«Он обычный наглый торговец, который быстро выбился в люди, и не более, этот мистер Сэдлер, – однажды заявил месье Лаваль, вернувшись со Спитал-Сквер, куда отвез какие-то шелка. – Просто несколько графов и графинь носят его одежду, вот и все».

Анри так и не узнал, почему месье Лаваль, как правило, очень спокойный и мирный человек, столь резко отозвался об этом купце. Он решил, что Сэдлеру могло не понравиться качество шелка, предложенного им, или, возможно, Лаваль предположил, что Сэдлер покупает материал за границей. Но Анри находился не в том положении, чтобы допрашивать хозяина.

– Pas si vite, Henri[8]. Зачем такая спешка? – крикнул Ги, догоняя юношу. – У нас еще пятнадцать минут.

– Я должен быстрее вернуться, – ответил Анри. – Меня послали, только чтобы отнести люстрин к Шелли. Мне еще следует до заката соткать два фута дамаста.

– Тебе же не нужен дневной свет для сотворения твоих чудес.

Анри покраснел. Тогда ему была так приятна похвала месье Лаваля, что он рассказал о ней другу. Теперь казалось, Ги никогда этого не забудет.

– У материала цвет слишком темный, поэтому при свечах я не увижу упущенные нити, а к утру все должно быть готово. Встретимся завтра?

– À demain[9]. Мы вернемся сюда, чтобы опять увидеть твою новую английскую зазнобу? Или ты будешь искать ту, которая тебе понравилась на прошлой неделе?

– Vas au diable[10], – весело выругался Анри.

Друзья расстались, и он направился на Принс-Стрит. Анри всегда было приятно ходить по улицам, где жили и работали ткачи, по его улицам, где каждую стену покрывала густая зеленая листва вьющихся растений, в клетках пели птицы и слышался стук ткацких станков, доносившийся с чердаков.

* * *

Анри относился к месье Лавалю как к отцу, хорошо понимая, что обязан этому человеку всем. Он едва помнил своего настоящего родителя. Отец погиб, тщетно пытаясь спасти его сестру, утонувшую в Бискайском заливе во время их бегства из Франции.

С помощью разных уловок и ухищрений им удалось сбежать от сквернословящих солдат, которым они, как и прочие семьи протестантов, должны были предоставлять жилье в рамках так называемых драгонад[11]. Власти считали, что подобные меры помогут протестантам перейти в католичество, но это привело лишь к их обнищанию, ведь им пришлось продать станки, освобождая место для солдат, постоянно требовавших, чтобы их бесплатно кормили и поили. За отказ могли избить или убить. Однажды его старшая сестра внезапно исчезла. Ее так никогда и не нашли. Анри слышал, как люди шептались, будто она отказала солдату и поплатилась за это жизнью. В то время он не понимал, что это значит.

«Нас здесь больше ничто не держит, – прошептал отец однажды поздно вечером, когда солдаты уснули. – Нам пора уходить, пока у нас еще осталось несколько ливров».

За три длинных холодных ночи они прошли шестьдесят миль до побережья, отдыхая днем, чтобы их не поймали представители власти. Когда беглецы прибыли в порт, они узнали, что корабль, на который они купили билеты, затонул. Последние сбережения они вынуждены были потратить на подкуп капитана маленького рыбацкого судна, уговорив его взять их на борт, – пятьсот ливров перед посадкой и еще пятьсот по прибытии в Плимут.

Обо всем этом Анри узнал позже от матери. О том ужасном путешествии он помнил лишь один эпизод, когда посреди ночи сердитый капитан с огромными ручищами занес его на борт корабля и спустил в темный трюм, где ужасно воняло гнилой рыбой и солью для копчения. Мать рассказала, как перед отплытием капитан велел им молча стать под главной мачтой, чтобы их не зацепили таможенники, протыкающие пол палубы шпагами в надежде обнаружить незаконных пассажиров.

Иногда во сне Анри преследовали другие воспоминания – шум волн за бортом суденышка, причитания матери и плач сестры. И то, как их бросало из стороны в сторону в темном трюме, пока люк не распахнулся и их не окатило потоком холодной морской воды. В тот момент Анри обычно просыпался в слезах, пытаясь перевести дух, понимая, что это был конец их прежней жизни.

Лишь много лет спустя мать смогла заставить себя рассказать ему, что произошло позже. Они выбрались на палубу через люк, борясь с потоками воды, заливавшими корабль, и поняли, что рыбак и его сын исчезли, вероятно, их смыло набежавшей волной. Они могли уцелеть, лишь привязав себя к мачте и молясь, чтобы суденышко пережило шторм, но прежде чем они успели это сделать, огромный вал обрушился на корабль, смыв двенадцатилетнюю Мари в рокочущую тьму. Отец тут же прыгнул за ней, однако их поглотило море и больше никто никогда их не видел. Последние семейные сбережения сгинули в пучине вместе с ними.

Клотильда уже плохо помнила, как они выжили в тот шторм, но в конце концов судно прибило к побережью, которое, как он знал теперь, находится в графстве Кент. Их спасли охотники за ценностями, прочесывавшие побережье в поисках ценных вещей, выброшенных на берег после шторма. Должно быть, они огорчились, когда поняли, что единственной добычей были женщина и маленький мальчик, полумертвые от усталости. Один из охотников сжалился над ними, взял к себе в дом и помог восстановить силы.

Анри плохо помнил, что происходило в следующие несколько месяцев. Они поселились в заброшенном сарае на окраине городка. Мать, казалось, потеряла всякую надежду, плача дни напролет и не выходя на улицу, пока Анри бродил по окрестностям в поисках еды, одежды и одеял.

Однажды его поймал торговец на рынке, обвинивший Анри в краже, и потащил мальчика за ухо к главе городского совета. Хотя к этому времени Анри уже выучил несколько слов по-английски, их не хватило для объяснения того, что он просто ждал, когда выбросят испорченную еду, и они с матерью умирают от голода, потому что потеряли все в море.

Глава совета, человек с бочкообразным телом, красными глазами, съехавшим набок напудренным париком и окладистой седой бородой, рявкнул:

– Так как тебя зовут, мальчик?

Паренек в ужасе пробормотал:

– Анри.

– Онри? Разве это не французское имя?

Анри кивнул.

– Как же ты сюда попал?

Он, сообразив, о чем у него спрашивают, попытался подыскать слова, чтобы объяснить, но не смог. Вместо этого сделал попытку жестами изобразить плаванье корабля по волнам. Мужчина ничего не понял, поэтому Анри расплакался от горя и досады.

Затем случилось чудо. В дверь вошла молодая женщина с подносом, на котором, кроме чайника, чашек, блюдец, сахарницы и кувшина с молоком, стояла тарелка с бутербродами и печеньем. Увидев столько еды, Анри тут же успокоился. Он почувствовал, как его рот наполняется слюной, а в желудке урчит от голода. Он еле сдерживался, чтобы не протянуть руки и не схватить бутерброд.

– О! – воскликнула она. – Я не знала, что у тебя гость, отец. Мне принести еще одну тарелку? Он выглядит изголодавшимся.

Они молча посмотрели на мальчика, одетого в лохмотья и стоявшего босиком перед ними. У него были такие тонкие руки, что, казалось, они могут сломаться под собственным весом.

Мужчина хмыкнул.

– Думаю, да, принеси, дорогая. И присоединись к нам. Мне нужно, чтобы ты переводила.

* * *

Анри послушно ждал, пока они устроятся у камина. Он ел все, что ему передавали, выпив при этом целый кувшин молока и одновременно отвечая на вопросы главы совета. Девушка плохо разговаривала по-французски, кое-что из переведенного ею было непонятно, однако мальчик старался рассказать все, что мог. В ходе их разговора он понял: многое из сказанного им теряется при переводе.

Между тем он все-таки смог объяснить собеседникам, что они с матерью гугеноты, сбежавшие от французских властей; его отец ткал шелк в их родном городке, а мать работала в этой же отрасли, на крутильной машине, скручивая тончайшие нити на колесе, чтобы создать пряжу нужного денье[12]. Хотя было видно, как он голоден, им все не верилось, что у мальчика и его матери нет дома и буквально ни гроша за душой, а выживали они лишь благодаря подаяниям и тому, что находили среди отбросов.

– Мы должны что-то сделать для него, папа, – сказала девушка.

– Я считаю, им дорога в работный дом.

– Но ты же слышал: его мать владеет профессией. Она могла бы зарабатывать, если бы нашла работу.

– К сожалению, в здешних местах не занимаются шелком, дорогая.

– В Лондоне занимаются. А что мой дядя? Он же работает с шелком, верно?

– Глупости. Он не захочет принимать у себя никаких бродяг, Луиза. Ладно, парень. Я сниму с тебя обвинения в краже, если ты поступишь так, как я скажу. Приведи сюда мать, и мы отведем вас в работный дом. Там вы хотя бы получите еду и ночлег.

Когда они подошли к двери, девушка шепнула мальчику:

– Не ходите в работный дом, это ужасное место. Тебя разлучат с матерью. Спускайся по ступенькам, а потом подойди к заднему входу. Cinq minutes[13].

Она встретила его у порога и сунула ему в руки пакет из коричневой бумаги.

– Удачи! – сказала мальчику. – Теперь беги, пока отец не увидел тебя.

По дороге назад он спрятался в небольшой роще и осторожно раскрыл пакет. Внутри был настоящий клад: буханка черствого хлеба, большой кусок сыра и мешочек на шнуровке, в котором Анри обнаружил серебряный шиллинг и клочок бумаги со словами «Мой дядя, Натаниель Броадстоун, ткач шелка, улица Маркс-Лейн, дом 5, Бетнал-Грин[14], Лондон. Не упоминайте мое имя».

* * *

Дорога в столицу заняла четыре дня. Они шли пешком, иногда им удавалось подъехать на телеге какого-нибудь крестьянина, потому что билет на дилижанс стоил дороже шиллинга. Они попали в Бетнал-Грин уже вечером. Целый день шел дождь, и мать с сыном промокли до нитки. Человек, открывший им дверь, с подозрением посмотрел на их оборванную мокрую одежду. Страх сдавил горло Анри.

– Пожалуйста, сэр, мы пришли увидеть мистера Броадстоуна.

– Кто вы такие?

– Анри Вендом, сэр, и моя мать, мадам Клотильда Вендом.

– Итак, мадам, зачем вы привели сына в мой дом?

Она покачала головой.

– Отвечай, женщина.

– Мы не можем сказать, сэр. – Анри не хотел предавать доверие доброй Луизы.

Мужчина покачал головой.

– Если вы не можете сказать, то почему я должен помогать вам? Проваливайте и не появляйтесь здесь больше.

Они провели ужасную ночь возле дверей дома ткача, пытаясь избежать внимания разных подозрительных личностей, бродивших по улицам после наступления темноты. Холодный дождь лил всю ночь, а странные звуки города пугали их. За это время Анри не раз пожалел, что согласился последовать напутствию дочери главы городского совета, подарившей ему надежду начать все сызнова. Теперь надежда умерла на шумных вонючих улицах этого города.

Утреннее солнце высушило их одежду. Они остановились возле рынка, чтобы купить пару горячих пирожков, истратив на них последние несколько пенсов. Анри попытался сформулировать фразу по-английски, и в этот момент торговка улыбнулась ему и ответила на чистом французском. Анри очень удивился. Они впервые услышали родную речь с тех пор, как попали в эту страну.

– C’est gratuit[15], – сказала она, протягивая ему пирожки. – Оставь пенсы себе. У вас утомленный вид.

Клотильда расплакалась.

– Oh, merci madame, merci mille fois! Dieu vous bénisse[16].

Всхлипывая, она поведала историю их бегства из Франции. Наконец-то она смогла рассказать кому-то об их бедствиях.

– Ah, les pauvres[17], – промолвила торговка. – Мужайтесь, мадам. У вас все еще есть ваш милый сын. И вы теперь именно в том месте, где можно начать новую жизнь.

– Mon Dieu![18]

Они не верили своим ушам. Оказывается, они попали туда, где десятилетиями, пытаясь избежать преследования на родине, оседали тысячи французских и фламандских граждан. Англичане исповедовали ту же религию и, по крайней мере официально, не препятствовали французам селиться на своей земле, хотя местные жители не всегда были им рады.

По словам торговки, в этом месте, как раз за городскими стенами, обитало большинство французов. Там были церкви, благотворительные организации и, что казалось чудом, – буквально сотни ткачей шелка, сновальщиков, крутильщиков, купцов, торговцев.

Женщина развела руки в стороны, показывая масштаб того, что пыталась им описать.

– Тут найдется работа для каждого, – сказала она. – В Лондоне шелк пользуется бешеной популярностью.

Когда Анри с матерью наконец собрались уходить, торговка посоветовала им отправиться к французской церкви на Форньер-Стрит рядом с районом Спиталфилдс. В храме им должны помочь. Последовав ее совету, они направились к самому высокому зданию в окру́ге.

Подойдя ближе, Анри задрал голову, любуясь невероятной башней, построенной уступами, словно свадебный торт. Ее шпиль почти касался облаков. У Анри закружилась голова. Здание напоминало дворец: широкие гранитные ступени вели к двери, построенной для гигантов. С обеих сторон от входа высились массивные столпы, обхватить которые удалось бы лишь нескольким взрослым людям. Все строение было ярко-белого цвета и блестело ярче свежего снега. Оно сверкало, словно маяк среди темных шумных улиц города.