Маргарет Макхейзер - Шеф Пьер

— Пожалуйста, проверьте еще раз, шеф. Похоже, эту вы пропустили.

— Я не буду проверять.

— А я не позволю своему персоналу подавать еду в таком виде. Это значит, что все остынет, а вам придется переделывать блюдо.

Я расправляю плечи и смотрю на него. Я мать семилетнего ребенка. Если он хочет поиграть в игру на упрямство, я чертовски уверена, что выиграю.

— Моя работа готовить еду, а работа твоих людей — подавать ее. Теперь иди, будь хорошей маленькой официанточкой и отнеси еду, — огрызается он.

— После того как вы посмотрите тарелку и приведете ее в порядок.

— Ты просто придираешься.

— Хорошо, шеф, я отнесу эту тарелку с едой. Однако на кону ваша репутация, а не моя. Очевидно, вы не хотите вернуть звезду, — я беру тарелку и ухожу, чтобы передать ее Мэдди.

— Подожди! — кричит он мне.

— Да? — я оглядываюсь на него через плечо.

— Поставь тарелку, — говорит он, его французский акцент проявляется сильнее, когда он зол.

Я ставлю тарелку на стол для раздачи, повернув так, чтобы капля соуса была хорошо видна, и он делает несколько медленных шагов к столешнице.

Его руки все еще скрещены на груди, одна бровь вздернута, и он мельком смотрит на тарелку.

Лицо шефа определенно точно выражает то, о чем он думает. Он резко вздыхает и прищуривается, пока рассматривает тарелку.

— Смешно! Я осматривал тарелку сам. Ты это сделала, — кричит он достаточно громко, чтобы услышали те посетители, что сидят близко к кухне.

— Вы понизите свой тон и протрете эту проклятую тарелку, — говорю я сквозь стиснутые зубы, пока мое тело дрожит от гнева.

— Мои тарелки так никогда не выглядят, ты это сделала, чтобы выставить меня в дурном свете.

— Мне ничего не нужно делать, чтобы выставить вас высокомерной задницей, которой вы и являетесь. Вы сами великолепно выполняете эту работу. Теперь блюдо остыло, как и остальные на столе. Не могли бы вы их переделать? — мой голос твердый и низкий.

— Невыносимая женщина, — бормочет он, хватая тарелку и выбрасывая ее содержимое в мусорное ведро.

Что, черт возьми, он делает? Он мог бы упаковать бракованную еду и жертвовать ее в «ОзХарвест» — благотворительный фонд, который забирает остатки еды, чтобы накормить бездомных.

— Вы что, просто выбросили еду?

— Да, теперь уходи, я буду готовить все заново.

Он машет мне рукой, отпуская меня, будто я пустое место.

— Придурок, — говорю я, не покидая своего места за раздаточным столом.

— Уходи, невыносимая женщина.

Должно быть, это его любимое слово — «невыносимая».

— Нет, я буду стоять здесь и ждать, просто чтобы убедиться, что во второй раз ты все сделаешь правильно.

Упс, похоже, я перегнула палку. Он прекращает готовить блюда и переводит тяжелый взгляд своих серых глаз на меня.

— Я не «придурок», а перфекционист.

Ты, должно быть, издеваешься надо мной.

— Нет, я абсолютно уверена, что ты заносчивый придурок. Потому что если бы ты был перфекционистом, то не позволил бы блюду так выглядеть.

— Уходи, — кричит он на меня.

— Нет, только когда ты все исправишь.

— Эй, не дави на него. Он действительно может быть монстром, когда захочет, — шепчет мне на ухо Кэтрин. — Его слышит половина ресторана, уже шеи посворачивали, чтобы увидеть, что происходит.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Я действительно не хочу, чтобы такое происходило в ресторане, пока я отвечаю за него. Если Ангус узнает, то будет злиться и уволит нас обоих. Хотя мне и не нужны деньги, я хочу попробовать двигаться вперед. Эта работа — мой первый шаг к исцелению, к тому, чтобы снова почувствовать себя нормальной.

Мне нужно взять себя в руки и попытаться сделать эти рабочие отношения более жизнеспособными и менее взрывоопасными.

— Пьер, — зову я мягким спокойным голосом. Он только кивает головой. — Прости, я погорячилась. Кэтрин сейчас здесь, и она подождет блюда.

— Да, уходи, убирай стол, — говорит он, вытирая посуду.

Дыши глубже, Холли, дыши глубже.

Я ничего не говорю. Не реагирую. Просто ухожу. Хотя все еще злюсь и готова стереть эту нахальную улыбку с его чертового лица.

Со злостью я ухожу, пытаясь отвлечься и отдышаться, прежде чем сделаю что-либо глупое — прибью его или уволюсь.

— Эй, ты в порядке? — спрашивает Ангус, вырывая меня из ярости, заполняющей мою голову. Я даже не понимала, что шла прямо к нему.

— Все хорошо, спасибо, — отвечаю я, стараясь избежать его вопросов.

— Пьер? — спрашивает он сочувствующим тоном.

— Я в порядке, просто немного подавлена, вот и все. Можно мне несколько минут?

— Да, конечно. Но если Пьер создает проблемы, я должен поговорить с ним.

— Нет-нет, пожалуйста. Я в порядке.

Я делаю шаг в сторону от Ангуса, но он ловит своей рукой мою и большим пальцем нежно гладит мою кожу.

Мурашки бегут по моей коже, а волосы на затылке встают дыбом, но не в хорошем смысле.

— Я могу тебе помочь, — говорит он тихим голосом.

— Что вы делаете? — я выдергиваю свою руку как можно быстрее, пытаясь не раздувать проблему.

— Ничего. Конечно.

Ангус разворачивается и уходит, направляясь в сторону кухни.

С ним я должна держать ухо востро, и убедиться, что он держит свои грязные руки при себе.

Я вхожу в дамскую комнату и на мгновение расслабляюсь. Туалет такой же роскошный, как и ресторан. Открываешь дверь дамской комнаты и следуешь в другую комнату, где находятся туалеты. Еще здесь есть диван и туалетный столик с тремя отдельными зеркалами и комфортными креслами для леди, чтобы поправить макияж, если им это понадобится.

Сегодня тяжело. Ситуация с Пьером только все ухудшила.

Закрыв глаза, я представляю себе Эмму, которая сидит на полу в своей комнате и играет с плюшевым медведем, которого отец подарил ей перед смертью.

Я делаю это для нее и для себя. Чтобы показать ей, что даже после огромной потери жизнь продолжается, и она прекрасна. Иногда может показаться, что время остановилось, и мир погряз в безнадежном мраке. Но, в конце концов, этот мрак перестает ощущаться чем-то нормальным. Прежде чем мы осознаем это, мы жаждем прикосновения солнца и ощущения тепла, согревающего нашу кожу и душу.

Я здесь, пытаюсь двигаться вперед и исцелиться. Отчаянно пытаюсь вновь обрести красоту и смысл в жизни.

— Холли, с тобой все в порядке? — голос Кэтрин вытягивает меня из моего момента здравомыслия, или, возможно, безумия, смотря как на это посмотреть.

— Да, я в порядке. Просто мне нужна была минутка, чтобы собраться с мыслями.

Она заходит в дамскую комнату и садится рядом со мной на маленький диванчик. Поднимает руку и обнимает меня за плечи в утешительном жесте.

— Он может быть настоящей задницей, но он очень талантлив на кухне.

Я улыбаюсь, потому что если бы он был так талантлив, то заметил бы грязную тарелку и все исправил бы до того, как поставить ее на раздачу.

— Все хорошо, — говорю я, стараясь предать голосу позитива. — Просто была тяжелая неделя.

— Ну, по крайней мере, ты пришла к нам из другого ресторана, поэтому ты уже привыкла к таким, как наш шеф.

Я не стала поправлять ее относительно моего прошлого, потому как это не ее дело. Я находилась здесь меньше недели и не собиралась открываться и рассказывать кому-либо что-то о себе. Это никого не касается.

— Честно говоря, мне просто нужна была минута, — я мягко улыбаюсь Кэтрин.

— Пьер переделал блюда, и я все подала. Он спросил, куда ты ушла, — сказала она.

Высокомерный придурок, наверное, думает, что я собралась и ушла. К черту его. Он не лучше меня.

Сделав глубокий вдох, я на секунду закрываю глаза, чтобы сосредоточится на самом важном в своей жизни. Эмма. Я открываю глаза и встаю, поправляя свой пиджак и юбку.

— Спасибо, что навестила меня. Я выйду через минуту, — говорю я Кэтрин, надеясь, что она поняла намек и уйдет.

— Конечно, Холли, — она встает и идет к двери, затем останавливается, оборачивается и смотрит на меня, прежде чем выйти. — Раньше он никогда ни о ком не спрашивал, — говорит она, склонив голову набок и нахмурившись.

Какое мне дело до того, что он спрашивал обо мне? Может быть, он просто оправдывается перед собой, чтобы не чувствовать себя идиотом, потому что не послушал меня с самого начала.

Пьер

— С ней так тяжело работать. Можешь поверить в то, что она сделала, mon amour? Она стояла там и говорила мне, что тарелка грязная. Я проверял эту тарелку. Я знаю, что все было хорошо, прежде чем она взяла ее в руки. Кем она себя возомнила? — спрашиваю я Еву, глядя на ее фото.

Я откладываю фотографию Евы и встаю, чтобы взять в баре бутылку виски. За окном уже стемнело, и в опустившемся сумраке я будто слышу шепот, который зовет меня. Я вижу, как на горизонте мгла поглощает последние лучи солнца, и наступающая тьма манит меня отдаться ей, стать ее частью.

Я открываю заднюю дверь и выхожу в ночь. Смахнув пыль с одного из стульев в патио, я сажусь и смотрю в ночное небо. Смотрю на полную луну, самую большую и яркую, которую когда-либо видел. Несколько ярких звезд дополняют ее, и от этого небо так красиво сияет и искрится.

— Ева, ты здесь? — я жду пару минут, молясь о том, что она не ушла совсем, что она появится и разбудит меня от кошмара, в котором я застрял.

— Что мне делать? Как я могу вернуться к жизни? У меня ничего не осталось, mon amour. Ты оставила меня и забрала мое сердце с собой. Я знаю, ты не хотела уходить, но ты ушла, и я не знаю, что мне делать. Ты была единственной, в ком я видел смысл, и теперь тебя больше нет со мной. Я не знаю, как смогу прожить свою жизнь без тебя.

Я смотрю на величественную луну. Возможно, она может объяснить мне, почему я все еще дышу.

— Я борюсь, mon amour, действительно борюсь. Каждую минуту каждого дня я думаю о тебе и молюсь о том, чтобы увидеть тебя. Пожалуйста, скажи мне, шепни хотя бы слово, прикоснись ко мне своим теплом, хоть что-нибудь. Мне просто нужна ты, чтобы пройти через это. Мне нужен мой ангел с нежным голосом, который заберет мою боль.

Легкий ветер целует мои щеки, обвевает меня, с нежностью ласкает мою кожу. Я быстро моргаю и встаю, упираясь руками в перила.

— Ты здесь? — спрашиваю я тихо, в надежде услышать ее голос еще раз. — Что я могу сделать, чтобы прикоснуться к тебе? Даже на одно короткое мгновение, чтобы увидеть тебя, чтобы обнять тебя, поцеловать твои теплые губы, еще только один раз.

Ветер нежно обнимает и обволакивает меня. Ощущения настолько сильные, что мое сердце начинает колотиться в груди.

— Дай знак, что мне делать дальше, — прошу я ветер.

Он продолжает танцевать вокруг меня, задержавшись на мгновение только для того, чтобы начать снова с той же нежностью.

Она здесь, она должна быть здесь. Я звал Еву на помощь, и она здесь, чтобы спасти меня.

— Mon amour, — шепчу я, закрывая глаза.

Нежный цветочный аромат проносится мимо меня. Я едва улавливаю его слабый запах и знаю, что моя любовь рядом.

— Помоги мне выжить, — вздыхаю я, надеясь, что Ева сможет помочь мне разрушить стены, которые я так высоко построил вокруг себя.

Я протягиваю руку и поднимаю голову к небу.

— Покажи мне, — говорю я шепотом, задыхаясь.

Мурашки бегут по моей шее, мягкое покалывание пробуждает жизнь внутри меня. Похороненная глубоко внутри этого мертвого тела, моя душа пытается разгореться крохотным огоньком. Завеса мрака с трудом пытается подняться. Глубоко внутри я чувствую, как она пытается бороться с тяжелым грузом.

Вспоминаю день нашей свадьбы. Ева шла мне на встречу, ее волосы свободно спадали на плечи, венок из ромашек украшал голову. Она шла босиком по песку, держа в руках один желтый тюльпан. Ее улыбка была так прекрасна, а глаза были живыми и полны любви.

Ева смущенно опустила глаза, когда подошла ко мне, лучи солнца освещали ее светлые волосы, создавая нимб над головой. Запах океана опьянял нас, а соль приставала к нашим губам.

— Я никогда не упаду, пока ты рядом.

Это было обещание, которое я давал ей каждой частичкой своей души, пока мы обменивались брачными клятвами.

Я чувствую, как наворачиваются слезы, и позволяю им скатываться по щекам, позволяю себе вспоминать хорошее время, время любви. Любви, которую мы разделяли. Как мое сердце жаждало ее прикосновений, как моя кровь закипала, когда Ева была рядом. Улыбки, которые она дарила мне, когда думала, что я не видел. Засыпая, мы держались за руки и знали, что никогда не отпустим их.