внимание, он достал из-под стола бутылку вина, и наполнив им до краев свой бокал, салютовав кому-то ведомому только ему одному, залпом опрокинул в себя.


* * * * *


Всё кончено! Башня, ставшая моим домом в течение многих месяцев, сгорела. Какое-то непонятное чувство тоски овладело мной. Вот уже второй мой дом сгорает в пожаре. Как и в монастыре, так и в башне у меня были знакомые, которые, хоть и не были мне друзьями, тем не менее неплохо ко мне относились. Старики, женщины, дети… Что с ними со всеми будет? Клод! Ему ни за что не удалось бы выбраться оттуда живым. Мой бедный друг! Он пожертвовал собой ради моего спасения. А я… А я так и не смогла отблагодарить его за всё, что он для меня сделал.

Теперь, это уже не имеет никакого значения. Он погиб ради того, чтобы я жила. Значит нужно жить несмотря ни на что, хотя бы ради того, чтобы его жертва не оказалась напрасной.

– Где она? – раздалось совсем рядом, и в помещение вошли маркиз и граф Клермонт.


Часть вторая. Самозванка.


Глава 20


– Ах, дорогой Розен, боюсь из нашей затеи не выйдет ничего хорошего, – граф Клермонт прогуливался по парку под руку с маркизом, в эту самую минуту упражняющимся в ходьбе с тростью, подражая походке своего великого сюзерена.

Введя моду на трости, Луи по-прежнему оставался единственным, кто виртуозно обращался с ней. Многие придворные пытались перенять стиль Его Величества, но их жалкие потуги не шли ни в какое сравнение с природной грацией потомка Бурбонов.

"Для этого, нужно родиться королём!" – добродушно посмеивался он над теми, кто в погоне за званием главного европейского модника, выставляли себя на посмешище, пытаясь хоть как-то приблизиться к великолепию своего кумира.

– Друг мой, не будьте столь пессимистичны, – маркиз изящно подкинул трость, перехватив её посередине. Этот жест, он подглядел давеча в Версале, во время королевской прогулки вокруг нового фонтана. Король вёл под руку няню своих детей Франсуазу д’Обинье, с которой неожиданно сблизился в последнее время. Весь двор недоумевал, чем эта ничем не примечательная и уже не молодая серая мышь, существующая на подачки мадам де Монтеспан, умудрилась заинтересовать самого короля, который всегда тянулся ко всему яркому и прекрасному? Редко улыбающаяся и совсем не красивая набожная вдова, с каждым днём приобретала всё большее влияние при дворе. Поговаривали, что Луи не принимает ни одного серьезного решения, не посоветовавшись перед этим со своей новой подругой.

– Пессимистичен? Да я просто в ужасе от всей этой затеей с подменой. Эта девица, на которую вы возлагаете такие надежды, не справится с ролью принцессы. Рождённый ползать, летать не сможет! Умоляю вас, откажитесь от этой заведомо провальной идеи. Девица попросту приведёт нас на эшафот.

– Ну, что вы, Клермонт, как можно? Прошло совсем немного времени, наберитесь терпения, и уверяю вас, эта, как вы её называете "девица", всех нас ещё удивит.

Граф открыл рот, чтобы поделиться своими соображениями относительно того, что он думает об этой особе, когда где-то совсем рядом, раздался испуганный вскрик, а затем в открытое окно бальной комнаты, полетела арфа. Не успел несчастный инструмент удариться оземь, когда следом за ним из окна, с верещанием вылетел сам учитель музыки.

Заключительным штрихом сей впечатляющей, но уже никого в этом доме не удивляющей картины, послужили нотные листы, что подобно бумажному дождю, посыпались сверху на бедолагу. Повинуясь чьей-то силе, окно с треском захлопнулось так, что недавно вставленные стёкла жалобно зазвенели, грозя разбиться вдребезги, если с ними ещё раз так непочтительно обойдутся.

– Удивит? – в голосе графа прозвучал сарказм, – Розен, Господь с вами, опомнитесь же наконец! Гоните в шею непокорную девку, от которой постоянно одни лишь проблемы!

Окно снова распахнулось, но только лишь за тем, чтобы из него вылетел пюпитр, который пришелся как раз по спине пострадавшего, с трудом пытающегося подняться на ноги. Учитель вновь растянулся. Беспомощно шаря по земле, он пытался найти очки, слетевшие во время падения. Нащупав, он попытался нацепить их на нос, но тут же огорченно скривился: дужки сильно погнулись, а одна из линз треснувшая от удара, раскололась прямо у него в руках.

Выругавшись сквозь зубы, мужчина принялся собирать рассыпавшиеся ноты, когда к нему подошли маркиз под руку с графом:

– Месье Фулен, что произошло?

– Ваша подопечная, господин маркиз, совершенно не обладает никаким из положенных её рангу музыкальных талантов, о чём я имел неосторожность ей сказать. Как видите, подобная новость не вызвала в ней энтузиазма, и она соизволила собственноручно показать, что не желает продолжать брать у меня уроки игры на арфе.

– Но, месье Фулен…

– Простите господа, но ученик самого господина Люлли, ни при каких обстоятельствах не должен подвергаться тому стрессу, который, по вине вашей воспитанницы пережил здесь. Я ухожу, – несмотря на нелепый вид, он попытался гордо вскинуть подбородок, который от внутреннего волнения сильно дрожал, – и очень надеюсь, что больше никогда не столкнусь с подобным унижением.

Зажав ноты и пюпитр подмышкой, он собирался в знак прощания приподнять шляпу, когда обнаружил её отсутствие. Новехонькая, из коричневого фетра с плюмажем из двух страусиных перьев, она была его гордостью, которую он с удовольствием демонстрировал везде, где появлялся. Испуганно озираясь по сторонам, учитель тщетно пытался отыскать её среди кустов гардений, растущих под окном.

Будто угадав его мысли, распахнулась входная дверь, и из неё грациозно выбежала любимая гончая маркиза, держа в зубах ту самую шляпу. Хотя, ту ли? В тех лохмотьях, оставшихся от фетра и перьев, с огромным трудом можно было опознать то, что совсем недавно гордо красовалось на голове господина Фулена.

Вопль, что вылетел из горла разъяренного учителя музыки так напугал несчастное животное, что оно, пригнувшись к земле от ужаса, разжав зубы выпустило свой трофей, и поджав хвост, рвануло в сторону конюшни.

Это было последней каплей переполнивший терпение музыканта. Больше не сдерживаясь, и совершенно наплевав на последствия оскорблений знатных персон, мужчина разразился столь отменной площадной бранью, которой позавидовал бы любой матрос.

Проклиная всех и вся, клянясь жестоко отомстить, Фулен ураганом долетел до ворот, и плюнув на прощание, исчез из поля видимости.

Ничего не понимающие хозяева дома, с отвисшими челюстями глядели ему вслед. Но, вот, до них, наконец, начало доходить то, что только что произошло. Вспыхнув от гнева, Клермонт совершенно неделикатно выхватил из рук приятеля трость, и с воплем раненного зверя, понёсся в дом.


* * * * *


Считаете меня совершенно беспринципной и невоспитанной особой? Думаете, всё дело в замечании учителя о том, что я лишена каких-либо музыкальных талантов? Отнюдь нет! Негодяй был совершенно не так безобиден, каким пытался себя показать перед Розеном с Клермонтом.

Я целую неделю терпеливо сносила его похотливые взгляды и руки на своих плечах. Я готова была поверить, что он прижимается к моему телу сзади только для того, чтобы как можно лучше показать мне, как нужно перебирать струны. Но, как объяснить то, что трижды за сегодняшний день, его руки самым невероятным образом оказывались на моей груди? Да, первые два раза, я готова была принять за случайность, но в третий, уж извините, меня переклинило.

Я и сама толком не помню, что именно произошло. Словно в тумане, вспоминаю, как мой локоть въезжает ему в живот… Помню, как схватила его за грудки так, как учил меня Клод… Дальше – темнота!

Пришла в себя лишь тогда, когда Диана, любимица Розена, сунула свой любопытный нос в бальную залу, которую решено было временно превратить в классную комнату. Увидев забытую шляпу, я велела Диане отнести её Фулену.

Радостно виляя хвостом, та деликатно приняла зубами её у меня из рук, и спокойно потрусила вниз. Откуда же мне было знать, что перед тем, как донести вещь до адресата, негодница изорвёт её в клочья? Случайно выглянув в окно и увидев, в каком виде чудесная шляпа добралась до своего хозяина, я была шокирована не меньше его. Всё дальнейшее, не оставило у меня никаких сомнений, что наказание последует незамедлительно. При виде ворвавшегося в зал графа с тростью в руке, последние сомнения испарились.

Чудовищным образом нарушая этикет, я скрестила руки на груди и приготовилась к выволочке.


Глава 21


– Глупая гусыня! Нищенское отродье! До каких пор нам придётся терпеть твои бандитские замашки?

– Бандитские? Помилуйте, граф, я не сделала ничего такого, за что меня можно было обвинять в подобном, – стараясь сохранять хладнокровие, спокойным тоном ответила я.

– Ничего такого? – голос Клермонта сорвался на визг, – вы это слышали, Розен? Она имеет наглость утверждать, что всё, чему мы стали невольными свидетелями – это проявление вежливости.

Произнося свою речь, граф со злостью в глазах, шаг за шагом приближался ко мне. Уж не знаю почему, но я с первых дней вызывала в нём необъяснимый гнев. И, если остальные окружающие меня мужчины, включая маркиза, были готовы есть у меня из рук, то от графа исходили флюиды чистейшей ненависти, и только!

По мере приближения, его руки с такой силой сжимали трость, что даже с такого расстояния можно было заметить, как побелели костяшки пальцев. Намерения отходить меня тростью, были ясно написаны на его лице. Прищурив один глаз, как он делал всегда, когда был чем-то недоволен, он поднял трость вверх:

– Однажды, мадемуазель, я уже предупреждал вас, что со мной шутки плохи. Боюсь, моя природная мягкость и благородное воспитание ввели вас в заблуждение относительно того, как я могу поступить в случае вашей непокорности, ибо ваше поведение, к моему сожалению, ничуть не улучшилось. Что же, придётся показать вам, силу моего гнева, так сказать наглядно, чтобы впредь, навсегда отбить у вас желание вызывающе вести себя в светском обществе.

Несмотря на цветастую речь, смысл сказанного был таков: «Приготовься к порке, милая!"

Пороли меня, конечно часто. В монастыре, так почитай каждый день. Но, терпеть подобное унижение от Клермонта, да ещё за то, в чём моей вины не было … Нет уж, извините!

Заметив, как по мере приближения, трость заносится для удара, я, по-прежнему обманчиво спокойно стоящая на своём месте, подождала пока он приблизится на достаточное расстояние, а затем резко пнула стоящую рядом банкетку, на которой сидела во время уроков игры на арфе. Угодив прямо под ноги Клермонта, прелестная вещица сбила его с ног, и заставила во весь рост растянуться на полу.

С порога раздался возглас маркиза, но я не обратила на него никакого внимания. Наконец-то, впервые с появления в этом доме, мне выпал шанс расквитаться с самонадеянным графом, и лишать себя подобного удовольствия, я просто не имела права.