Но всегда находилось время и поболтать. Вечерами женщины подолгу сидели вместе, пили чай с закусками, смеялись и сплетничали, а те, кто побывал внизу, в городе, рассказывали свежие новости. Та или иная с хихиканьем изображала, как, хлопая ресницами, подарила кокетливый взгляд торговцу, и он сразу же предложил ей лучшую цену.

Вчера до позднего часа звучали особенно игривые разговоры: Саадия, по предположению Майи, исполнявшая здесь обязанности экономки, восторгалась наружностью и манерами Рашида ибн Фадха, а несколько других женщин с неменьшим пылом присоединились к ее дифирамбам. Женщины доверительным тоном с жадностью расспрашивали Майю о мужской силе англичан – например, ее супруга – и о предпочтениях в плотских утехах на ее родине. Майя покраснела от смущения, не зная, что и сказать, пока не вмешалась Джамила, не терпящим возражений тоном заявив, что хозяйка устала и ей пора спать.

Майя так смешалась вовсе не из-за чопорности. Она неожиданно сопоставила Ральфа с Рашидом, хотя раньше ей удавалось старательно избегать этих мыслей благодаря избытку впечатлений. Но в этот раз раздумья не желали покидать ее даже наутро, и из-за них Майя явилась сюда, в тенистый уголок залитой солнцем террасы.

* * *

Майя вздохнула и в очередной раз машинально провела рукой по одежде, словно нужно было расправить складки. Джамила так долго обрабатывала ее влажные ладони окаменелой пористой губкой, что оттерла мозоли и рубцы, оставленные уздечкой, а потом наказала Майе держать руки в чаше с маслом и цветами, пока кожа вновь не стала нежной и мягкой.

Она положила подбородок на колено и заставила себя вернуться к раздумьям, хотя и с трудом. Из-за вынужденного безделья – хотя относились к ней хорошо – и без того неприятные мысли текли особенно вяло. Дело было и в обильной еде, попросту слишком вкусной, чтобы себя ограничивать. К тому же Майя еще не разобралась, до какого момента благодарный отказ считался невежливостью.

Если она не ошиблась в расчетах, ее похитили меньше двух недель назад, но казалось, с тех пор прошла вечность. Она здесь четвертый день… В ближайшие дни за ней прибудут люди Коглана. И возвращение в Аден, к Ральфу – всего лишь вопрос времени. Но даже мысль о тамошней безрадостной жизни с равнодушным мужем, к которому у нее почти не осталось чувств, была невыносима. Что же с ней будет? «Об этом я подумаю потом, когда придет время. Еще рано. Но домой – мне нужно домой! К папе, маме и Ангелине. Обратно в Англию. Домой». Но что, если английская сторона ее попросту бросит, если цена слишком высока? Если она обречена оставаться здесь? «Нет, об этом и думать нельзя, – приказала она себе. – Если я не буду об этом думать, этого не случится. Да и Рашид этого никогда не допустит…» Или?

Майя нехотя признала, что соскучилась по Рашиду. Один раз она видела его, случайно выглянув в окно, он поднимался на рыжей лошади ко входу во дворец, двигаясь, словно они с животным были единым целым. Она скучала по его голосу, его насмешливой улыбке, спокойствию и решительности, окружавшим его, как аура. Каждое утро, когда еще до восхода солнца раздавался крик муэдзина и вскоре слышалось, как бормочут молитвы женщины, она скучала по молитвам Рашида и его людей, которые медленно выводили ее из сна каждый день путешествия. Плеск или журчание, когда они чистились водой или песком и один кричал другому Аллах акбар, Бог велик. Они вместе шептали стихотворение, постепенно его освоила и Майя: «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного! Хвала Аллаху, Господу миров, милостивому, милосердному, властителю дня Суда! Тебе одному мы поклоняемся и Тебя одного молим о помощи, веди нас прямым путем. Путем тех, кого Ты облагодетельствовал, не тех, на кого пал гнев, и не заблудших». Сначала эти звуки и слова убаюкивали Майю по вечерам – пока она не начала безрассудно тратить драгоценные часы ночного покоя на разговоры или молчание рядом с Рашидом. В Ижаре молились пять раз в день, и Майя каждый раз вспоминала и скучала по каменистой дороге. И по Рашиду.

Какие нелепые мысли и чувства! Этот мужчина украл у нее свободу. Хотя она нечасто чувствовала себя пленницей во время пути, как и здесь, в Ижаре. Не больше, чем в Блэкхолле или в Адене. А была ли она когда-нибудь свободна? Чем определяется свобода?

Звук шагов прервал ее размышления, и она подняла взгляд. К ней приближался мужчина не слишком высокого роста, его худобу подчеркивало белое одеяние с красной вышивкой по краям и на вырезе, стянутое на талии ярким красно-оранжевым поясом, из-под которого торчала роскошная серебряная джамбия. Красно-оранжевым был и тюрбан над его немолодым лицом, напоминающим сокола. На вид ему было далеко за пятьдесят, судя по бороде с проседью и не совсем гладкой коже на руках.

– Мне сказали, я смогу найти вас здесь, – обратился он к ней и улыбнулся. У него были добрые темно-коричневые глаза. Майя продолжала молчать, и его лоб покрылся морщинами.

– Вы же говорите на нашем языке?

Майя кивнула и слегка покачала головой.

– Немного, – правдиво ответила она с коротким смешком, он засмеялся в ответ.

– Простите, что я увиделся с вами только сегодня, раньше не позволяли дела. Хозяин дома, султан Салих ибн Мушин аль-Ижар, – он положил правую руку на сердце и низко поклонился.

Майя поспешно вскочила, не зная, как себя вести, и решилась на благовоспитанный британский книксен.

– Майя Гарретт, – представилась она, украдкой вылавливая ногой тапок.

– Вам всего хватает? – осведомился султан Салих. В отличие от правителя Лодара, которому доставляло удовольствие хвалиться своими пленниками, у него был не властный характер. В обычных обстоятельствах ему, конечно, хватило бы сообщения прислуги, что с англичанкой все хорошо, в конце концов, он знал, что жены хорошо позаботятся о залоге переговоров с правительством Адена. Но султан Салих был любопытным от природы человеком, а слухи из женской части дома – что чужеземка говорит по-арабски, интересуется жизнью дворца, даже предлагает помощь в домашних делах и на кухне и вообще кажется очень открытым и любознательным человеком – не давали ему покоя и сподвигли самостоятельно составить мнение о гостье. А она оказалась необыкновенно привлекательной.

Майя кивнула, но он уловил легкую нерешительность.

– Возможно, у вас есть желания, которые я в силах исполнить своими скромными средствами?

Майя прикусила нижнюю губу, раздумывая, отважиться или нет, и наконец решилась:

– Прошу прощения, но, может быть, у вас есть книги?

Султан изумился, и Майя принялась лихорадочно соображать, верное ли слово, кутуб, она употребила и правильно ли произнесла, но потом лицо правителя просветлело, и он кивнул.

– Разумеется. Идите за мной.

На среднем этаже был проход из женской половины в остальную часть здания, и вскоре султан привел Майю в комнату, где стояло множество сундуков. Их потемневшее от времени дерево было украшено искусной резьбой, тонкая обшивка из желтоватого металла покрывала края и крышки. Майя не могла определить, из латуни они или из бронзы. На ковре темно-синих и красных тонов стоял квадратный стол, его поверхность была украшена мозаикой похожих цветов. Стол не доходил Майе даже до колен, а перед ним лежала толстая подушка, богато вышитая, с кисточками по углам.

– Пожалуйста, – султан жестом обвел комнату. – Ищите, что нужно. Вы можете забирать книги с собой или читать их здесь. Как вам угодно.

Майя осторожно приблизилась к ближайшему сундуку, опустилась на колени и откинула крышку. С изумленным, счастливым возгласом она вдохнула бархатистый пыльный аромат старых книг, столь любимый, что на глазах ее выступили слезы. В стопки были уложены драгоценные тома в тонких кожаных переплетах и с глубоким золотым тиснением на арабском. Она бережно взяла в руки первый, вынула его и, наморщив лоб, принялась расшифровывать размашистые, витиеватые знаки, раскрыла книгу и пробежала глазами по страницам. На протяжении немалого времени Майю занимали одни лишь книги. Ее так увлекли эти сокровища, что она даже забыла о присутствии султана и не увидела, как на смену тихой радости на его лице пришло задумчивое удивление – он почувствовал, как в нем зарождается то, что он считал утерянным долгие годы.

Наконец Майя нашла то, на что надеялась, осторожно положила лишние книги на место и обернулась, скрестив руки и прижимая к груди три тома.

– Шукран, – поблагодарила она с сияющей улыбкой.

У нее есть книги. Она спасена.

Во всяком случае, она так думала.

11

Неделю назад бдительные воины султана Нисаба еще издалека узнали Рашида и его аль-Шахинов по одежде и манере езды и беспрепятственно пропустили группу согласно давно заключенному саииру, но верблюд и лошадь с двумя одетыми в светлое чужеземцами показались им подозрительными. Они поскакали к группе, недвусмысленно держа оружие на изготовку, и вежливо попросили мужчин следовать за ними, чтобы лично обсудить с султаном пребывание на этой территории. Султан Нисаба молча выслушал сообщение об их происхождении и намерениях. Разве можно верить чужеземцам, что осмелились забраться так далеко в глубь страны? Может быть, укрепление дружеских отношений с Ижаром лишь отговорка и на самом деле они таят враждебные замыслы против султана Салиха? Сколько денег они готовы заплатить за продолжение пути в Ижар – двадцать талеров? Сорок? Пятьдесят или больше? Султан Нисаба не любил поспешных решений, он предоставил вновь прибывшим гостям просторные комнаты во дворце под неусыпной охраной своих людей, «чтобы с иностранцами ничего не случилось». В полном спокойствии он размышлял, что предпринять. Взвесив все «за» и «против», султан решил отправить Салиху гонца с вестью.

«Но – не торопясь, – напоминал он себе. – Не торопясь».

Пока Майя читала, размылись границы дня и ночи. Сперва было трудно снова привыкать к чужим буквам, разделять и собирать волнистые линии, завитки и точки, снова вспоминать их значения. Некоторые слова все равно оставались загадкой, и она могла только догадываться или оставлять пробелы. Но очарование написанного не пропадало, рисуя в ее воображении картины, пейзажи, целые миры. Она перелистывала жесткие страницы с неровными краями, хрупкие от старости, пока не нашла, что искала: историю о короле Шаддаде и многоколонном Ираме. Упоминалось там и старинное царство Химьяров, те самые Хадрамаут и Сава, здесь, в аль-Ямане. Майю охватила приятная дрожь при мысли о том, что прочитанные истории, возможно, были первоисточниками. И возможно, где-то в песках, на просторах Руб эль-Хали, были погребены остатки этих древних культур. Но потом она отложила перетекающие друг в друга истории Шахерезады. По легенде, Шахерезада каждый вечер начинала рассказ, но не досказывала до конца, чтобы султан, с любопытством ждущий окончания, не отрубил ей наутро голову, как предыдущим женщинам. Пока, на тысяча первую ночь, не завоевала его сердце своим умом и искусством сказительницы.

Еще Майя нашла тонкий томик стихотворений Каиса ибн аль-Мулаввах ибн Музахима, бедуина из племени Бану-Амир. В этом племени жила Лайла бинт Махди ибн Саад, также называемая Лейла Аль-Америя, и, по жребию Каиса, она стала владычицей его сердца. Только она, навеки. Он писал ей стихотворения, рассказывая о своей любви и страсти, о покорности судьбе, что предназначила их друг для друга.

Каис попросил у отца Лейлы ее руки. Но того раздражали стихотворения, что сочинял и повсюду рассказывал юноша, он посчитал это позором, преступлением против нравственности и традиций и выбрал Лейле другого мужа. Тот увез ее. Узнав о замужестве Лейлы, Каис отправился бесцельно бродить по пустыне и скитался так долго, что семья оставила надежду на его возвращение, а люди стали называть его просто Меджнун, «безумец». Через много лет Меджнуна нашли мертвым в глуши, на могиле Лейлы, в окружении животных, сопровождавших его в скитаниях. Неподалеку он высек на скалах три последних стихотворения.

Эти строки – единственное, что осталось от жизни и печальной судьбы поэта, – очень тронули Майю, она перечитывала их снова и снова. Когда Джамила принесла на террасу фрукты и чай и заглянула ей через плечо, Майя захлопнула книгу и протянула ее служанке. Джамила покачала головой и смущенно пожала плечами.

– Ты не умеешь читать? – предположила Майя, и Джамила кивнула. Майя взяла ее за руку. – Прости, я не знала. Хочешь… хочешь научиться?

Ненадолго задумавшись, Джамила усердно закивала, глаза ее заблестели.

Как странно, часто думала Майя в часы, когда они с Джамилой склонялись над листом бумаги, занимаясь с пером и чернилами, предоставленными султаном по просьбе Майи. Как странно – она, иностранка, обучает Джамилу буквам ее родного языка.

Время пролетало незаметно, пока Майя учила Джамилу писать и читать и всегда брала с собой книгу – когда шла по коридорам в свою комнату или поднималась на террасу. На арабском истории Шахерезады оказались более простыми, чувственными и поэтическими, чем в переводе, выполненном Антуаном Галланом в начале прошлого столетия, хоть этот перевод его и прославил. Пока Майя читала, ей казалось, что больше не существует ни прошлого, ни будущего, лишь бесконечное сегодня.