Маргарет Макхейзер - Шеф Пьер

— О, дорогая, похоже, с ним будет трудно работать.

Я киваю в знак согласия. У меня такое чувство, что либо он меня уволит, либо я сама уйду.

— Но ты же никогда не отступала перед трудностями, — говорит Бронвин, когда ставит ужин на стол. — Вспомни моего сына. Ты даже не хотела сходить с ним на свидание. Ему пришлось попотеть полгода, прежде чем ты дала ему шанс.

Я улыбаюсь, точно зная, что она имеет в виду.

— Держи, мам, — говорит Эмма, протягивая мне свою тетрадь с домашним заданием.

— Так, давай посмотрим, — я открываю тетрадку и начинаю проверять. — Как пишется слово garden (англ. сад)?

— Мам, бабушка уже это проверяла, — ноет она.

— Может быть, ты и делала это с бабушкой, но сейчас я хочу услышать, какая ты у меня умная девочка. Ты должна знать слово garden, потому что оно есть в твоем листе слов на неделю.

— G-a-r-d-e-n, — говорит Эмма, лучезарно улыбаясь, зная, что она права.

— Неплохо, давай посмотрим, знаешь ли ты, как произносится laugh (англ. смех).

— Мы уже изучать в школе, что g и h вместе создают звук f.

— «Изучали», а не «изучать», — исправляю я ее.

— Мы учили в школе, что g и h создают звук. L-a-u-g-h, — гордо говорит она.

— По-моему, ты хорошо разбираешься в орфографии, — говорю я, сжимая ее в крепких объятиях.

— Мне не нужно больше ходить в школу, мама, потому что я выучить все, что нужно знать.

— Нет, не все, потому что «выучила», а не «выучить», — я улыбаюсь, утыкаясь носом в ее мягкие волосы с запахом ягод.

— Ну ладно, — на мгновение она замолкает, глубоко вздыхает, а потом продолжает, — я буду ходить в школу еще неделю, — говорит она невинно.

Мы с Бронвин смеемся, зная, что когда она будет ложиться спать, то все забудет.

* * *

— Мам, расскажи мне сказку, — зовет меня Эмма из своей комнаты, когда ложится спать.

Захожу к ней и вижу, что тут будто произошел взрыв — вся одежда и игрушки разбросаны по полу.

— Ты должна убрать в комнате, Эмма, — говорю я, маневрируя, как на минном поле.

— Здесь чисто, — отвечает она, глядя на все вещи на полу.

— Маленькая мисс, ты должна убрать комнату к субботе, или не пойдешь на день рождения Скайлы в воскресенье.

Эмма закатывает глаза. У маленькой мисс своя точка зрения, а ведь ей только семь.

— Мамочка, — говорит она, прячась под своим тонким одеялом.

— Да, милая?

— Думаешь, папочка по нам скучает? — спрашивает Эмма, глядя в мои глаза, и мои силы будто покидают меня. Хотя я и ненавижу говорить с ней об этом, но понимаю, что она не должна чувствовать себя неловко, когда захочет поговорить о своем отце.

— Думаю да, потому что мы сильно скучаем по нему: бабушка, ты и я. И он любит нас так сильно, как только можно представить, и где бы он сейчас ни был, его сердце все равно будет любить нас.

— Думаешь, папочка счастлив там, где он сейчас? — ее большие карие глаза наполняются слезами, она старается быть сильной изо всех сил. Иногда мы должны знать, когда нужно отпустить, и это время настало.

— О, милая, — говорю я, придвигаясь ближе к ней и заключая ее в объятия, — я думаю, что папочка действительно счастлив там, где он сейчас. А еще я думаю, что если бы был способ, то он был бы рядом с тобой, чтобы убедиться, что ты тоже счастлива.

— Я не хочу забывать папочку, — говорит она, и слезы катятся по ее щекам.

— Мы никогда его не забудем. Мы слишком сильно его любим.

Эмма крепко обнимает меня. Ее маленькое тело, наполненное такой грустью, начинает тяжелеть. Мы крепко обнимаем друг друга, пока она полностью не расслабляется в моих объятиях. Когда ее голова откидывается назад и ротик открывается, я понимаю, что моя прекрасная, кареглазая, темноволосая красавица крепко спит.

Я опускаю ее на кровать и укрываю тонким одеялом, целуя ее в лоб.

— Надеюсь, ты приглядываешь за нами, Стефан, — шепчу я, молясь, чтобы он услышал меня.

Пьер

Когда вошел в кабинет Ангуса, первое, что я увидел — это длинные, густые темно-каштановые волосы, которые были идеально прямыми и доходили до поясницы.

Она ни за что не будет тут работать. Только ее волосы сказали мне, что она слишком беспокоится о своей внешности, а это значит, что она, вероятно, не будет следовать моим инструкциям так, как нужно мне.

Затем она встала и повернулась ко мне лицом. Ее глаза были полны гнева, а тело выпрямилось, бросая мне вызов.

Кем, черт возьми, она себя возомнила?

Когда я взглянул на Ангуса в поисках поддержки, этот дурак сидел, откинувшись в кресле, и ухмылялся мне.

Я превращу ее жизнь в ад. Я буду наезжать на нее за все, что она будет делать неправильно, буду смущать ее, пока она не уйдет. Никакая прославленная официантка не будет контролировать меня.

Я поднимаю свой стакан с виски и покручиваю его в руке, только и думая о невыносимой женщине, которая осмелилась бросить мне вызов.

— Долго она не продержится, — говорю я и поглаживаю большим пальцем лицо Евы.

Ева улыбается мне с фотографии, которую мы сделали, пока были в отпуске на острове Гамильтон. Это одна из лучших фотографий, которые мы сделали, прежде чем она умерла.

Я осторожно ставлю фото в рамке на стол возле своего кресла и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на свою потрясающую жену и ее самую красивую улыбку, которую я когда-либо видел.

— Я скучаю по тебе, — говорю я, поднимая стакан и выпивая все залпом.

Ева не двигается. Она просто продолжает смотреть на меня. Улыбающаяся, счастливая и влюбленная.

Подняв бутылку, я, забыв про стакан, начинаю пить прямо из горла.

Мой путь к бессмысленному и бесчувственному забвению сегодня длится слишком долго. Темнота недостаточно быстро поглощает меня. Мое сердце все еще бьется, и я хочу, чтобы это прекратилось, чтобы я смог наконец-то встретиться со своей любовью.

Я хочу, чтобы биение моего сердца стало слабее, закрыть глаза и уплыть в темноту. Мрак душит меня. Я вижу темноту повсюду.

Я сижу в тишине и слушаю собственное дыхание, погружаясь в бездонную пропасть горя и обиды, не в состоянии убежать от волны, утягивающей меня вниз. Мне едва хватает воздуха. Этот океан боли не позволяет мне вернуть ощущение себя.

— Je t’aime (фр. я люблю тебя), — бормочу я фотографии, поднимаю бутылку и делаю еще глоток.

Гудение в голове становится желанным отвлечением от зияющей дыры в моем сердце.

Гостиная постепенно теряет свою теплоту. В ней не осталось даже напоминания о цветочном аромате Евы. Остались только ее фотографии, украшающие стены, как воспоминания о всепоглощающей любви, которая связывала нас.

Мрак кольцом стягивается вокруг меня, мои чувства притупляются настолько, что довольно крепкий виски становится безвкусным.

Я поднимаю бутылку и допиваю то, что осталось, смакуя жжение, которое ласкает мое горло.

Мои глаза медленно закрываются, принося благословенную темноту. Я стараюсь, чтобы мои счастливые воспоминания о Еве были последним, что я увижу, прежде чем отключусь в пьяном угаре. Вспоминаю жену, как мы танцевали под звездами, завернувшись в прохладный вечерний воздух, пока наши тела двигались как единое целое. Сладкое прикосновение ее мягких губ к моей шее, музыка, заполняющая все вокруг, нежный шепот, когда я притянул ее к себе, очаровывая ее своей любовью.

— Je t’aime, — бормочу еще раз, закрывая глаза.

Блуждая где-то между жизнью и смертью, я роняю бутылку. С глухим стуком она падает на поблекший серый ковер, и только это дает мне понять, что я все еще жив.

Возможно, завтра я воссоединюсь с моей любовью, и, может быть, тогда я, наконец-то, смогу дышать.

Холли

Сорок минут в пути между городом и домом позволяют мне подготовиться. Сегодня понедельник, и у меня начинается недельная стажировка, прежде чем я стану метрдотелем.

Чего я не жду с нетерпением, так это встречи с Пьером. Он высокомерный кретин, и я не уверена, что сработаюсь с ним. Если смогу пережить эту неделю обучения, значит, все будет хорошо.

Я добираюсь до парковки рядом с «Тейбл Уан», и, припарковав свою машину, иду пешком. «Тейбл Уан» находится рядом с Оперным театром, и ресторан когда-то был одним их лучших в Сиднее. Но после потери звезды Мишлен он стал уже не так востребован, как раньше.

Стуча каблуками по тротуару, я чувствую, что мое сердце бьется, как сумасшедшее. Что, если после сегодняшнего вечера я не смогу смириться с высокомерным поваром и захочу все бросить?

Какой пример я покажу Эмме? Не очень хороший.

Поэтому, направляясь в сторону ресторана, я торжественно обещаю себе, что как бы мне ни было тяжело и некомфортно работать с высокомерным французом, я не собираюсь отступать. И я не позволю ему выгнать меня с этой работы.

Добравшись до стеклянного фасада ресторана, я вижу Ангуса внутри, разговаривающего с сотрудником. Стучу в дверь, и, когда он замечает меня, поднимает палец, показывая подождать немного.

Волнуясь, я разглаживаю юбку, убеждаюсь, что мой пиджак застегнут, и провожу рукой по волосам.

— Привет, Холли, — говорит он, открывая дверь и отступая на шаг в сторону, что я могла войти.

— Привет.

— Выглядишь взволнованной, — говорит он, отчего я начинаю чувствовать себя еще более нервной и неуверенной.

Я слегка улыбаюсь, отвожу от него взгляд и киваю.

— Я покажу тебе комнату для персонала, где ты сможешь оставить свою сумку. Обслуживающий персонал уже начал приходить, мы дождемся всех, а затем представим тебя.

Ангус закрывает входную дверь позади меня, указывая рукой мне направление к задней части ресторана.

Я прохожу вглубь ресторана, и до меня доносятся превосходные запахи.

— Боже, как вкусно пахнет, — говорю я прежде, чем понимаю это.

— Это томатный соус Пьера. Один из лучших, что я когда-либо пробовал, — отвечает Ангус.

Мы проходим мимо открытой кухни, где Пьер, стоя над плитой, добавляет ингредиенты в огромную серебристую кастрюлю. Его волосы собраны в небольшой хвост на затылке, одет он в черно-белую поварскую форму.

Он бросает на меня взгляд через плечо, его холодные глаза смотрят прямо в мои.

— Пьер, — говорю я, слегка кивая ему в качестве приветствия.

Он закатывает глаза и отворачивается, игнорируя меня.

Ну, правильно. Так теперь будет всегда, да?

— Приятно видеть вас снова, — говорю я громче, но гораздо спокойнее, с веселой ноткой в голосе.

Пьер поворачивается спиной и уходит.

Незрелый идиот.

— Прости его. Он не очень общительный человек, но он действительно великолепный повар, — говорит Ангус, извиняясь за поведение Пьера. Я пожимаю плечами и улыбаюсь. Ангус не виноват в том, что Пьер идиот.

Он приводит меня в комнату для обслуживающего персонала и представляет трем женщинам: Кэтрин, Джастине и Мэдди. У них всех одинаковая униформа: белые блузки с черными юбками, похожими на ту, что надета на мне, за исключением моего пиджака. Все трое тепло меня приветствуют.

— Ждем Эндрю и Мишель, а потом можно начинать официальное знакомство, — говорит Ангус. — Я пойду проверю Пьера и прослежу, чтобы он был готов к собранию персонала.

— С Холли все будет в порядке, иди, займись своими делами, — говорит Джастина, выдвигая стул рядом с собой.

— Спасибо, — говорю я, стараясь сделать мое принятие в коллектив как можно менее болезненным. Хотя внутри все нервы на пределе.

— Ты новый метрдотель, верно? Не переживай, Пьер и наполовину не такой страшный, каким хочет казаться. Он сам по себе, — говорит Джастина с теплой улыбкой.

— Хм-м, Пьер... Я бы с ним… — встревает Кэтрин с ухмылкой. Я смотрю на нее, и не совсем уверена, как реагировать на то, что она только что сказала. — Ох, у него самые красивые глаза, он всегда раздражен, и от этого я хочу его еще сильнее, — говорит она, пожимая плечами, явно не смущенная своими словами.

— Эм… хорошо, — отвечаю я. Как вообще на это нужно реагировать?

— Он хорош, — добавляет Мэдди.

— А ты, Холли? Что ты думаешь о нашем шефе? — спрашивает Кэтрин. Все три пары глаз смотрят на меня, с нетерпением ожидая моего ответа.

— Я здесь, чтобы делать свою работу и делать ее хорошо, — дипломатично отвечаю я. Не могу же я сказать, что думаю, что он высокомерный идиот.

— Повнимательнее с руками Ангуса. Иногда он любит шалить, — шепчет мне на ухо Джастина.