Аромат заполнил дом, а вместе с ним и душу. И это послужило очередной отправной точкой к написанию статьи о маленьких женских хитростях при запекании яблок. Для сохранения их белого свежего цвета дольки яблок необходимо поместить на две-три минуты в воду с лимонным соком.

А еще Красная Шапочка написала, как два месяца назад Волк спас ей жизнь, успев унести ее от рогов разъяренного быка, как живут в российской глубинке, ежедневно заботясь о том, чтобы хватило дров, и сколько ведер воды нужно принести для бытовых нужд и полива огорода.

Конечно же, Красная Шапочка не ставила себе задачу писать о тяжелом быте, нет, она добавила юмора в свои воспоминания и даже вставила два афоризма, подсказанные Разумеем Занудовичем: «Можно быть поэтом и платить за квартиру» и высказывание Оноре де Бальзака: «Быть повсюду своим могут только короли, девки и воры».


Вечером, после чайной церемонии, Красная Шапочка вышла во двор и, стараясь не оказаться под окнами бабушкиной квартиры, долго сидела на лавочке и смотрела на звезды.

Романтичную идиллию портили комары. Чтобы хоть как-то отогнать от себя кровожадных насекомых, Шапочка хлопала себя по плечам и коленкам.

На громкие хлопки среагировал Дейзик, которого выгуливал Волк. Щенок готов был разорвать шлейку, на которой его выгуливали. Он из всех своих игрушечных сил натянул поводок и рвался к любимой хозяйке.

– Я знал, что ты вернешься! – Волк был вне себя от радости.

– А я никуда и не уезжала… Я жила в нашем подъезде, только на пятом этаже, и писала воспоминания о деревне.


Впереди влюбленных ждал долгий разговор, и вряд ли Волк понял все то, что напридумывала себе Шапочка о его взаимоотношениях с одноклассницей Варей, впрочем, он и не старался вникнуть в ее переплеты разума, а просто сидел и любовался ею.

Пока они шли в обнимку, из окна квартиры выглянула бабуля и, не стесняясь соседей, крикнула:

– Всех прошу к столу!

– А где же Варя? – осторожно спросила Шапка, когда они приступили к трапезе.

– Я же не успел тебе рассказать… – Волк поцеловал Ольгу в щеку. – Варя взрослый человек, и я три дня терпел ее выходки, прощал странные «закидоны». Когда-то, семь лет назад, она могла приехать в общежитие ВГИКа и устроить там скандал ревности. Я ей сочувствовал, когда она оставалась без копейки денег после увольнения с очередной работы, жалел, но всему есть предел. И моему терпению тоже. Когда она всем нам нагрубила и потребовала, чтобы я выгнал тебя из дома, я попросту предложил ей сделать выбор – либо она остается у нас до тех пор, пока не найдет себе жилье, и уважительно относится ко всем нам, либо пусть отправляется на все четыре стороны, то есть в направлении Тамбова. И она выбрала более легкий путь: вернуться в маленький магазин продавщицей, где проработала десять лет после школы…

– Оля! – возникла на пороге квартиры бабушка. – Тебя обыскались и мама и Лев Львович. У вас горит съемка! Возьми! – бабуля протянула Красной Шапочке телефон. – Замучили меня звонками.

– Алло, Лев Львович?! Завтра?! Да, конечно, буду.

– Оленька… – голос режиссера звенел тревогой. – С тобой точно все в порядке? Матушка здесь сходит с ума от волнения.

– Папа, у меня все хорошо. – Завибрировал смартфон, и Красная Шапочка прочла с экрана сообщение. – Папа! Мою статью опубликуют! Вот сейчас ответила главный редактор матушкиного журнала! Поблагодарила за прекрасную идею писать не о столичных проблемах, а о жизни в глубинке, в селах и губернских городках! Сорвать с себя дорогие наряды и побегать по чистому полю в сарафане, сплести венок, пожарить картошку на костре, провести ночь на стоге сена под открытым небом, насобирать грибов и ягод и открыть для себя новый мир… Люди устали жить друг у друга на головах, в этих страшных многоэтажных домах… Всем нам хочется любви и свободы.

– Браво, Оленька! – Голос режиссера стал серьезным. – Рад, что твое настроение изменилось и ты становишься взрослее.

– Иван! – бабуля увидала почтальона, спускающегося по лестнице. – Проходи на кухню, к столу! У нас на ужин гречка и куриные котлетки, привезла из пансионата.

Почтальон не стал жеманиться и отнекиваться и вошел в квартиру.


– Я их не понимаю, – пожал плечами Разумей Занудович. – Ну, хорошо, вот если бы я не вмешался, не помог с написанием статьи, – что изменилось бы? У Ольги не сменился бы гнев на милость? Волк не понял бы, кто ему дороже: обнаглевшая одноклассница, с которой он получил первый сексуальный опыт, или девушка, ставшая ему родной?

Откровенно говоря, Разумею даже хотелось, чтобы Внутренняя Богиня принялась скандалить. Чтобы наорала, чтобы стала, как прежде, косплеить Немезиду и швыряться молниями или бенгальскими огнями. Он бы даже не стал уворачиваться.

А состояние Внутренней Богини иначе, как угнетенным, нельзя было и назвать. Ее крылышки поникли и потускнели, она по кончик носа закуталась в шотландский клетчатый плед и тихонько сидела с опущенной головой, даже не прикоснувшись к кофе, уже остывшему. У Внутренней Богини была депрессия.

– Понимаю, что Волка нужно простить, все-таки мы его любим. Но не могу.

– Ничего не изменилось бы, – сам себе ответил Разумей. – И вообще…

Что «вообще», Разумей не знал. Зато внезапно понял одну очень странную вещь: да, его напарница, Внутренняя Богиня, чересчур легкомысленна и импульсивна, она слишком много фантазирует и слишком мало задумывается, оставляя этот труд своему бескрылому напарнику, но без нее намного темнее, холоднее и безотраднее. Конечно, можно жить в атмосфере вечного моросящего дождя, живут же люди в… не важно.

Но вот только жить так – ужасно скучно, и без света Внутренней Богини даже насквозь рациональный Разумей чувствовал себя неуютно…


Ужин прервался телефонным звонком.

– Странно, мне звонит дядя. Я не говорил с ним лет пять, – удивился Владимир, принимая вызов. – Хорошо, я приеду, – произнес он в трубку и встал из-за стола. – Мария Ивановна, дядя Ваня, Оленька. У меня заболел дядя, нужно срочно выезжать.

* * *

В Тамбов Волк отправился на своем мотоцикле рано утром, чтобы успеть выскочить за Кольцевую автодорогу в тот короткий момент, когда ночной поток машин из провинции еще не сменился дневным, снующим в обоих направлениях. Был вторник, и, по расчетам Волка, дорога должна была оказаться пуста, по крайней мере по московским меркам.

Перед отъездом Волк сказал:

– Мне пора.

– Я тебя провожу, – Красная Шапочка вскочила с кровати, но Владимир мягко ее остановил.

– Только до двери, – улыбнулся он. – А потом помашешь мне с балкона, хорошо?

– Улыбаемся и машем? – спросила Красная Шапочка, и Волк увидел, что ее глаза предательски блестят.

Он взял ее руку в свои лапы – ту самую руку, на которой было написано бордовой хной, чего нельзя делать с Красной Шапочкой.

– Помнишь, что тут написано? – спросил он. – «Не бросать, беречь от ударов…»

Она кивнула, и он обнял ее, прижав к себе.

– Я тебя никогда не брошу, – пообещал Серов-Залесский тихим, серьезным голосом. – И от любых ударов сберегу. Ты только дождись меня, хорошо? И помни, второй такой, как ты, во Вселенной нет, не было и не будет.

– И не надо, – улыбнулась она сквозь слезы и, приподнявшись на цыпочках, легонько чмокнула Волка в щеку. А потом провела до дверей. И даже помахала ему с балкона, прежде чем, зайдя в его комнату, упасть на еще теплую кровать и разрыдаться в подушку.

Девушка понимала, что поездка в Тамбов – всего лишь недолгая отлучка. Понимала умом, но, кроме ума, есть еще и сердце, любящее сердце, для которого тягостна даже такая недолгая разлука.


Днем Красная Шапочка и бабушка приехали на киностудию, где режиссер, потирая руки, сообщил им новость, которую посчитал приятной:

– Так, мои родные, рад вам сообщить, что поработали мы все на славу. Претензий к отснятому материалу у меня лично нет. Пришло время мне потрудиться с монтажерами, звукооператорами, оцифровщиками, мастерами спецэффектов… а вы, дорогие мои, пока еще недельку отдыхаете, дописывается сценарий следующих серий.

– А как же озвучка финального эпизода? – уточнила Мария Ивановна. – И вообще, мне кажется, последняя сцена какая-то незавершенная получилась.

– Это называется «открытый финал», – разулыбался режиссер. – Я там поколдовал немного, музычку наложил, кой-какую нарезку, рев добавил волчий… получилось, м-м-м, просто пальчики откусишь.

– Ты хотел сказать «оближешь»? – уточнила Красная Шапочка.

– Нет, именно что откусишь, – продолжал лучиться энтузиазмом Брюковкин. – Как от пирожков производства столовой нашей киностудии. И кстати, дорогие, я еще не определился, снимать ли второй сезон на восемь серий… Тут многое зависит от продюсеров и новых актеров. Охотников-то мы еще не сняли.

– А что, первую у нас уже кто-то купил? – уточнила Мария Ивановна, всегда отличавшаяся практичностью.

И все трое посмурнели. Сериал предстояло продать прокатчикам, а это оказалось не так просто на фоне наплыва из-за океана римейков классических трешевых и не очень фильмов 80-х. Прокатчики ходили сытые, как морские котики после разлива танкера со сметаной, и от отечественных проектов крутили носом.

– …точнее, определился, – проигнорировал ворчание Марии Ивановны режиссер. – Пусть решает Его Величество.

– Кто? – удивились дуэтом Красная Шапочка и бабушка.

– Зритель, родные мои! Второй канал вроде бы за нас! – Определенно, Лев Львович вознамерился показать, что он в плане улыбки круче Чеширского кота. Откровенно говоря, Чеширский кот, узрев улыбку Льва Львовича, наверняка повесился бы от зависти на том же суку, на котором любил отдыхать, если верить Льюису Кэрроллу. – Его Величество Зритель, для которого мы работаем, ради которого стараемся в поте лица своего. Так что пока можете быть свободными…

И, выдержав паузу, добавил:

– Только в бухгалтерию заскочить не забудьте, я для вас авансец небольшой выбил, для поддержания штанов, так сказать.


Авансец, кстати, по меркам их бюджета оказался довольно неплох. Вернувшись домой, Красная Шапочка вынула из кармана кошелек, отсчитала себе несколько купюр из толстой пачки, а остальные положила в шкатулочку, стоящую на полке в гостиной.

Дейзик, подняв красивую мордашку, тявкнул, намекая, что и ему нужно купить что-то вкусненькое.

* * *

Волк отзвонился после полудня.

– Приехал в город, – отрапортовал он. – Дядюшка, похоже, действительно в больнице, в каком-то пансионате на берегу Цны. Поеду к нему после обеда, пока к своей бабушке заскочу, брошу вещи. Вечером дам о себе знать.

Красная Шапочка передала привет Волчьей бабушке, пожелала ему удачи, и Владимир повесил трубку. А потом пропал. Девушка ждала, как на иголках, начиная с пяти часов; прошло шесть, семь, восемь, девять часов, но звонка не последовало. Она даже начала было злиться, но злость сменилась тревогой, а тревога – отчаяньем, когда большая стрелка часов указала на одиннадцать вечера.

Телефон зазвонил без пятнадцати двенадцать, рингтон был Волчий, и Красная Шапочка готова была уже высказать непутевому Волку все, что она думает о нем в частности и всех волках в целом, но слова буквально застряли у нее в горле – голос в трубке принадлежал не Волку, точнее – не ее Волку.

– Красная Шапочка? – спросил немного уставший, уверенный голос пожилого мужчины. – Что ж, весьма симптоматичное имя. Прямо как у Шарля Перро: «а ведь Волк бы остался жив, не путайся он в дремучем лесу со всякими незнакомыми девицами».

– У Перро по-другому было, – ответила Красная Шапочка, холодея. – Кто вы? Что вам надо?

– А вы не догадались? – в голосе послышалась холодная насмешка. – Не настолько же вы глупы, чтобы не догадаться. Или все-таки настолько?

– Дядюшка? – уточнила Красная Шапочка, разозлив при этом собеседника не на шутку:

– Тебе я никакой не дядюшка! А Василий Спиридонович! – Собеседник быстро взял себя в лапы. – И не мечтайте. Знаем мы таких красных шапочек, сбивающих добропорядочных Волков с правильного пути…

Внезапно девушка поняла, что смеется, хотя вроде бы было совсем не до смеха.

– Вы повторяете слова моей матушки, – сказала она. – Конечно, с точностью до наоборот.

– Вот и слушались бы своей матушки, – процедил дядюшка. – Я, собственно, звоню только потому, что хочу вас предупредить – даже не мечтайте о том, чтобы и дальше встречаться с Володей, ясно? Не по Сеньке шапка.