Рашид долго сидел в пустыне, под звездным шатром с темно-желтой луной на горизонте, словно шафраном раскрашенной. Это не могло быть случайностью – лишь указующим перстом Аллаха. Он словно очнулся после долгого сна, снова ожил. Юсуф прав: терять нечего. Давно. Он уже и так потерял почти все, что составляло его жизнь. И впервые почувствовал себя свободным. От обязанностей и законов своего племени, от своего народа.

Рашид стал свободным человеком, мог идти, куда хочет. Ему понадобилось много лет скитаний, чтобы осознать это. Осознать здесь, в Дамаске.

Майя сидела за письменным столом, но работа шла тяжело. В последние дни ее одолевало необъяснимое беспокойство. Она сняла очки и положила на полуисписанный лист бумаги, потерла глаза и переносицу. Мягкий порыв ветра прилетел с балкона, принес аромат песка и пыли. В который раз на этой неделе. Скоро настанет лето, и она поедет домой, отдохнет, окруженная всеми домашними, и полюбуется шестым малышом Ангелины, рожденным этой зимой.

Услышав хриплый крик сокола, Майя вздрогнула. Она поспешно отодвинула стул, выбежала на балкон и посмотрела на небо. Ничего. Разумеется, ничего. Иллюзия, шутка утомленного разума. Несмотря на полуденный зной, Майя вдруг замерзла, обхватила себя руками. Она почти плакала.

– Да? – отозвалась она, заслышав стук в дверь. В комнату заглянула Эмми.

– Я знаю, ты не любишь, когда мешают. Но внизу ждет араб, хочет с тобой поговорить. Говорит, дело важное.

Майя вздохнула и смиренно пожала плечами:

– Хорошо, пусть заходит. Мне все равно не работается.

Заслышав на лестнице тяжелые шаги, она пригладила волосы и расправила юбку. Сложив руки в замок, Майя ждала, пока неожиданный посетитель не оказался в дверях.

Прошедшие годы рассеялись, словно дым, когда Рашид и Майя взглянули друг другу в глаза. Рассеялся кабинет, дом, исчез весь Каир… Вокруг них простиралась пустыня Рамлат эс-Сабатайн, бесконечные пески до самого горизонта, блистающие в солнечном свете расплавленным золотом. Солнце опустилось, и пустыня превратилась в океан розовых лепестков, в поле лаванды. Над ними засияли звезды, яркие кристаллы в темно-синем небе, и, искрясь, взошла желтая, шафрановая луна.

Сделав шаг, они крепко и молча прильнули друг к другу – каждый хотел убедиться, что это не сон. Они не отпускали друг друга, когда песок под ногами исчез и вновь появилась плитка, стены, заваленный бумагами письменный стол, возникли книжные полки, раздался шум переулка…

Майя провела рукой по лицу Рашида, по старым и новым шрамам, морщинам вокруг глаз, двум резким складкам у губ и тонким серебряным нитям в его волосах, бороде. Он тоже ощупывал локоны Майи, морщинки в уголках ее глаз, тщетно пытался вытереть покруглевшие щеки – по ним катились все новые и новые слезы. Ее волосы прилипли к его влажным пальцам, он провел рукой по черному платью и монете из Химьяра, а Майя взяла в руки бабушкин медальон и старое обручальное кольцо, проделавшие столь дальний путь. Но и вполовину не такой длинный, как она и Рашид.

– А ведь правда, – услышала Майя шепот, и сердце замерло от звука его голоса, гораздо более прекрасного, чем она помнила. – В итоге путник всегда стремится домой.

– Кто это сказал? – прошептала Майя.

– Юсуф. Мой друг. Он отправил меня к тебе.

Майя покачала головой.

– Аллах. Аллах отправил тебя ко мне, а Бог мне тебя вернул.

Рашид улыбнулся и склонил голову.

– Аль-хамду ли-иллах. Слава Богу.


Мортлейк, рядом с Ричмондом, Англия, 15 июня 1891

Кочевая палатка из камня и мрамора, в два раза выше человеческого роста. Скрупулезно выточена каждая складка. Внутри – алтарь с портретами и множество цветочных ваз. С потолка свисают четыре арабских фонарика. За ярким стеклом в кованой оправе мерцают огоньки, наполняя помещение сиреневыми, красными и зелеными отблесками, блики смешиваются со светом стоящих на полу фонарей и маленького хрустального окошка. Слева покоится каменный саркофаг, покрытый цветами, дарами английского лета всех оттенков и форм, в самом центре – букет незабудок. В воздухе еще витает аромат ладана. Майя положила на саркофаг листья финиковой пальмы и вытащила из сумки небольшой мешочек. Песок. Только горсть, но достаточно, чтобы развеять его здесь с ладони. «Всего лишь из Каира, любовь моя, но надеюсь, он тебя порадует, где бы ты ни был. Пусть я и опоздала на твои похороны из-за враждебных ветров. Я знаю, ты не любишь прощаться, поэтому не буду задерживаться…»

Глубоко вздохнув, она дернула за веревку с верблюжьим колокольчиком. Последний привет из Аравии. И вышла. Джона выжидательно посмотрел на мать, он изучал надпись на надгробии. Наверху табличка с эпитафией, а под распятием из серого камня – раскрытая мраморная книга, вделанная в переднюю стену кочевой палатки. Майя встала рядом с сыном и тоже прочитала надпись на левой странице.

Капитан сэр Ричард Фрэнсис Бертон,

рыцарь-командор,

член Королевского географического общества

Родился 19 марта 1821

Умер в Триесте

19 октября 1890

Покойся с миром

– Ты хорошо его знала? – спросил Джона. В родительском доме в каирском переулке его называли исключительно Тарик, но в больнице того же города, где он работал, – доктором Джона Гарретт. Теперь сыну Майи было тридцать пять, у него была чудесная жена и три дочери. Он сверху вниз посмотрел на мать. Джона был выше ее на целую голову и перерос отца, на которого с годами становился похож все больше, хотя носил короткую прическу и обычно был одет в костюм. Его удивляли оцепенение и печаль матери, узнавшей о смерти Ричарда Фрэнсиса Бертона. Знаменитого путешественника, лингвиста, писателя и дипломата, члена Королевского географического общества, пять лет назад удостоенного звания рыцаря-командора ордена Святого Михаила и Святого Георгия и права называться «сэр» – «пустая награда», как возмущенно отозвались в одном из многочисленных некрологов. Сразу после кончины в Триесте его проводили в последний путь помпезной процессией, а позже перевезли останки в Англию – как только установили этот памятник и все подготовили к погребению. Несмотря на большую спешку, из-за опоздания парохода «P&O» его мать не успела на церемонию.

Майя склонила поседевшую голову под маленькой черной шляпкой с вуалью.

– Хорошо ли… – пробормотала она и слегка кивнула. – Думаю, да. Он очень многое для меня значил почти двадцать лет. Нет, дольше. Ричард был… Словно темный ангел. Его тень постоянно сопровождала меня, даже когда его не было рядом. Без него… Даже думать не хочу, как сложилась бы без него моя судьба.

Она улыбнулась, и на мгновение Джоне показалось, что мать помолодела.

– Без него я бы никогда не познакомилась с твоим отцом, и не было бы ни тебя, ни твоей сестры.

Элизабет, внешне – точную копию матери, названную в честь двоюродной бабушки, дома, в Каире, по неизвестной Джоне причине всегда называли Джамилой. Сейчас ей было двадцать, и она изучала литературу в Лондоне, в открытом десять лет назад женском университете.

– Ричард Бертон помог нам с твоим отцом вновь обрести друг друга.

Джона задумчиво рассматривал мать. В прошлом месяце ей исполнилось пятьдесят восемь, но она до сих пор оставалась для него загадкой. Как и отец, возникший из ниоткуда, когда его сыну было четырнадцать. Оказалось, он не умер, как всегда говорила Майя, но Джона поверил, что она была изумлена не меньше его. Он быстро привык к отцу, не зря в Аравии говорят: кровь никогда не станет водой. Теперь ему казалось, что Рашид отлучался лишь ненадолго, и он всегда знал, что отец скоро вернется. Рашид несколько раз брал Джону в пустыню, пусть и в египетскую, и хотя сын никогда не испытывал такого трепета, как отец, чувства Рашида были ему понятны. Рашид всегда проводил время в пустыне, когда Майя уезжала в Англию. Араб никогда не посещал далекий, холодный остров, Майя же порой сопровождала его в прогулках по пескам и пыли, и Джона чувствовал, как в это время крепла их связь.

Главной загадкой для него было, что́ именно связывало отца и мать, ведь казалось, они из совершенно разных миров. Но их взаимная любовь ощущалась каждое проведенное вместе с ними мгновение, словно они хотели наверстать все проведенные порознь дни после своей долгой разлуки. Джона не знал, женаты ли родители вообще, перед Аллахом, Богом или хотя бы законом. Он никогда не спрашивал их об этом. Его младшая сестра Элизабет тоже носила фамилию Гарретт, с английским именем ей жилось гораздо легче.

– Он даже однажды приезжал к нам. В Каире. Кажется, тебе тогда было тринадцать.

Джона задумался, но только покачал головой.

– Не помню.

– С тех пор много воды утекло.

Майя погладила его по руке. Джона пожал ее руку, и они обменялись долгими взглядами, прежде чем вновь повернуться к памятнику.

– Однажды он сказал, что хочет быть похоронен как парс, чтобы вернуться в круговорот стихий, – пробормотала Майя. – Но думаю, это тоже неплохой вариант.

– Ты любила его?

– Да, Джона, очень любила. По сути, всегда.

– Но не как папу, – даже взрослый Джона настаивал на этой разнице.

Майя тихонько засмеялась.

– Нет, не как папу. Так, как я люблю твоего папу, любят однажды в жизни.

Она вновь посерьезнела, ей на глаза попалась надгробная надпись.

Так много могил… Джонатан где-то под Севастополем. Джамила в Ижаре. Ральф под стенами Дели. Джеральд и Марта на кладбище Святого Алдата в Оксфорде.

На лице Майи заиграла улыбка, когда она вспомнила, как быстро подружился Рашид с отцом – и как тяжело сперва было Марте принять араба в качестве мужчины собственной дочери. Лишь после нескольких визитов родителей, уговоров Джеральда и стараний Рашида Марта растаяла. Она полюбила Рашида и до последнего дня не позволяла никому сказать о нем худого слова. Как и Эмми, сразу простившая Майе, что она столько лет ничего не рассказывала о Рашиде, пока тот не оказался у двери, хотя Эмми всегда подозревала, что Майя что-то скрывает. Эмми до сих пор жила с ними в том же доме и полностью отдавалась работе в больнице.

Тетя Элизабет на смертном одре взяла с Майи слово, что ее похоронят в Каире, как и Бэтти, которая вскоре последовала за хозяйкой. Уильям Пенрит-Джонс два года тому назад умер от апоплексического удара, а до этого Ангелине пришлось похоронить одну из дочерей, Эвелину. Она так и не смогла до конца оправиться от этого горя. Майю утешало, что ее дочь Элизабет жила у сестры и могла хоть немного добавить в их дом своей врожденной веселости, вместе с постоянно растущей толпой внуков Ангелины. Элизабет, прекрасное, неугомонное дитя, дарованное Майе и Рашиду так поздно, унаследовала их тягу к дальним путешествиям и, рано оперившись, каждый раз возвращалась в родное гнездо, полная новых впечатлений и переживаний.

«Однажды настанет и наш черед, Рашид. Но не скоро… Нет, еще не скоро. Нам еще предстоит наверстать упущенное. Даже после двадцати одного года совместной жизни. Я просто не хочу жить без тебя…»

Когда Рашид отправлялся в пустыню, он вспоминал там о своей первой семье, оставленной из-за Майи. Майя знала, Рашида до сих пор тяготит эта вина, как и то, что он не смог спасти Джамилу. Еще он вспоминал в песках обе предыдущие жизни, жизнь Рашида ибн Фадх ибн Хусам аль-Дина и Абд ар-Рауфа. Теперь же он стал Рашидом аль-Шахином и, похоже, был счастлив. И свободен.

«Живи счастливо, живи свободно». Мы смогли, Джамила. Одному Богу известно как, но у нас получилось. И я благодарю его за это каждый день…»

– Хочешь, пойдем?

Майя кивнула и взяла сына под руку.

– Отвези меня домой, – прошептала она. «В Каир. К Рашиду».

– Расскажешь ты мне наконец когда-нибудь?..

– Думаю, ты мне все равно не поверишь…

– Хотя бы попробуй…

Их голоса раздавались на католическом кладбище у церкви Святой Марии Магдалены в Мортлейке. Прохладный вечерний воздух донес их до полной женщины в наряде вдовы, наблюдавшей из-под вуали за посетителями опухшими, покрасневшими от слез глазами. Она удивленно смотрела вслед паре. Совершенно определенно – мать и сын… В голове пронеслась мысль, поразившая ее, точно удар сабли: «Так мог выглядеть сын Ричарда… Такой темный…»

Прикрыв рот носовым платком, она пошла с кладбища. Она похоронила здесь мужа, но часто приходила к его могиле. Ей предстояло сделать это еще много раз в оставшиеся несколько лет, прежде чем тоже упокоиться рядом с ним, в кочевой палатке из мрамора.


Настал вечер. На следующий день Изабель Бертон должна была написать открытое письмо всем разочарованным читателям, которые ждали новой публикации, на этот раз без сглаженных непристойностей, перевода эротического произведения «Сад благоуханный шейха Нефзауи» под названием «Ароматный сад». Ей предстояло сообщить им неприятную новость, поскольку после смерти мужа Изабель спешно просмотрела его бумаги и сожгла все, что могло повредить его репутации.