Как получилось, что я, совершенно не осознавая этого, безнадежно привязалась к этому снующему повсюду сгустку энергии? Желание довериться ему, рассказать обо всех возникших догадках – ослепляло, но, пока было ещё не время. От того, как он покажет себя на сегодняшней встрече, будет зависеть степень моего доверия, которое ему ещё предстояло заслужить.

Под испытующим взглядом, тяжело окинувшим нас, я грациозно опустилась в глубоком реверансе, в то время, как Розен трижды подмёл перьями своей шляпы мраморный пол.

Коротко кивнув, пожилая дама повернулась к нам спиной и шелестя юбками прошествовала назад в гостиную, молча предлагая нам следовать за ней. Переглянувшись между собой, мы прошествовали в роскошно обставленное, просторное помещение

С тщетно скрываемым усилием опустившись в одно из обитых серебристой парчой кресел, она жестом пригласила нас сесть, дав распоряжение горничной принести ставший уже популярным, но совершенно не любимый мной горячий шоколад.


– Итак, маркиз, – тон её голоса был столь ледяным, что я невольно поёжилась, – из вашего письма, я заключила, что вам удалось сделать невозможное, а именно разыскать мою погибшую, и много лет горько оплакиваемую внучку. Это она? – не поворачивая головы в мою сторону, она по-прежнему сверлила взглядом моего спутника.

Похоже, она ни капли не сомневалась в том, что мы очередные аферисты, пытающиеся выдать себя не за тех, кем являемся, в надежде сорвать куш в виде баснословно огромного наследства д'Арси.

– Да, мадам, – несмотря на прилагаемые усилия, голос маркиза дрожал. Впрочем, он догадался скрыть дрожь за надрывным кашлем, извинившись перед хозяйкой за своё, не совсем блестящее самочувствие.

Медленно, пус (=дюйм– старин. фр. мера длины) за пусом, она оглядела меня с ног до головы, не упуская ни единой подробности. Возможно, кого-то другого и смутил бы столь пристальный взгляд, но только не меня, с каждой минутой, только обретающей уверенность в своих силах. Молча, я ждала её вердикта.

– Хм, ну что же, определённого сходства, вам, конечно добиться удалось…– тут она сделала многозначительную паузу, а затем продолжила, – но вынуждена разрушить ваши мечты – это, – она небрежно махнула в мою сторону, – не Шанталь!


Глава 31


Тяжёлый вздох совершенно растерявшегося Розена, вывел меня из того состояния шока, в который ввели слова бабушки.

Подумать только! Она даже не соизволила дать мне шанса, а сразу же вынесла приговор!

Я смотрела на такое знакомое и любимое лицо, и не понимала её реакции. Готова допустить, что в течение долгих лет, ей раз за разом приходилось переживать разочарование всякий раз, когда в её доме появлялись люди, утверждающие, что знают местоположение её внучки, но я– не они! Я– это я, и не позволю отмахнуться от себя, как от ненужной вещи.

Поникший маркиз, понявший всю бесполезность споров со старой герцогиней, бормоча извинения за беспокойство, принялся подниматься в кресле с твёрдым намерением откланяться, но я жестом велела ему вернуться на место. Злость на обстоятельства, придавала мне сил. Вцепившись для опоры в подлокотники кресла, в котором сидела, я, чуть наклонившись вперёд, и так же, как ещё совсем недавно это делала она сама, немигающим взглядом уставилась на свою единственную кровную родственницу.

– Вот как? И, как же, позвольте полюбопытствовать, мадам, вы это сразу поняли? – от робкой почтительности, присущей воспитанным молодым особам, не осталось и следа. Я знала правду, и не собиралась уступать своих позиций ни на шаг.

Серебряные брови взметнулись вверх, в глазах заплясали недобрые огоньки:

– В чём дело? Я разоблачила вашу ложь, и отпала нужда изображать аристократку? Где, вы подобрали эту девку, маркиз? Или же ваш титул, такая же фальшивка, как-то ничтожество, что вы притащили в мой дом?

Мадам поднялась с кресла:

– Ваше время истекло, убирайтесь! Лакеи проводят вас до выхода.

Ничтожество?! Нет уж, извините…

Вскочив с места и уперев руки в боки, я, совершенно игнорируя пытающегося образумить меня Розена и застывших с открытыми ртами лакеев, нависла над герцогиней. Её величественность и грозный вид меня не пугали– я была сделана из того же теста, что и она, и сейчас собиралась ей это продемонстрировать во всей красе.

– Не знаю, скольких обманщиков вам пришлось вышвырнуть из дома, их судьба меня не интересует, но я не они. Нравится это вам или нет, но я– ваша внучка, мадам, и собираюсь это доказать!

– Внучка? – ирония, сквозившая в каждой черточке лица, в каждом звуке родного голоса– резала без ножа. – Моя внучка умерла вместе со своей матерью и погребена в часовне замка. Я лично оплакала и похоронила их обеих.

– Ложь! Наглая ложь, мадам, рассчитанная на тех, кому ничего не известно о произошедшем. Но, мы-то с вами обе знаем, что всё совсем не так!

– Не так? – её уничтожающий взгляд не легко было выносить, но я уже не могла остановиться. – А, как же, по-вашему, всё происходило на самом деле?

– Хотите знать? Что ж, извольте. Для начала, я расскажу вам то, о чём узнала от маркиза Розена, приближенного короля, бывшего невольным свидетелем той страшной ночи. Так вот, королева Клоранс, мадам, скончалась вовсе не здесь, в этом замке. Будучи смертельно раненой, она вместе с дочерью нашла приют в одном из монастырей под Парижем. Лёжа на смертном одре, она взяла слово с приехавшего по её просьбе французского короля, что он позаботится о её ребёнке.

– И, он не смог! Стало известно, ребёнок погиб вместе с матерью!

– Да, возможно по приказу короля, об этом было объявлено во всеуслышание, чтобы обмануть следующих за ними по пятам врагов, но, ответьте честно, мадам, разве вы поверили в весь этот бред?

– Да, поверила! – ни единый мускул не дрогнул на лице старой драконихи.

– Ещё одна ложь! Каким-то образом, в обход приказа короля, вам удалось узнать о том, что вашу внучку тайно перевезли в монастырь кармелиток в Берри. Не пытайтесь отрицать этого, мадам! Несмотря на юный возраст, я хорошо запомнила свою единственную за многие годы посетительницу в сером бархатном плаще, втайне от сестёр навестившую меня и угостившую засахаренными орешками! Вы думали, я вас не вспомню?

Не обращая никакого внимания на опешивший взгляд бабушки и застывшего с открытым ртом Розена, понятия не имевшего о чём я сейчас говорю, я в волнении заходила по комнате.

– Да, не стану обманывать, детская память штука сложная, тогда я не узнала вас, принимая за добрую женщину, пожалевшую несчастную сиротку и дважды навестившую её, – я сжала пальцами виски, так как сильное волнение спровоцировало головную боль, – и, так бы и продолжала пребывать в неведении, пока год назад, кто-то не попытался меня убить прямо в стенах монастыря, спалив всё кругом дотла.

В потрясённых глазах пожилой женщины стояли слёзы. Было в них ещё что-то, но я уже настолько разошлась, что совершенно не обратила на это никакого внимания.

– Всё еще не верите? Считаете меня лгуньей? Что ж, ваша воля, я уйду, но напоследок, хочу, чтобы вы знали– я мечтала встретиться с вами. Я считала дни до встречи с той, кто прощал мне все шалости, что я устраивала, будучи трёхлетним ребенком в тот единственный раз, что приезжала сюда с мамой. И, перед тем, как окончательно уйти из вашей жизни, хочу признаться, что это я, изрезала ножницами ваши бархатные портьеры, и я сломала оправу ваших очков, и тот пожар в детской, Абелла, его устроила тоже я!

Я и не замечала, что плачу навзрыд, пока, переводя дыхание после монолога, не пришла в себя от своего всхлипа. Устыдившись собственной слабости, свидетелями которой стало столько человек, я, уже мало что соображающая и преследуемая единственным желанием поскорее покинуть это место, ринулась было к выходу, когда окрик герцогини заставил меня застыть на месте:

– Шанталь, девочка моя, вернись!

Что? Я не ослышалась?

Не доверяя собственным ушам, я продолжала стоять, не решаясь обернуться.

– Шанталь!

Медленно, очень медленно, боясь надеяться, я осторожно повернулась назад, и оказалась в объятиях подбежавшей ко мне женщины. Не ожидавшая ничего подобного, совершенно растерянная и подавленная, отбросив всякий стыд, я, уткнувшись носом в родное плечо, зарыдала уже в полный голос.

– Не плачь, родная! Прошу! Твоя Абелла с тобой, любовь моя. Ты больше никогда не будешь одинока!

Не знаю сколько времени прошло, но только слёзы, наконец, иссякли, оставляя после себя совершенную пустоту, бессилие и жуткую головную боль. Независимо от себя, убаюканная нежным голосом, нашептывающим мне на ухо слова утешения и крепкими объятиями, дарящими долгожданное тепло и уют, я и сама не знаю, как, провалилась в глубокий сон без сновидений.


– Абелла? – шепотом спросил, начавший постепенно приходить в себя Розен. Глядя сейчас на внушающую ему долгие годы благоговейный страх женщину, сейчас по-матерински заботливо гладящую по волосам спящую на оттоманке девушку, он не смог удержаться от иронии.

– Так звала меня только малышка Шанталь. Трёхлетнему ребёнку никак не удавалось выговорить букву "р" в имени Арабелла. Но, не советую вам увлекаться и следовать её примеру. Подобные вольности прощаются только моей внучке, а не старому проныре и развратнику вроде вас, Розен. Кстати, о развратниках… Где вы оставили своего друга, без которого, как я слышала, вы уже долгие годы нигде не появлялись?

На лице маркиза появилось выражение, будто бы он только что выпил бокал уксуса:

– Ох, прошу вас, мадам, не напоминать мне о грехах молодости, – не обращая внимания на скептический смешок, совсем неподобающий знатной даме её ранга, Розен продолжил:

– Отныне, вся моя дальнейшая жизнь, посвящена юной принцессе. Торжественно клянусь, – он забавно прижал кулачок к правой стороне груди в том месте, где по его разумению должно было находиться сердце, – что не позволю никаким личным отношениям, мешать моей службе столь высокородной особе. Клермонт– в прошлом, где навсегда и останется, обещаю.

Герцогиня улыбнулась. Слегка кивнув, она вновь перевела взгляд на внучку:

– Да, Шанталь, как никогда сейчас нуждается в верных людях. Будем же рядом с нею всегда.


Глава 32


До даты, приуроченной королём к моему грандиозному представлению в Версальском дворце, оставались считанные дни.

Людовик спешил, и его вполне можно было понять. Приближались холода. Надо признать, что при всем своем ослепительном блеске и гротескном лоске, гордость его величества– Версаль, так и же, как и предыдущие резиденции французских королей, был начисто лишен и малейшего намёка на комфорт. С первым же прохладным дуновением осени, как правило, замок тут же пустел.

Сам Людовик XIV, в детстве переживший тяготы и лишения в период противоборства действующей власти в лице матери Анны Австрийской, поддерживающей политику кардинала Мазарини и Фронды, пытающейся их этой власти лишить, выросший настолько неприхотливым, что не брезговал спать в кишащей клопами постели, так же, крайне не выносил здешнего холода.

Что уж тогда говорить о простых смертных, куда менее приспособленных к специфическим условиям величественного жилища, где жуткие сквозняки, хлопая дверьми, разгуливали среди великолепных мраморов, зеркал, и картин.

Придворные, вынужденные мириться с капризами короля, шли на различные ухищрения, чтобы облегчить своё становящееся совершенно невыносимым, существование. Оттого-то и появлялись время от времени всевозможные «грелки для рук», «грелки для ног», высокие ширмы и прочие приспособления, задуманные сделать пребывание во дворце не столь смертельными для жизни. Не нарушая установленного этикета, они хоть как-то спасали от стужи.

Те, из окружения короля, кому посчастливилось приобрести собственные отели вблизи королевской резиденции, считались счастливчиками, ибо у них были гораздо лучшие условия чем у тех, кто вынужден был находиться при короле постоянно. Комнаты придворных были маленькими и тесными настолько, что головой можно было касаться потолка. Во дворце не было системы отопления, способной отопить просторные залы, и в суровые зимы там было неимоверно холодно. Порой настолько, что замерзала еда, пока её несли через коридор.

Обитавшие во дворце придворные пробовали согреваться по-всякому: небезызвестная маркиза де Рамбуйе, к примеру, по слухам носила на теле медвежью шкуру; супруга маршала Люксембургского, просидела как-то всю зиму в портшезе, обложившись множеством грелок; а ещё одна, не менее славящаяся своими экстраординарными причудами дама, рискуя основательно поджариться, зимовала весь прошлый сезон в бочке, водруженной на жаровню. Но, дальше всех, пошёл придворный медик Шарль Делорм: он укладывался спать на сложенную из кирпичей печку, предварительно натянув на голову восемь ночных колпаков, а на ноги – несколько пар чулок и сапоги из бараньего меха.

Все это, конечно, не мешало соусам на королевском столе превращаться в желе; в графинах с вином звенели льдинки; набившийся в широкие трубы каминов снег стекал внутрь, заставляя пламя шипеть и постоянно гаснуть.