– Некоторое время назад я догадалась об этом по некоторым высказываниям твоего отца, – сказала бабушка.

– Проблема в том, что к нам поступает импортный шелк, – объяснил Филипп. – Уровень продаж нашего шелка упал и продолжает падать.

– Ты считаешь, что нужно ввести налог на ввозимые товары? – спросила я.

Он размышлял.

– Конечно, для нас это было бы хорошо. Тогда мы могли бы устанавливать более высокие цены на свои ткани. И нам не пришлось бы подлаживаться под своих конкурентов. Но вопрос разрешения свободной торговли – весьма спорный. Нужно спросить себя, хотел бы ты этого, если бы речь шла о каком-нибудь другом товаре. Наверное, несправедливо ожидать, чтобы таможенные тарифы отвечали только нашим личным интересам. Ведь мы хотим, чтобы ввели налог на шелк только потому, что наш бизнес начал хромать.

– Что нам нужно, – заговорила бабушка, – так это найти новый способ переплетения нитей... который позволил бы производить очень красивую ткань... лучше, чем все, что мы делали до сих пор.

– Открыть секрет, – предположила я.

– Точно! – воскликнул Филипп с сияющими глазами. – Секрет производства такой ткани, какую еще никто не делал и никто не знает, как сделать.

– А что, если вскоре до этого додумаются другие?

– Вполне возможно, но они не смогут воспользоваться своим открытием. Существует такая вещь, как патент. Он в законном порядке охраняет изобретение от воровства.

– Как это хорошо!

– Но для начала нам нужно сделать это изобретение, – с сожалением сказал Филипп. – О, вот мы и добрались.

Мы привязали лодку и, поднявшись по лесенке, вышли на тропинку.

– Гринвич всегда притягивал меня, – сказал Филипп, – потому что в нем располагалась одна из штаб-квартир эмигрировавших гугенотов. Я часто спрашивал себя, жили ли здесь мои предки до того, как они переехали в Спитэлфилдс. Здесь у французов была даже своя церковь. Но не думаю, что она сохранилась до нынешних времен. А вот и «Корона и скипетр».

Мы вошли в зал с большими окнами, расположенными так, чтобы можно было любоваться видом реки, не вставая из-за стола.

– Они прославились своим искусством готовить снетка, – сказал Филипп, – поэтому мы просто обязаны его попробовать. Вы любите снетка, мадам Клермонт?

– Только свежепойманного.

– Здесь вы можете быть уверены в этом.

Жена владельца гостиницы подошла к нам. Она знала Филиппа, из чего я сделала вывод, что он был здесь частым гостем.

– Я как раз только что уверял своих друзей, что у вас подают только свежепойманного снетка, – сказал он.

– Конечно, в этом я могу поклясться, – сказала женщина, – еще сегодня утром рыба плавала в море.

– И что вы владеете секретом его приготовления?

– О, в этом нет никакого секрета. На мой взгляд, существует только один способ приготовления снетка. Я помню, что еще моя мать сначала бросала рыбу в муку, рассыпанную на столе, и встряхивала ее, чтобы убедиться что она хорошо обвалялась. Потом ее опускают в горшок с кипящим маслом... только на одну минуту... потом дают ей стечь, и рыба готова. Только есть ее нужно сразу, а то она будет не такой хрустящей. А если ее еще побрызгать лимоном да добавить щепотку кайенского перца, это будет настоящее лакомство. К снетку нужно еще правильно подобрать вино... считается, что это должен быть какой-нибудь пунш или шампанское со льдом.

– Что мы выбираем? – спросил Филипп.

Мы выбрали шампанское со льдом.

– Скоро мы с братом поедем во Францию, – сообщил Филипп, когда мы приступили к еде. – Отец надеется, что наши родственные связи позволят нам поработать некоторое время в Виллер-Мюр. Он считает, что мы там многому можем научиться... узнать, как работают другие люди... и поднабраться новых идей для нашего бизнеса.

Он посмотрел на бабушку.

– Ведь это ваша родина. Как вы думаете? Нам стоит туда поехать?

– Никогда не помешает знать, как работают люди в других местах, – сказала бабушка.

– Я бы предпочел, чтобы мы могли контролировать весь процесс производства шелка с самого начала. Я часто думал, что мы могли бы обосноваться в Индии или Китае, где наиболее подходящий климат для шелкопрядного производства. В некоторых областях Китая шелковичных червей культивируют в естественных условиях. Наверняка это дает наилучшие результаты. А вместо этого нам приходится импортировать сырье.

– Даже в Виллер-Мюр для шелковицы приходится создавать специальные условия, чтобы она не замерзла, – сказала бабушка. – Так не проще ли покупать сырьё и основное внимание сосредоточить на ткачестве?

– Конечно, вы правы. – Филипп повернулся ко мне: – Ленор, мы, наверное, наскучили тебе своими разговорами?

– Ничуть.

– Ленор тоже интересуется шелком, и я считаю, что у нее есть чутье в том, что касается конечного продукта, – сказала бабушка.

– Надеюсь, что теперь вы будете часто приезжать в город.

– Почему? – спросила бабушка.

– Ну, ведь здесь будет Джулия.

– Она не нуждается в нашем обществе, – сказала я, – она будет вовлечена в светскую жизнь.

– К которой Ленор не имеет отношения, – добавила бабушка.

– О, Ленор еще слишком молода для этого.

– Мне скоро будет уже шестнадцать, – напомнила я.

– Ты выглядишь старше, правда, мадам Клермонт? Она настолько разумнее Джулии.

– Мое воспитание, – сказала бабушка. – И потом, Ленор находится в ином положении, чем Джулия. – Ее ведь не будут вывозить в свет.

– Я этому рад, – серьезно сказал Филипп.

– Почему? – резко спросила бабушка.

– Я не думаю, что Ленор это подошло бы... выставлять себя на чей-то суд. Это годится для Джулии... но не для Ленор.

– Ты считаешь, что если Ленор не является членом вашей семьи, то...

– Слава Богу, что она не является членом нашей семьи.

Он взял мою руку и пожал ее. Я увидела в глазах бабушки затаенную радость.

– Я думаю, что мы с тобой оба сходимся во мнении, что... как это сказать... что моя внучка не совсем такая, как другие девушки.

– Похоже, что мы с вами согласны почти во всем, мадам Клермонт.

Бабушка откинулась на спинку стула и подняла свой бокал.

– За будущее, – сказала она.

У меня возникло ощущение, что эти двое заключили между собой какое-то соглашение.

По дороге домой мы все были задумчивы. Когда мы уже лежали в постели, бабушка сказала:

– Какой замечательный молодой человек получился из этого Филиппа.

– Он всегда был добрым и чутким.

– Как же он не похож на своего брата. Просто удивительно, какими разными могут быть люди. Некоторые считают, что все зависит от воспитания, но эти двое воспитывались вместе... а погляди, какая между ними разница.

– Да, – сказала я, вспоминая Чарльза и мавзолей.

– Мне кажется, он любит тебя. То есть я хочу сказать... я знаю, что он любит тебя. То, что он сказал сегодня вечером...

– Он сказал, что рад, что я не принадлежу к их семье.

– Ты прекрасно знаешь, что он имел в виду. Он влюблен в тебя. И медлит с признанием только потому, что ты еще очень молода. Возможно, через год... тебе будет уже почти семнадцать, и тогда...

Я засмеялась.

– О, бабушка, какая же ты мечтательница. Неужели тебе так хочется поскорее сбыть меня с рук?

– Больше всего на свете я хочу тебе счастья. Я хочу, чтобы о тебе заботились и любили. Вот чего я хочу... прежде, чем умру.

– Я не хочу, чтобы ты говорила о смерти.

– Я и не собираюсь пока покидать этот мир, но нужно быть практичной. Посмотри на сэра Фрэнсиса... еще вчера он был совершенно здоров, а назавтра его хватил удар. Да, врачи говорят, что он поправится, но он уже никогда не будет прежним. Я была бы так счастлива, если бы знала, что ты устроена. Филипп всегда был к тебе неравнодушен. Я давно это заметила. Как хорошо, что он интересуется делом. Он будет предан своей работе, своей жене и семье.

– Бабушка, по-моему, ты опережаешь события и подстраиваешь их к своим желаниям.

Она покачала головой.

– Сегодня вечером он ясно дал понять, что чувствует к тебе. Это было почти предложение.

– Мне представляется это в другом свете. По-моему, он просто старается быть внимательным ко мне, потому что боится, что я чувствую себя чужой в их семье.

– Нет, нет. Сегодня я счастлива. Я вижу значительно дальше тебя.

– В любом случае, я рада, что ты счастлива.

– Спокойной ночи, дитя мое, и да благословит тебя Господь.


Я лежала без сна, думая о том, что она сказала. Я пыталась восстановить в памяти каждую секунду нашего пребывания в «Короне и скипетре». Что такого сказал Филипп, чем он проявил свои чувства? Я знала, что нравлюсь ему. Он всегда был со мною приветлив и мил, и я смотрела на него и Касси как на своих лучших друзей в этом доме.

Было ли на самом деле что-то значительное в его словах, или бабушка принимала желаемое за действительное? Все же я склонялась к последнему.

Только представить, что я... замужем за Филиппом! Почти все девочки, не успев проститься с детством, начинают думать о замужестве. Они мечтают о рыцарях и романтических героях. Святой Георгий... нет, святых никто не хочет. Сэр Ланселот больше годится для этой роли. Он был великий грешник, но и великий любовник. Безрассудная любовь более привлекательна, чем битвы с драконами. Людям нравятся Нельсон... Дрэйк...

Дрэйк, конечно же, Дрэйк. При упоминании этого имени меня все еще охватывало волнение. Джулия тоже была знакома с этим чувством. А что было бы, если бы это Дрэйк произнес те слова, которые сказал в «Короне и скипетре» Филипп? Что бы я тогда почувствовала?

Я бы чувствовала себя страшно взволнованной. Правда, я и сейчас взволнована, потому что, когда тебя любят, это всегда приятно... если только за этой загадочной фразой и в самом деле стоит любовь.


Дни бежали невероятно быстро. Чарльз с Филиппом уехали во Францию, так как сэр Фрэнсис достаточно окреп, чтобы вернуться к нормальной жизни, а мы с бабушкой и Джулией вернулись в Шелковый дом.

Леди Сэланжер встретила меня довольно холодно, не преминув сообщить, как трудно ей было без меня обходиться. Голос мисс Логан быстро утомлял ее, а Касси читала без выражения. К тому же мы отсутствовали дольше, чем договаривались. И у нее было столько волнений из-за случившегося с сэром Фрэнсисом.

– Если бы я могла поехать в Лондон и ухаживать за ним, я была бы счастлива сделать это, – сказала она. – Но я всего лишь несчастный инвалид, не способный сдвинуться с кресла... и все покинули меня. Такое впечатление, что никто не осознает, что я не в состоянии передвигаться по дому самостоятельно. Я совершенно замерзла. Позвони им, чтобы подбросили угля в камин. А что, окно открыто? Закрой его, пожалуйста, и принеси мне красный плед... я не выношу этот голубой... О, займись камином, Генри... Красный плед, Ленор... этот голубой так колется... а у меня такая нежная кожа. Поищи что-нибудь мне, почитать.

Итак, все возвращалось на круги своя. Бабушка была права, когда сказала, что леди Сэланжер становится более требовательной, чем когда бы то ни было. Она настаивала на том, чтобы я была рядом с ней почти все время, когда была не занята уроками.

Но мне все-таки удавалось забегать к бабушке в мастерскую. Я говорила леди Сэланжер, что бабушке нужна моя помощь в подгонке платьев для Джулии, Единственное, что могло воздействовать на леди Сэланжер, это выезд Джулии в свет. Она сама когда-то дебютировала в свете и знала, как много всего было нужно, хотя, конечно, при жизни принца Консорта это требовало еще больших затрат и усилий. В то время этикет был более строгим. Она сама дебютировала с огромным успехом и была главным событием сезона. Предложения сыпались одно за другим...

Увлекаясь описаниями лондонского общества во времена своей молодости, она переставала изводить меня своими бесконечными капризами, поэтому я всячески поощряла ее рассказы. Из этих разговоров я почерпнула много сведений о жизни молодой девушки в те времена. Воспоминания увлекали леди Сэланжер, и я открыла для себя, что она может быть хорошей рассказчицей.

– Тогда было принято устраивать приемы, куда приглашенные должны были являться непременно в вечерних туалетах. Это называлось официальным приемом. Королевская семья оставила наконец свои ужасные темные и тесные апартаменты в Сент-Джеймском дворце, и приемы стали проводить в Тронном зале Букингемского дворца. Приглашенных для этих приемов выбирали с особой тщательностью. Какое это было время... нас учили делать реверанс и грациозно отступать к выходу. Это был просто кошмар... особенно когда нужно было пройти расстояние в три-четыре ярда длиной. А все эти перья и вуали! А как нас затягивали в корсеты! Для некоторых девушек это было равносильно смерти. У меня-то была и без того очень тонкая талия. И все это ради нескольких минут представления Ее Величеству. О, дорогая, какое это было время! Сэр Фрэнсис сбил меня с ног своим натиском, не дав мне возможности увлечься кем-нибудь другим. Я наверняка смогла бы выйти за герцога, если бы он не окрутил меня так быстро. А как мы тогда танцевали! У меня затекла нога. Помассируй ее, Ленор.