Велев сёстрам увести потерявшую рассудок монахиню, мать-настоятельница подняла глаза вверх туда, где за одной из декоративных башенок пряталась виновница происшествия:

– Шанталь, можешь спуститься вниз. Не желаю знать о том, кто был прав, а кто нет, но ты– наказана! Пятнадцать ударов по пяткам приведут тебя к утраченному благочестию.

– Но, матушка…

– Ещё одно слово, дитя, и ты не только будешь выпорота, но и лишишься ужина.

Пауза была недолгой.

– Ладно, я спускаюсь, – карабкаясь подобно ярмарочной обезьянке, и не пользуясь лестницей, маленькая виновница происшествия бесстрашно спрыгнула вниз, чем немало напугала оставшихся во дворе сестёр.

– Стыдись, дитя. Однажды, ты станешь женщиной, матерью, и…

– Ошибаетесь, матушка. Когда я вырасту, то стану пиратом, помяните моё слово, – маленькая негодница в свои восемь лет бросала вызов всему миру. – Я буду бороздить океаны, сражаться на саблях и грабить торговые корабли.

Настоятельница, которая в глубине души была привязана к малышке как к родной дочери, ничуть не была удивлена. Уж если та вбила что-то в свою головёнку, то непременно это сделает.

Ну, а пока…

Настоятельница повернулась к ожидающим её приказа, и велела:

– Уведите её, и накажите. Мне же пора навести сестру Аньес и того, с кем она… Хм, как это назвала Шанталь?..

– Резвилась, матушка, – с готовностью подсказала сестра Тереза, за что была награждена негодующим взглядом настоятельницы. Опустив голову, она со смирением принялась читать покаянные молитвы, попутно строя планы мести маленькой бестии, которая по личному приказу короля была доставлена сюда пять лет назад, и с тех пор, упорно превращала налаженную размеренную жизнь обитательниц монастыря в сущий кошмар.

А виновница происшествия, получив болезненные удары розгой по нежным пяточкам, сидела в крошечной келье, многие годы служившей ей комнатой, и опустив ноги в тазик с холодной водой, молча глотала слёзы непрерывным потоком катящиеся по щекам, и уже порядком вымочившие ворот её платья.

Орден кармелиток, отличающийся одним из самых строгих уставов, не позволял своим последовательницам иметь в пользовании ни единой детали, которую можно было считать излишеством. Белые стены, две доски вместо постели, крест черного дерева, кувшин, книжная полка – вот и всё, что было у Шанталь. И, ни единого упоминания о том, кто она, и кем были её родители.

Всхлипывая, девочка чуть приподняла из воды ноющие ступни, которые были сплошь покрыты тонкими бордовыми полосами. Теперь о быстрой ходьбе босиком можно на время забыть. Ноги будут болеть несколько дней, но зато потом…

Мысль о мести была настолько сладка, что слёзы в ту же секунду высохли. Смачно шмыгнув напоследок носом, она улыбнулась, обнажив выпавшие впереди молочные зубы: «Ничего, сестра Аньес, расплата будет страшной".

Неделю спустя, леденящий душу вопль разбудил посреди ночи всех обитательниц монастыря. Те, кто успел раньше остальных вбежать в келью сестры Аньес, не знали, то ли им рыдать, то ли давиться от смеха при виде открывшейся картины: тысячи муравьёв ползали по орущей монахине и её постели, обильно посыпанной каким-то белым порошком, подозрительно напоминающим сладкую пудру– роскошь, которую поварихи использовали лишь по великим праздникам, чуть присыпая ею пироги.

Сплюнув особенно надоедливых насекомых, которые осмелились заползти ей в рот, она отчаянно завизжала:

– Будь ты проклята, чертовка! Ненавижу тебя!

Само собой разумеется, что наказание обеих последовало незамедлительно.


Глава 3


Шёл тысяча шестьсот семьдесят восьмой год. К этому времени, Франция стала одним из сильнейших государств в мире. Армия короля – солнце была самой многочисленной в Европе и лучше всего организованной.

Дипломатия французского двора давно стала притчей во языцех, и во много раз превышала остальные королевские дворы старого света. Французская нация своими достижениями в искусстве и науках, в промышленности и торговле достигла невиданных доселе высот. Производство всего, что только было возможно, шло огромными темпами вперёд.

Благодаря экономической политике умело внедрённой господином Кольбером, доставшимся королю в "наследство" от его наставника кардинала Мазарини, Франция стала главной соперницей Англии в борьбе за колониальные территории и развитие такой отрасли промышленности, как мануфактура. Теперь, парижским модникам и модницам не нужно было долгими месяцами ждать прибытия торговых кораблей из Китая, месье Кольбер позаботился о том, чтобы шёлк и хлопок производились на его предприятиях. Благодаря его дальновидности, Франция становится законодательницей моды. Французский двор начинает диктовать моду для всех королевских дворов Европы. Восковые куклы, именуемые большая и малая "Пандора", одетые по последней французской моде, рассылались во все европейские страны. Этому событию уделялось столь высокое внимание, что во время их перевозки, временно прекращались все военные действия.

Как известно, Мазарини перед кончиной «завещал» своего преданного слугу Людовику XIV, дав ему поистине блестящую рекомендацию: «Государь, я обязан Вам всем. Но я рассчитался полностью, оставляя Вам Кольбера».

Деньги в казну текли рекой, попутно оседая в карманах всех тех, кого король имел привычку приближать к своей "священной" персоне.

К тому времени, главная гордость Луи XIV – Версальский дворец, который в течение долгих лет строился на месте охотничьего домика, который принадлежал ещё его отцу Людовику XIII, был наконец построен, и стал официальной резиденцией французского короля. Это был огромный комплекс зданий, невероятной красоты садов и фонтанов, который стал предметом зависти и удивления почти всех современных государей, старавшихся подражать великому королю. Поговаривали, что даже турецкий султан неоднократно вздыхал, когда приезжие послы рассказывали ему о красотах Версальской резиденции.

Культ короля – солнце позволил Людовику XIV стать к тому времени единственным Абсолютом. Будучи довольно злопамятным, он, даже спустя много лет после восстания фронды, был нетерпим к любой другой власти, кроме своей собственной. Любая ссылка на закон или право человека – считались тяжким преступлением, и карались либо многолетним отбыванием срока в Бастилии, либо же ссылкой на галеры.

Всё большую силу при дворе стали приобретать фавориты и фаворитки его величества. Быть куртизанкой уже не считалось позором. Многие из них становились эталонами светского общества и содержали свои собственные салоны, завсегдатаями которых нередко становились первые умы государства.

Интриги и доносы, отравления и торговля людьми – достигли своего апогея. Никто из простых людей уже не мог считать себя в безопасности. Толпы бедняков, разоренных дворян ежедневно пополняли собой ряды беспризорников, попрошаек, воров и наёмных убийц, наводнивших Париж и его окрестности. Всё большая пропасть пролегала между жизнью дворян и теми, кого они брезгливо называли "Отбросами общества".

В Берри, жизнь была куда более размеренной. Будучи в некотором роде главной поставщицей всей Франции, это был один из основных французских районов по выращиванию зерновых и производству мяса, молока и молочных продуктов.

Монахини – кармелитки принимали участие во всех делах провинции. Они выращивали на собственных грядках фрукты, овощи и зелень, которую потом сами же отвозили на местный рынок и продавали.

Одним из главных источников дохода, считались кружева, которые сёстры плели из шёлковых нитей, заказ на которые поступал от всего французского двора. Тонкие, словно паутина, с причудливыми узорами из цветов и экзотических птиц, с золотой и серебряной нитью… Разве возможно сейчас перечислить всё, чем нам приходилось заниматься с раннего утра до поздней ночи.

Воспитанницы вроде меня, которых благородные родственники до поры до времени отсылали в монастырь, также принимали непосредственное участие в жизни ставших уже родными стен. Помимо общих дисциплин, когда нам надлежало обучаться правилам этикета, танцам, искусству вести беседу, ведению хозяйства и многому другому, что считалось необходимым знать каждой представительнице знатного рода, нас обучали азам врачевания, сбору лекарственных растений, приготовлению лечебных отваров и мазей, варке мыльных настоев и изготовлению церковных свечей.

В этом году, мне исполнилось четырнадцать лет, и на свой день рождения, я получила сразу два подарка. Один – был от сестёр, они подарили мне воротник на платье, позавидовать которому могла бы и сама мадам Монтеспан – вот уже много лет являющейся главной фавориткой короля, и матерью многих его бастардов.

Ну а второй… Тут, пожалуй, без подробностей не обойтись. Вот, как это было…

Мать – настоятельница отбыла на неделю в родовой замок Жуайёз в Тулузе, в связи с крестинами своего племянника. В её отсутствие все несколько расслабились, и уже не так усердно хватались за работу.

Так уж вышло, что совершенно случайно, я стала свидетельницей странного разговора между старшей сестрой и садовником. Тот умолял её оказать лечебную помощь кому-то из своих знакомых, но она, к моему великому изумлению, ответила категорическим отказом. Я видела отчаяние на лице человека, которого знала большую часть своей жизни, а потому, дождавшись ухода монахини, сама подошла к нему. Мужчина растерянно стоял посреди огорода, и неосознанно мял свою шапку.

– Что случилось, Гийом? – я искренне полагала, что смогу быть ему полезной.

Садовник подскочил от неожиданности, но увидев кто перед ним, облегчённо улыбнулся:

– А, это ты, пострелёнок? Я чуть Богу душу не отдал, думал мать – настоятельница вернулась, – он встряхнул шапку о колено, и нахлобучив по самые брови собирался уйти, но я преградила ему дорогу:

– Гийом, не пытайся увильнуть, я же вижу, что что-то случилось.

Он и не пытался, так как по собственному опыту знал, что я теперь ни за что не отвяжусь. Словно раскрывая мне страшную тайну, он слегка наклонился вперёд, и понизив голос проговорил:

– Одному человеку нужна помощь, он ранен, а сёстры отказываются его лечить.

– Почему? – я не понимала причины их отказа, ибо разве они сами не пропагандируют христианскую смиренность и помощь всем страждущим без исключения.

– Ну… – старик замялся, явно не зная, как вернее ответить на мой вопрос. Видимо решив, что выбора у него всё равно нет, он ответил:

– Потому что этот человек ведёт не совсем праведный образ жизни, понимаешь, дитя?

Да плевать на его образ жизни, мне тот человек уже сам по себе был интересен только из-за того, что не являлся другом сёстрам, которых я за все эти годы особенно полюбить не смогла. Решив сделать всё, что в моих силах, я коротко бросила:

– Жди меня здесь, я сейчас вернусь, – и со всех ног понеслась в кладовую, в которой мы хранили запасы лекарственных трав и снадобий.

Не зная толком с чем мне придётся столкнуться, я на всякий случай набрала целую сумку всего, что только попалось мне на глаза. Решив, что теперь я во всеоружии, осторожно высунула нос наружу. Вроде никого. Собравшись с духом и прижав к груди сумку, я побежала туда, где ждал меня старик.

– Ну, и где же он? – спросила я, когда мы незаметно вышли за ограду.

– В моей сторожке, – было мне ответом, – сама понимаешь, что я не мог его никуда везти.

– Ладно, не волнуйся, что-нибудь придумаем. Показывай дорогу.


Глава 4


Идти почти никуда не пришлось, так как садовник жил всего в нескольких шагах от монастыря. Войдя в ветхий домик, я поразилась тому, в каких условиях бедному старику приходится ютиться. Бычий пузырь на окнах, заменяющий дорогущее стекло, был настолько плотным, что почти не пропускал ни света, ни воздуха. И хоть по углам и не висело паутины, каморка всё равно имела очень запущенный вид. Никакой мебели кроме трёхногого стула, покосившегося верстака и тюфяка на полу. Последний, сейчас как раз был занят лежащим на нём человеком. Вытащив из кармана пару свечей, которые я в спешке прихватила с собой, я попросила старика их зажечь. Не зная, что ожидать, следовало подготовиться получше.

Взяв из рук Гийома свечу, я опустилась на пол. Раненый спал, но почувствовав сквозь сомкнутые веки свет, он с трудом их разлепил.

Это был мужчина лет сорока – сорока пяти, давно небритый, и судя по доносящемуся до меня запаху, уже приличное время не мытый. Из-за грязи на его лице трудно было определить чего-то больше, но вот его глаза… тёмные, цепкие, колючие. Даже в таком, казалось бы, беспомощном состоянии, он внушал страх. Чувствовалось, что ему ничего не стоит при необходимости лишить жизни человека. От его взгляда, впившегося в моё лицо, мне стало не по себе.

В смущении, я опустила глаза вниз. Его одежда, что сейчас превратилась в грязные лохмотья, когда – то была весьма качественной и дорогой. В лавке торговца, такое сукно стоило не меньше пары ливров за метр.