— От твоего ответа зависит успех проекта, — твердо проговорила я. — Чем больше я об этом думаю, тем сильнее убеждаюсь в том, что этот замысел идеален.

— Я думал, что неплохо разбираюсь во всем, что касается выгодных сделок, — непривычно язвительно заметил Эйдан.

— Это не сделка, — ответила я.

— Ладно, тогда что, черт побери, это такое, Эстер? Игра?

— Это, возможно, окажется единственным проектом за всю мою карьеру, который не будет игрой, — ответила я, немного повысив голос. — Я говорю совершенно серьезно; я хочу узнать свою стоимость, цену своего дурацкого творчества. Я хочу знать, сколько на самом деле стою.

— Думаю, тебе надо поехать домой и лечь спать, Эстер, — неожиданно сказал Эйдан. — Мы обсудим это завтра.

— Если ты не хочешь курировать мой следующий проект, значит, мне просто придется найти другого агента! — крикнула я.

Сквозь смуглую кожу Эйдана было заметно, как кровь отхлынула от его лица. Он положил руки на стол и наклонился ко мне. Я заметила, что он дрожит.

— Ты действительно этого хочешь? — только и спросил он.

Я не ответила. Говорить было не о чем.

Эйдан встал, прошел мимо меня и громко хлопнул дверью.

Обессиленная, я вернулась домой. Наши с Эйданом жизни были так же тесно связаны, как кисти и холст. Невозможно представить себе одно без другого. Я не могла поверить, что сама предложила расторгнуть наш договор, но я точно так же не могла помыслить о возвращении Кенни Харпера. Но как бы много места ни занимал Эйдан в моей теперешней жизни, я не пущу его в мое прошлое. Когда мы встретились, я уже закончила колледж искусств, твердо стояла на ногах и имела за плечами довольно солидный опыт художника. Именно такой впервые увидел меня Эйдан, и у меня не было ни малейшего намерения показывать ему другую Эстер. Это было невозможно, так как разрушило бы то, на чем основывались наши отношения. Я не знала, чего ожидать от завтрашнего дня. Но одно было бесспорно: я решила осуществить этот проект, — с помощью Эйдана или без нее. Мне вдруг показалось важным не столько лишить Кенни внимания прессы, сколько доказать самой себе, что я не зря занимаю свое место среди художников. Это была захватывающая, нестандартная и великолепная мысль. К тому же проект избавлял меня от многих неприятностей. Я чувствовала, что просто обязана воплотить его в жизнь.

На следующий день Эйдан позвонил мне и попросил вернуться, чтобы окончить разговор. Он сказал это холодным тоном, видимо, ничего не забыв из вчерашнего спора. Я чувствовала себя достаточно смелой для того, чтобы поехать к нему в офис и продолжить бесполезную стычку. К моему удивлению, Эйдан и не помышлял о войне.

— Хорошо, Эстер, я решил, что займусь твоим проектом, — четко проговорил он. — Но как твой друг хочу довести до твоего сведения: ты совершаешь ошибку.

Я с облегчением вздохнула. Я никогда не могла работать без помощи Эйдана и не была уверена, что смогу в дальнейшем.

— Спасибо, — прошептала я. — Понимаешь, я просто должна проверить, умею ли я твердо стоять на ногах.

Какое-то время Эйдан молчал, затем произнес:

— Чего я не могу понять, так это твоей потребности выставлять себя на продажу. Если ты сомневаешься в своей значимости, переживаешь насчет будущего, мы можем обсудить это в личной беседе. Мысль о том, что я пытаюсь эксплуатировать тебя, звучит, прямо скажем, оскорбительно.

— Мое искусство всегда было представлением, Эйдан. Ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой. Такова уж я.

Он испытующе посмотрел на меня:

— Ты уверена?

— Конечно.

— Так вот о чем твое искусство!

Я пожала плечами.

— Из этого должно выйти что-нибудь стоящее, — пообещала я.

— Возможно, я был слишком занят делами галереи и ее популярностью у публики, — невнятно проговорил Эйдан. — Мне очень жаль, если я был плохим помощником.

— Нет. Ведь это твоя работа. Я все понимаю, но больше не знаю, в чем заключается моя ценность. И не уверена, что когда-либо об этом знала. Думаю, для меня это возможность отойти в сторону и объективно на все посмотреть.

— На себя, на свое искусство или на нас?

Я помолчала, стараясь подобрать наиболее искренний ответ. Если сказать ему о предательстве Кенни, возможно, тогда он поймет. Но в таком случае придется рассказывать и все остальное. А я не могу этого сделать. Наши отношения завязались благодаря моему творчеству, а не моему прошлому; продажа моих работ всегда была их основой.

— Разве это не одно и то же? — наконец спросила я.

— Эст, не путай работу с жизнью. Если ты твердо решила осуществить этот проект, постарайся запомнить: не нужно продавать свою душу. Оставь что-то для себя — и для нас.

5

После того как Эйдан согласился вести мой проект, натянутость, чувствовавшаяся между нами, исчезла. В тот день я покинула галерею, пообещав как следует обдумать детали. Мы условились встретиться через четыре дня вместе с Кэти и обсудить наши планы. В течение этого времени Эйдан не звонил мне, я ему тоже. Я в равной степени ощущала беспокойство и воодушевление. Каждое утро я покупала «Кларион» и пролистывала его в поисках продолжения темы, но ничего не было. И каждый раз, как раздавался звонок, я нервно подпрыгивала, с ужасом ожидая услышать голос Кенни. Но никто меня не беспокоил.

Итак, я с головой окунулась в новый проект и заработала с небывалым за последние месяцы рвением и скоростью. Казалось, недавние события прогнали ту огромную темную тучу, которая нависала надо мной, и вновь светит яркое горячее солнце.

Мысль о том, чтобы быть проданной как настоящий шедевр, была захватывающей. Но каким именно шедевром я являюсь? Что приобретет потративший на меня деньги коллекционер? Искусство было для меня чем-то вроде игры, способом перейти из вчерашнего дня в день сегодняшний, а также избежать обывательского взгляда на мир. Я была счастлива, найдя свое призвание, как ребенок, который случайно натолкнулся на платяной шкаф и с благоговением примеряет один наряд за другим. До этого момента идея каждого нового произведения была навеяна предыдущей работой, все затеи воплощались быстро, и каждая последующая казалась успешней и интересней. Подход был прост: нарядиться, снять себя на видео, сделать фотографии и подготовить документальный рассказ о моих вымышленных прошлых жизнях. Но в новой работе мне хотелось пойти еще дальше. Вместо того чтобы рассказывать придуманные истории о себе, я решила сделать целую серию историй о других женщинах, тех, которые существуют лишь на полотнах, запечатлены в шедеврах прошлого.

Я устрою так, чтобы Сотби выставлял меня на продажу в течение семи дней. И каждый новый день я предстану перед коллекционерами как произведение искусства. Отправной точкой будет то, что это должен быть шедевр, портрет женщины. Я заставлю всех пересмотреть устоявшиеся взгляды и заново оценить представленные произведения, вновь увидеть историю искусства глазами изображенных женщин.

Музеи всего мира заполнены произведениями искусства, и это название соответствует буквальному смыслу — произведения искусных мастеров. Работы, которые покупаются мужчинами, создаются мужчинами и, большей частью, предназначены для мужчин. Ценность того или иного произведения искусства зачастую определяется тем, кто покупал его и за сколько, а не качеством самой работы. Вплоть до последнего тридцатилетия роль женщин в искусстве, за редким исключением, конечно, ограничивалась ролью модели для картины. Поэтому в прежнем подходе не хватает одного важного элемента: взгляда женщины.

Когда концепция работы была в общих чертах ясна, я принялась копаться в музейных каталогах и просматривать книги по искусству в поисках достойных кандидатур. Я хотела найти такие женские портреты, которые смогла бы изображать, лица, которым есть что сказать, и глаза, способные заглянуть в душу зрителю. Моим желанием было раскрыть их секреты и поведать миру истинные истории их жизни. Я довольно быстро выбрала двадцать портретов, но оказалось очень трудно сократить список до десяти, а потом и до семи. Но к утру четвертого дня план был составлен. Нельзя было больше терять времени; я видела, что мой выбор идеален.

Я приехала в галерею за несколько минут до назначенного времени. Эйдан сидел за своим столом, и я заметила, что у него усталый вид. Он говорил со мной сухо, по-деловому. В общем-то, я примерно этого и ожидала, но не могла сдержать воодушевления, представляя свои проекты. Все детали настолько органично вписывались в общую картину, что успех всей затеи был очевиден. Я обдумала все до мельчайших подробностей. План был безупречен. Я не понимала, как Эйдан мог критиковать его. Вскоре к нам присоединилась Кэти, глаза ее горели от предвкушения. Она, должно быть, отложила остальные дела, чтобы послушать, как я собираюсь воплощать свою идею в жизнь. И обсуждение началось.

Я описала, как вижу проект, и показала Эйдану и Кэти семь выбранных мною портретов. Я — опытный постановщик, и мои представления всегда стоят тех денег, которые люди за них платят. Но главным условием работы всегда был зрительский фактор. Я устраивала зрелище именно в расчете на публику. Для меня все волшебство заключалось во взаимодействии автора и зрителя. Поэтому для этой выставочной недели я подготовлю семь десятиминутных представлений для приобретшего меня коллекционера, каждое из которых можно будет показать наедине или перед зрителями, в зависимости от содержания. Мы задействуем Петру, и она сошьет костюмы. Мы с Петрой дружим с колледжа, и она уже сделала для меня не один наряд. Сейчас она работает в Париже. Эйдан и Кэти согласились со мной, и мы отправили сообщение на автоответчик Петры с просьбой перезвонить.

Я сниму каждое представление на видео и составлю сериал для галереи Тейт. Когда выставка закончится, покупатель сможет приобрести всю работу целиком. Нужно тщательно обдумать, что будет означать каждое представление, но основная тема ясна уже сейчас: это должно быть обладание, в самом широком — и неожиданном — смысле слова. Теперь мне необходима только смазка, чтобы машина заработала. Я вспомнила о помятых автомобилях, выставленных в галерее, и пожелала, чтобы мой проект не постигла та же участь.

Пока мы говорили, Эйдан просматривал свой блокнот с адресами, Кэти забрасывала меня самыми разными вопросами и тут же записывала детали. Четыре часа спустя план был расписан в мельчайших подробностях. В конце февраля состоится аукцион Сотби. У нас шестнадцать недель; я должна спланировать собственную продажу, а Эйдан — найти платежеспособного коллекционера. Эйдан согласился вложить в проект сорок тысяч фунтов стерлингов. Из них двадцать тысяч Петре за костюмы и двадцать тысяч мне на поездки и декорации. Для того чтобы проект окупился и мы получили прибыль, я должна продаться за шестьдесят тысяч. Сумма показалась мне вполне реальной.

Я выбрала картины из семи разных коллекций, находящихся в разных частях земного шара, что обогащало проект историческим и географическим разнообразием. Перед аукционом необходимо было поехать посмотреть на каждую из картин. Кэти согласилась составить для меня план поездок. Учитывая все, что происходит сейчас в Лондоне, будет уместно совершить несколько коротких путешествий. С этой целью я устрою себе двенадцатинедельный марафон по шести городам, который начнется здесь, в Лондоне, затем я посещу Париж, Нант, снова побываю в Лондоне, потом отправлюсь в Нью-Йорк, в Вену, и, наконец, в Венецию. Вернусь я как раз вовремя, чтобы подготовиться к аукциону.

Эйдан, не перебивая, слушал, пока мы с Кэти обсуждали детали.

Мне было приятно, что идея захватила Кэти. Рано или поздно ее энтузиазм передастся Эйдану. Когда Кэти закончила, Эйдан бегло просмотрел записи и уставился на меня. Я улыбнулась, и, помимо своей воли, он улыбнулся мне в ответ. То была особая улыбка, блуждающая и неизъяснимая, если только вы не умеете читать в чужих сердцах. Кэти тоже увидела ее, но сделала вид, что ничего не заметила. Так Эйдан улыбался только мне, и его улыбка придала мне уверенности в своих силах.

— Я договорюсь о встрече с устроителями Сотби, — медленно проговорил он. — Нам нужно добиться, чтобы тебя выставили на продажу в феврале, — если они согласятся. Думаю, на сегодня все.

Он закрыл записную книжку, и Кэти ушла. Обсуждение было закончено. Как только она вышла, я пересела поближе.

— Есть еще одна вещь, — сказала я как можно спокойнее.

— Продолжай, — ответил Эйдан.

— Я хочу дать эксклюзивное право на публикацию Джону Херберту и «Клариону». Я не хочу, чтобы журналисты были настроены против нас. Линкольн подвел меня, и с ним нужно прекратить сотрудничество — но только на время проекта. По моему мнению, мы должны задействовать как можно больше печатных изданий, чтобы все узнали о проекте и мы смогли найти подходящих коллекционеров. Из всех газет у «Клариона» самый широкий круг читателей, а также это издание подходит мне, потому что у него самая скандальная репутация.