Он любил прифрантиться и был настоящим денди. Его постоянно можно было видеть любующимся на свое отражение в зеркале. Звали этого человека Лоренцо. Филипп окрестил его Лоренцо Великолепный.

С каждым днем он становился все более и более разговорчивым. Филипп немного понимал по-итальянски, и благодаря этому и английскому Лоренцо нам удавалось общаться. В ту пору все нам казалось невероятно забавным и мы много смеялись. Это был самый лучший смех в мире, потому что причиной его было переполнявшее нас счастье. Мы оба были тогда рады, что родились на свет.

Лоренцо чувствовал это и словно желал быть частью нашего блаженства.

Он хотел дать нам понять, какой он отличный парень и как его любят женщины. Правда, его огорчает, признался он нам, что иногда их приходится немножко встряхивать. У него были выразительные руки, и он часто делал ими движения, будто отгонял назойливых мух. Во время этих разговоров он всегда удобно устраивался где-нибудь рядом с зеркалом, чтобы можно было иногда бросить в него взгляд и удовлетворенно пригладить свои кудри. Но, несмотря на ужасное тщеславие, было в нем что-то располагающее, и мы не могли удержаться, чтобы не заговорить с ним.

Как я уже сказала, он очень интересовался нашей одеждой. Однажды мы вошли в комнату и обнаружили его в оперной шляпе Филиппа.

– Оченна хороша, – сказал он, нимало не смущенный тем, что его застали врасплох.

Мы попытались не выказывать удивления, хотя Лоренцо вряд ли мог нас чем-нибудь удивить.

– Вам идет, – сказала я.

– В этом... Лоренцо... сделала бы большую добычу, а?

– Не сомневаюсь. От женщин не было бы отбоя. Чтобы избавиться от них, вам пришлось бы взлететь.

С унылым видом он снял шляпу, смял ее почти с детским наслаждением и неохотно положил в картонку.

Он любил давать нам советы, какие места посетить, а потом расспрашивал, как нам там понравилось. Лоренцо был для нас неиссякаемым источником веселья. Мы беззлобно посмеялись над тем, как он охорашивался в шляпе Филиппа.

– Ты встречал когда-нибудь более тщеславного человека? – спросила я.

Филипп ответил, что он, возможно, не тщеславнее других но в отличие от них не скрывает этого.

– Он считает себя великолепным любовником, – продолжил он свою мысль, – что ж, почему бы и нет? Эта мысль делает его счастливым. В этом нет никакого сомнения.

В этом и в самом деле не было никакого сомнения.

Иногда мы сидели в каком-нибудь ресторанчике на открытом воздухе и пили кофе или потягивали аперитив, вспоминая, где побывали в этот день и обсуждая, куда направить свои стопы завтра. Не было случая, чтобы во время этих бесед мы не вспомнили один из последних подвигов Лоренцо.


Сказочные дни в волшебном городе. Когда я думаю о Флоренции, то вспоминаю высоты Фьезоле, прекрасные виллы и маленькие домишки на склонах гор, сплошь покрытых садами и виноградниками; я вспоминаю довольно строгие флорентийские здания; придававшие улицам какой-то зловещий вид. Особенно мне запомнилось посещение Дуомо – храма – и церкви святого Лоренцо с великолепными мраморными плитами и украшениями из ляпис-лазури, халцедона и агата; я нашла там статую Лоренцо Медичи – Лоренцо Великолепного.

Могу поклясться – у него был взгляд нашего Лоренцо, Мы попробовали найти в нем какое-нибудь другое сходство, спрашивая себя, наведывается ли сюда Лоренцо изучать своего знаменитого тезку.

Флоренция была просто изобилием сокровищ. В этом городе нужно прожить не меньше года, постепенно впитывая его в себя. Мы посетили множество дворцов – Иль Барджелло, который когда-то был тюрьмой; Палаццо Веккио; дворец Уффицци и Палаццо Питти; мы любили бродить по Пьяцца делла Синьориа, где была великолепная коллекция статуй, и по Лоджия дей Ланци, под портиком которого находились самые великолепные скульптуры, которые я когда-либо видела.

Погода стояла теплая и мягкая, без изнуряющей жары. На фоне вечно голубого неба величественные здания казались еще более внушительными.

Однажды, когда мы разглядывали скульптуры в Пьяц-ца делла Синьориа, я заметила стоявшего неподалеку человека. Он перехватил мой взгляд и улыбнулся.

– Какая замечательная коллекция, – сказал он по-английски с сильным итальянским акцентом.

– Прекрасная, – ответила я.

– Где еще, кроме Италии, можно найти такую? – добавил Филипп.

– Осмелюсь предположить, что нигде, – ответил мужчина. – Вы проводите здесь отпуск?

– Да, – ответил ему Филипп.

– Это ваше первое посещение Италии?

– Я здесь не в первый раз... но моя жена действительно впервые.

– Вы заговорили с нами по-английски, – заметила я, – как вы догадались, что мы англичане?

Он улыбнулся.

– Это не так уж трудно. Скажите, а из какой части Англии вы прибыли? Я бывал там однажды.

– Мы живем вблизи Эппинг Форрест, – ответил Филипп. – Вы бывали там?

– О да. Там очень красиво... и совсем рядом находится большой город, я не ошибаюсь?

– Я вижу, вы хорошо информированы.

– Вы здесь еще долго пробудете?

– До конца этой недели и еще следующую.

Он приподнял шляпу и поклонился.

– Вы должны как следует насладиться городом за оставшееся время.

– Он был очень любезен, – сказала я Филиппу, когда он ушел.

– Ему понравилось, что мы восхищаемся его страной.

– Ты думаешь, что дело именно в этом? А мне показалось, что он заинтересовался нами... он спросил, откуда мы приехали и когда уезжаем.

– Это был совершенно праздный интерес, – сказал Филипп.

Он взял меня под руку, и мы отправились искать уличный ресторанчик, где можно было бы хорошо поесть, наблюдая за жизнью улицы.

Наконец мы посетили оперу. Я облачилась в свое голубое платье из «Салонного шелка», а Филипп – в черный плащ и шляпу, по поводу которой Лоренцо высказал столь горячее одобрение.

Лоренцо пришел к нам в номер под каким-то предлогом, когда мы уже собрались уходить. Он всплеснул руками и застыл, восхищенно изучая наши наряды; я знала, что он воображает себя в плаще и шляпе Филиппа. Он захлопал в ладоши и пробормотал:

– Magnified Magnified[13].

Это был изумительный вечер – последний из таких вечеров. Когда я оглядываюсь назад, мне кажется невероятным, что можно быть так близко от несчастья, ничего не подозревая об этом.

В опере давали «Риголетто»; артисты были выше всяких похвал, публика благодарно внимала. Я была совершенно околдована великолепными голосами Герцога и его трагического шута, исполнением Джильдой арии «Саго Nome»; меня до глубины души потрясла сцена, где обезумевшая от горя Джильда наблюдает за герцогом, обольщающим девушку из таверны. Я слушала и думала: обязательно расскажу все это бабушке.

В антракте я посмотрела на верхние ложи и в одной и Них увидела человека, который заговорил с нами в Пьяцца. Он встретился со мной глазами и дал понять, что тоже узнал меня, поклонившись мне как знакомой.

– Смотри, вон тот человек, – сказала я Филиппу. – Ты помнишь, мы видели его в Пьяцца?

Филипп с отсутствующим видом кивнул.

Когда мы вышли на улицу, я увидела его снова. Он стоял у здания оперы, словно в ожидании кого-то. Ми снова кивнули друг другу.

– Возможно, он ждет свой экипаж, – сказала я.

Сами же мы решили дойти до «Реджии» пешком. Это был колдовской вечер. Мне хотелось, чтобы он подольше не кончался. Мы постояли немного на балконе.

– Здешние улицы кажутся зловещими, когда они безлюдны, – сказала я. – В голову начинают приходить мысли о тех жестоких деяниях, которые творились здесь когда-то.

– То же самое можно сказать о любом другом месте, – отреагировал прагматичный Филипп.

– Но мне кажется, что здесь как-то особенно...

– Какая же ты фантазерка, дорогая, – ответил Филипп, увлекая меня в комнату.


Весь следующий день мы гуляли по городу и к вечеру чувствовали себя изрядно уставшими. Когда мы ужинали в почти пустом зале гостиничной столовой, над нами навис Лоренцо.

– Вы не идете в опера эта вечера? – спросил он.

– Нет, мы бьии там вчера, – сказал ему Филипп.

– Там было замечательно, – добавила я.

– Оченна хороша. «Риголетто», да?

Да. Пение было выше всех похвал.

И сегодня ваша снова не пойдета?

– О, нет, – сказал Филипп, – сегодня мы уйдем к себе рано. Нам еще нужно отправить несколько писем. Мы здорово устали и собираемся лечь пораньше.

– Это хороша...

Мы вернулись к себе в номер и занялись письмами. Я написала длинное письмо бабушке, расписывая чудесные виды Флоренции и поход в оперу. Филипп получил известия с фабрики и, изучив их, углубился в ответ.

Потом мы немного посидели на балконе и рано легли спать.


На следующее утро завтрак запоздал, и когда его наконец подали, его принес незнакомый нам человек.

– А что случилось с Лоренцо? – спросила я.

– Лоренцо... ушел, – коверкая английские слова, сообщил тот.

– Ушел? Куда ушел?

Он поставил поднос на столик и смущенно сделал беспомощный жест руками.

Когда он ушел, мы заговорили о Лоренцо. Что могло с ним случиться? Не может быть, чтобы это означало, что он ушел совсем.

– Я думаю, он предупредил бы нас, если бы собрался взять выходной, – сказал Филипп.

– Да, странно, – согласилась я. – Но Лоренцо вообще довольно странный. Я думаю, скоро все выяснится.

Но когда мы спустились вниз, никто не знал о его местонахождении, и было ясно, что его исчезновение явилось для них таким же сюрпризом, как и для нас.

– Наверное, пустился в какое-нибудь романтическое приключение, – предположил Филипп.

Мы вышли из гостиницы и побрели по городу. Из головы у нас не выходил Лоренцо, и когда мы проходили дворец Медичи, то вспомнили о том, другом Лоренцо – отпрыске недобро прославившегося семейства, которое имело исключительную власть во Флоренции пятнадцатого века.

– Лоренцо Великолепный, – задумчиво произнес Филипп, – нужно было быть действительно великим человеком, чтобы получить такое прозвище. Да, он был великолепным. Он потратил огромную часть своего богатства на поддержку литературы и искусства и сделал Флоренцию центром просвещения. Знаешь, он вложил огромные средства в библиотеку, которую сам и основал; он окружил себя самыми знаменитыми скульпторами и художниками, которых знал мир. Это действительно великолепно. Полагаю, что к концу жизни он стал слишком могущественен, а это никогда не доводит до добра; и к концу своего правления он потерял свою безраздельную власть над Флоренцией. К сожалению, сыновья великих людей редко достигают высот своих родителей, и во Флоренции наступили смутные времена.

Меня не покидала мысль о нашем Лоренцо.

– Надеюсь, у него не будет неприятностей, когда он вернется, – сказала я. – Думаю, управляющему не очень понравится... что он ушел, никому не сказав, куда и насколько.

Мы прошлись по магазинам на Понте-Веккио и посмотрели Арно, где, как сказал Филипп, Данте впервые встретил Беатриче.

Я была рада вернуться в «Реджию», так как не могла отделаться от тревоги за Лоренцо.

Там нас ждало страшное известие.

Не успели мы войти в гостиницу, как сразу же поняли, что что-то случилось. Один из официантов с двумя горничными поспешил нам навстречу. Мы с трудом понимали, что они говорят, так как они говорили все сразу и на итальянском, лищь иногда вставляя английские, слова.

Мы не могли поверить, что поняли их правильно. Лоренцо был мертв.

Судя по всему, на него напали прошлой ночью, вскоре после того, как он покинул гостиницу. Его тело было брошено на небольшой аллее позади здания. Обнаружил его только сегодня утром какой-то человек, направлявшийся на работу.

К нам подошел управляющий.

– Хорошо, что вы вернулись, – сказал он. – Polizia хочет поговорить с вами... Я должен сказать им, что вы здесь. Они хотят побеседовать...

Мы были потрясены и гадали, зачем им понадобилось встретиться с нами; но нас настолько подавляла мысль, что жизнелюбивый, вечно смеющийся Лоренцо мертв, что мы вряд ли были способны как следует осмыслить происходящее.

Прибыли полицейские, и двое из них подошли к нам. Один прекрасно изъяснялся по-английски. Он сказал, что они не сразу смогли идентифицировать личность Лоренцо, поскольку на нем был плащ, на подкладке которого обнаружили ярлык с именем лондонского портного. Они подумали, что жертвой нападения оказался иностранный гость. Но поскольку в городе многие знали Лоренцо, то вскоре его все-таки опознали. Они высказали предположение, что нападение было совершено с целью ограбления, но пока трудно сказать, было ли что-то украдено.

Мы не знали, что думать. Потом я вспомнила, как Лоренцо любовался собой в оперной шляпе Филиппа. Я сказала, что хочу пройти в свой номер. Поднявшись к себе, я обнаружила, что шляпная картонка пуста и плащ из платяного шкафа исчез.

Я поспешила вниз, чтобы сказать им об этом.

Нам предложили осмотреть залитый кровью плащ. Не было сомнения в его принадлежности. Это был плащ Филиппа. К тому времени нашлась и шляпа. Как только я увидела ее, мне стало ясно, что случилось.