– И прекрати пялиться на мои сиськи!!! – от ее визга вздрогнули даже стекла витрины тату-салона. – Сексуальный шовинист, мужской маньяк…

– Наоборот, я – сексуальный маньяк и мужской шовинист и готов тебе это доказать. Пойдем домой? – оправдывался, как мог, Волк.

– Не смей мне указывать! – От резкого замечания Дейзик вжался в диван.

– О’кей, не буду, – согласился Волк и глубже уселся в кресло. – Если тебе мое мнение неинтересно, я помолчу.

– Ты можешь хотя бы вразумительно сказать, что тебе не так вот в этих иероглифах? – Пальчик ее тыкался в очередную непонятную хрень, но немного потеряв берсеркской воинственности, девушка снизила тон. – Чем тебе эта надпись не угодила?

– Ты же не знаешь, что там написано, – говорил Волк. – А вдруг это какое-то ругательство?

– Да вот же перевод, – она опять ткнула пальцем в каталог. – Это означает: «Нежная, хрупкая, легкоранимая» – прям как я.

– Угу, – Волк кивал почти машинально. – Точно про тебя. Особенно сейчас, когда Дейзик чуть не описался от страха.

– Ты что же это, шутить со мной вздумал? – Красная Шапочка опять начала возмущаться, но Владимир пресек это в корне:

– Ну что ты, ничуть, я правда так считаю. Иди, делай свою татуировку, но, как мы договорились, сначала хной. Кстати, а Лев Львович не возмущался, как Мария Ивановна?

– Нет, он сказал, что любая татуировка прикрывается гримом, – отвечала Красная Шапочка. – А бабулю я уговорю.

И тут как раз из кабинета вышел, довольный как поросенок, кругленький мужичок, на предплечье у него красовался тигр с огромной розой в зубах. Когда поросенок увидел Волка, то сначала, перестав улыбаться, отступил на шаг; затем, вероятно, понял, что Серый – не галлюцинация, и миновал его бочком, по стеночке.

Тем временем Оленька нырнула в заветный кабинет, оставляя Волка наедине с его мыслями и с Дейзиком, перебравшимся с дивана на стол в поисках журнальчика.

Из кабинета вышел второй клиент – рослый китаец, тигриный зооморф в байкерском прикиде. Все в нем, от банданы, кожаной жилетки и до кожаных штанов, говорило о принадлежности к «Ночным Волкам».

И тогда Волк понял – у него есть шанс:

«Кстати, чревато оставлять меня с моими мыслями наедине. Я ведь до чего угодно додуматься могу. Вот и сейчас, пока Красной Шапочке на руке возюкали надпись непонятными мне закорючками, я додумался до одной идеи. Остается только ее реализовать».

Потому, проводив Красную Шапочку в бабушкину квартиру, Владимир оседлал «Герра Хуана», который теперь ночевал в актерском фургончике, перекочевавшем на стоянку под домом, где Волк для него арендовал машиноместо, и отправился к Хирургу[9].

Обнявшись по-байкерски, Серов-Залесский сразу перешел к делу:

– Я видел в клубе китайца из наших…

– Китайца из наших? – удивился Хирург. – А, в смысле из ваших. Тинг, что ли? Так он же тигр, а не волк.

– Он, прежде всего, ярко выраженный зооморф, – объяснил Волк. – А все зооморфы – братья, так уж повелось. Даже, как выясняется, парнокопытные тоже не дураки.

– Вот бы людям так, – мечтательно заметил Хирург. – Тинг у себя в боксе торчит, готовит коня к очередному байкальскому пробегу. А на кой он тебе?

– В гости пригласить хочу, – честно ответил Владимир, чем, кажется, окончательно запутал Хирурга. – Какой у него гаражный бокс?

Бокс оказался восемнадцатым, то есть неподалеку, а полосатую спину китайского Panthera Tigris Sapiens ни с кем спутать было невозможно.

– Привет, Тинг, – поздоровался Волк.

Тигр выпрямился во весь свой немаленький росточек и пророкотал:

– Ну прррривет, коль не шутишь. А ты кто вообще?

– Серов-Залесский моя фамилия.

– А, оборотень! – обрадовался он. – То-то я смотрю, знакомая морда. Слушай, а классно ты сыграл, особенно во второй части, там, где ведьмы-ведьмы-ведьмы и ты такой, изогнулся, губа подрагивает, клыки оголились…

– Спасибо, польщен, – это было чистой правдой: не так часто Волка узнавали, он же не Ди Каприо какой-нибудь. – Поможешь мне по-байкерски?

– Конечно, а что у тебя сломалось? – Он улыбнулся во все белоснежные зубы… М-да, от такой улыбки проснется не только радуга, но и желание оказаться где-нибудь на другом конце Москвы, или вообще в Саратове, да хоть на южном полюсе.

– Ничего пока, слава богу. Я про другое – ты по-китайски читать умеешь?

– А умеет ли птица летать? – опять оскалился тигр. – Что, брррратишка, купил что-то из наших крррраев, а теперрррь не знаешь, с какой сторррроны его вставлять?

– Нет, тут кое-что похуже, – сказал Волк, присаживаясь на ящики, стоящие в боксе. – Сейчас объясню. Первое – прошу тебя прийти к нам в гости.

* * *

Тинг оказался своим в доску и к тому же вообще симпатичным парнем, и Красной Шапочке он понравился – ровно настолько, чтобы Волк не ревновал. Зато Дейзи, которого тигр чуть не довел до обморока, отважно тявкнул два раза и побежал прятаться в спальню под кровать, где он вовсю оторвался на комнатных тапках Красной Шапочки, переодевшейся, по случаю приходя гостя, в красные туфли.

Китаец забежал к ним вечером, будто бы по байкерским делам (все равно Красная Шапочка в мотоциклетной машинерии не шарит, и заливать можно что угодно, так что под видом «пальцев кулачковых», неизвестных механике, Тинг получил коробку старых шпилек М18), согласился попить чай, а пока Красная Шапочка его заваривала, травил байкерские байки.

Незаметно он подвел разговор к нужной теме и сообщил о том, что рос в Китае, в городе Люйда, бывшем русском Порт-Артуре. И рыбка клюнула.

– А я как раз себе хотела набить татуировку, – сообщила Оля, разливая чай. – Какое-нибудь мудрое изречение на китайском, и чтобы красиво выглядело. Вот, посмотрите.

И закатала рукав, гордо продемонстрировав сделанную хной надпись.

Тинг издал приглушенный фырк, и, хоть Волк и не был фелинологом[10], он понял, что гость еле сдерживается, чтобы не расхохотаться. К сожалению, а может, к счастью, Красная Шапочка это тоже поняла.

– Что? – спросила она упавшим голосом. – Вы можете это прочитать? Знаете эту надпись?

– Ага, – ответил Тинг. – Знаю с детства, да и каждый китайский ребенок знает.

– И чья же это фраза? – с хрупкой надеждой спросила Красная Шапочка. – Конфуция? Что она означает?

– Вы правда хотите это знать? – спросил Тинг. – Это знание может причинить вам боль, и…

– Говорите уже, – сказала Оленька, зыркнув на Владимира так, что, владей она телекинезом, ему в голову прилетел бы, как минимум, бабушкин утюг, и это в лучшем случае.

– Чья она, я понятия не имею, – Тинг опять фыркнул. – Переводится она так: «Хрупкое содержимое. Не бросать. Беречь от ударов». У нас это пишут на электроприборах, на упаковках со стеклом, на унитазах, то есть с фарфором… Ну, я пошел, приятно было познакомиться, но у нас завтра выезд на Байкал.


– Ты специально его пригласил, – заявила Волку Красная Шапочка, едва они проводили Тинга. Серов-Залесский тяжко вздохнул. Чему быть, того не миновать, он понимал, что ему предстояла знатная трепка. – Не такая уж я и дурочка, чтобы не сообразить.

– Ну что ты, ты вообще не дурочка, – начал было Волк, но она приложила ладошку к его губам.

– Знаешь, Вовчик, ты – ехидная серая сволочь! – сказала она и внезапно расхохоталась. – «Хрупкое содержимое», надо же!

Ее смех был заразителен, и скоро Волк тоже начал похихикивать, а выползший из-под кровати после ухода Тинга Дейзик смотрел на хозяев, как на двух идиотов. А они продолжали смеяться. Потом Красная Шапочка хитро подмигнула:

– А татуировку я все-таки сделаю, назло тебе, серая морда, понятно? А что? Мне ее смысл нравится: не бросать, беречь от ударов. Прям инструкция для одного ну очень наглого волка…

– Не такой уж я и наглый, – заметил он, обнимая девушку. – Я тебя и так не брошу, ни при каких условиях.

В дверях загремели ключи.

– Дети мои! Я приехала с банкой украинского борща с кухни нашего пансионата, как и обещала!

– Бабуля, – Красная Шапочка подошла к Марии Ивановне, поцеловала ее. – Ты никогда ничего просто так не делаешь. Чего это ты зачастила в Москву?

– Вас кормить, – сделала серьезное лицо бабуля. – Завтра узнаете. – И, напевая «Сердце красавицы склонно к измене», отправилась на кухню. Дейзик споро засеменил за нею.

«Ох, и удивлю я завтра нашу молодежь!» – думала Мария Ивановна, разогревая борщ в микроволновке и нарезая хлеб.

* * *

Утром Мария Ивановна проснулась раньше молодежи, привела себя в порядок и покормила Дейзика.

Готовить завтрак не было необходимости, в холодильнике мариновалась купленная ею вчера отбивная, а Красная Шапочка завтракала новомодными отрубями с обезжиренным молоком (фитнес-мюсли это называется… ну и слово, словно высморкался кто-то), а самой Марии Ивановне от волнения есть не хотелось.

Перед уходом она по-быстрому набросала записку для молодых сонь:

«Умчалась по делам, буду вечерком. Уважьте бабулю, включите телевизор в 14:30, канал «Россия»; там будет передача «Народный голос» – посмотрите ее. Знаю, что вы таким не интересуетесь, но тут уж уважьте мою просьбу! Ваша Мария Ивановна».

Всю дорогу до Останкино бабуля переживала – не опростоволосится ли она? Ударить в грязь лицом на глазах внучки, дочери, зрителей из Пансионата творчества, да и всей страны было бы позором. Но Рубикон пройден, и даже мосты уже догорели, не время разворачивать коней.

У стеклянных дверей Останкинского телецентра к Марии Ивановне подошел высокий мужчина в «серебряном» возрасте.

– Ну что ты волнуешься, столько репетиций, у нас большой опыт, все будет хорошо, – заверил ее подошедший. – Вот увидишь, они все упадут к нашим ногам, как спелые яблоки.

– Обычно яблоки падают, когда переспели, – улыбнулась ему Мария Ивановна. – Ты-то готов? Как пальцы?

Он улыбался так, как умеют улыбаться только влюбленные мужчины:

– Как у восемнадцатилетнего! Не бойся, не подведу! Мы всех порвем, как Тузик грелку!

Бабуля, помолодевшая от улыбки лет на десять, доверчиво смотрела на мужчину.

– Я верю, несмотря ни на что. В конце концов, ты выбрал меня среди всех желавших здесь оказаться, а я выбрала тебя.


На сегодня важных дел не было, и выбираться из кровати не хотелось.

Потянувшись, Красная Шапочка посмотрела на спящего Волка. Тот лежал, отвернувшись к стене. Он всегда спал раздетым, из-за повышенной «шерстистости» ему постоянно было жарко. Прикрытый простынею только на ногах, он смотрелся зооморфным Аполлоном. Широкие плечи, сильная, бугристая от мышц спина, сужающаяся к талии…

Красная Шапочка обняла спящего, и Волк тут же отреагировал на ее объятия… Его ласка была бешеной, девушка не успевала отвечать на поцелуи.

И она снова ощутила тот странный феномен, что преследовал их обоих. Лапы и лицо Волка стали делаться более человеческими, а у нее по телу пробежала дрожь удовольствия и появилась шелковая темная шерстка Пантеры.

После получаса любви Красная Шапочка сладко потянулась и попросила:

– Погуляешь Дейзика, а то я устала, – и снова заснула.


Проснулась Оля только к двум часам.

– Ты лапки Дейзику вымыл? – спросила Красная Шапочка, выходя в халатике на кухню.

– Не только вымыл, но даже репейник из его крохотного хвоста вычесал… где он их только находит? – ответил Волк, плюхаясь на табуретку. – Ну что, будем смотреть шоу?

– Так ты думаешь, бабушка на телевидении, в той самой программе?

– Ну, это же очевидно, любимая, – ухмыльнулся Волк. – Вот там-то она и пропадала. А что такого? Снимается же она у нас в фильме и поет постоянно…

– И Лев Львович говорит, что у нее определенно талант, – Красная Шапочка уселась на кухонный диванчик.

– С вами я, Артур Грачев, это главное талант-шоу страны «Народный голос»! – жизнерадостно заявил с экрана упитанный юноша, – и первая сегодняшняя наша пара…

– Не бабушка, – разочарованно сказала Красная Шапочка, когда на экране появился мужчина в кепке и с баяном и пухлая женщина в кокошнике, нарумяненная матрешкой. – Интересно, долго нам ее ждать?

Волк пожал плечами и поставил греться чайник…

– Ну, когда уже! – Красная Шапочка потеряла всякое терпение.

На экране последовательно побывали вышеупомянутый гармонист со своей лубочной красоткой, пожилая женщина в ситцевом платье и молодой парень в военном френче и с гитарой, оперная певица монументальных форм и сопровождающий ее седенький старичок-пианист, пара пожилых цыган…