Услышав это признание, Алсиона наконец повернулась к нему, уголки ее губ дрогнули от легкой улыбки, и Думитру без слов понял, что прощен. Ее глаза смягчились, краски вернулись на побледневшее лицо. Сдержанность придавала ее красоте особую хрупкость и прелесть, но Алси, казалось, не замечала собственной обворожительности.

– Над чем ты работаешь? – поинтересовался Думитру. Он не испытывал к предмету ее занятий жгучего интереса, но знал, что Алси будет рада рассказать.

– Над тем же, что и в последние три года. Это называется гиперкомплексные числа.

Энтузиазм в ее голосе оказался бы заразительным, если бы Думитру имел хоть малейшее понятие о предмете. Поэтому он молча смотрел на Алси.

Она вздохнула.

– Ты знаешь о существовании мнимых чисел?

– Нет, – честно признался он.

– Ну, уж про квадратный корень ты знаешь, – нахмурилась она.

– Конечно, – ответил Думитру, чуть рассерженный ее тоном.

– Мнимое число получится, если извлечь квадратный корень из отрицательного числа, – сказала Алси так, будто это самая логичная вещь на свете.

– Это невозможно, – немедленно возразил Думитру.

– Когда впервые с этим сталкиваешься, это действительно кажется бессмысленным, – улыбнувшись, призналась Алсиона. – Разумеется, никто не может показать тебе квадратный корень из отрицательного числа в реальной жизни. Но математики открыли, – она взмахнула рукой, подбирая слова, – такие взаимоотношения между числами, что понадобилось извлекать корень из отрицательных чисел. А когда стали оперировать с такими числами, то отвлеченные вычисления потеряли связь с реальным миром.

Думитру с удивлением смотрел на Алсиону. Она, казалось, оседлала любимого конька. Пытливый ум оживлял ее лицо, дух исследователя и плоть красавицы слились воедино. Странная, поразительная гармония возникла вдруг из, казалось бы, несочетаемого.

– Комплексные числа, – продолжала она, – получаются в результате сложения мнимых и действительных чисел. Гиперкомплексные числа – это категория комплексных чисел, которые не подчиняются правилам ни для действительных, ни для комплексных чисел.

– И что с ними можно делать? – спросил Думитру, совсем запутавшись, но его так поразило воодушевление Алси, что он был не в силах ее остановить.

– Прости, не поняла, – удивленно взглянула на него Алси.

– Математика обычно нужна для того, чтобы, например, построить мост или рассчитать траекторию полета стрелы, – сказал Думитру. – А где можно применить твои гиперкомплексные числа?

– Честно говоря, понятия не имею, – взглянула на него из-под полуопущенных ресниц Алсиона. Помолчав, она снова оседлала своего конька. – Формулы и правила, о которых я говорю, описывают взаимодействие этих чисел, но я не знаю ни одной практической ситуации, в которой их можно применить. – Ее лицо сияло. Казалось, она смотрит сквозь Думитру в какую-то отдаленную точку пространства, видимую только ей. – Веками математика плелась позади или в лучшем случае не отставала от научных знаний, призванная лишь подтвердить уже открытые законы или описывать действия и величины, которые прежде были измерены. В нашем веке математика впервые достигла абстрактной независимости от объективной реальности, и когда в будущем понадобятся такие сложные расчеты, основа для них будет готова. Но это уже другая область. Меня интересуют только цифры. – Алси несколько секунд вглядывалась во что-то невидимое, потом заморгала и, придя в себя, с досадой взглянула на Думитру. – Я тебя утомила?

Он не мог удержаться от кривой улыбки. Как же, утомила! Ведь ее охватил почти священный экстаз. Любой почел бы за счастье испытать это. Ему бы осудить такое неженское хобби из боязни, что это вызовет у супруги мозговую горячку или дурно повлияет на женские органы. Но Думитру всегда подозревал, что эти опасения – сущий вздор. Когда Алси говорит о своем увлечении, она так и пышет здоровьем. Думитру не мог поверить, что увлечение, даже столь неординарное, повредит ей.

– Нет, – сказал он. – Ни в коей мере. Это очень увлекательно, хоть я мало что понял.

Думитру умолк, и Алси с тревогой взглянула на него. Казалось, ее взволновало его внимание к ее интересам, как будто он обнаружил какой-то важный и постыдный секрет. Ей нужно прийти в себя, поэтому он съязвил:

– Когда я жил в Париже, то знал женщин, славившихся умом. Они проводили дни, играя на фортепиано, создавали шедевры вышивки и упражнялись в остроумии.

– У тебя нет фортепиано, а рукоделие занимает только руки, а мысли в это время свободно блуждают, – нахмурившись, сказала Алсиона, словно всерьез анализировала перечисленные занятия. – Если уж на то пошло, вышивка весьма приятное занятие. Но когда нужно выразить одолевающие мысли, для этого необходимы перо и бумага, а не иголка с ниткой.

– Ты меня неправильно поняла, – терпеливо возразил Думитру. – Я хотел сказать, что ум упомянутых дам сильно отличался от твоего.

Алси удивилась, потом ее лицо приняло непроницаемое выражение.

– Их легче понять? Их увлечения больше подобают женщине? – предположила она.

– Они более разговорчивые, – поправил Думитру. – Хотя не идут с тобой ни в какое сравнение.

– М-м… – уклончиво протянула Алсиона, ее лицо было по-прежнему непроницаемым, а тон неуверенным. – Признаюсь, когда адресат на другом краю континента, лист бумаги весьма кстати, но умная беседа на математические темы столь же плодотворна, как и на другие.

– Нет, если твой собеседник одолел только азы геометрии, – весело воспротивился Думитру, чувствуя, что может встретить достойного противника, если Алси будет продолжать дальше с той же неумолимой серьезностью.

Она покраснела, и ее оборона тут же пала.

– Прости, я не учла…

– Ради Бога, Алсиона! – перебил ее Думитру, притворно закатив глаза. – Своим смущением и извинениями ты лишаешь меня удовольствия подразнить тебя.

– Ох! – вымолвила Алси и заморгала. У нее вырвался нервный смех. – Прости, я не слишком сильна в кокетстве и легкомыслии, язвительность мне дается гораздо лучше. Мать считала, что всему виной моя непосредственность, а я думаю, что это следствие контактов с людьми, считающими, что мои интересы оскорбляют их чувствительность. У меня было мало возможности вести пустые светские разговоры.

Ее слова задели Думитру, но он скрыл это под шутливым ответом.

– После всего, что я сказал, ты опять извиняешься, – поднял бровь Думитру.

– Я… – Алси на мгновение замолкла, загнанная в угол, потом все поняла, и ее лицо ожило. – Ах ты! Ты опять меня дразнишь. – Безуспешно пытаясь сдержать улыбку, она рассмеялась. – Я порой вхожу в раж! – сказала она, отсмеявшись. – Я понятия не имела, как сказать тебе о своей работе, поскольку почти никому о ней не говорила, но уверена, что, думай я целый месяц, худшего способа не придумала бы. Удивляюсь, что ты не сбежал, как только я начала разглагольствовать о гиперкомплексных числах.

– Ну, если это самое худшее, думаю, с остальным мы справимся, – сухо ответил Думитру, Он услышал, как открылась дверь в гостиную, значит, подали обед. Алсиона успокоилась и казалась почти счастливой. Поэтому он позволил себе сменить тему: – Поверь, я пришел сюда не затем, чтобы обсуждать дамские увлечения или математику. Я хотел пригласить тебя пообедать со мной.

– Уже так поздно? – Она бросила взгляд на свое безупречное платье. – Я еще в утреннем наряде, но если ты не возражаешь…

– Вовсе нет, – сказал Думитру. С тех пор как вернулся из Парижа, он не переодевался даже к ужину, если не считать дня свадьбы. – Мы тут не слишком придерживаемся строгих правил этикета.

– Тогда я в твоем распоряжении, – сказала Алси, подав ему руку.

Думитру церемонно склонился над ней, воспользовавшись возможностью провести губами по ее изящным пальчикам, и заметил, как у нее перехватило дыхание. Почувствовав, несмотря на неприятные утренние новости, безотчетное удовольствие, он взял Алси под руку и повел соседнюю комнату, где, позвякивая посудой, слуги накрывали стол.

Они сидели в ожидании супа и жаркого. На коротком пути из спальни в гостиную Алсиона снова сделалась напряженной и неуверенной. Теперь она ела с преувеличенной аккуратностью, и Думитру казалось, что он слышит, как в ее голове эхом отдаются уроки этикета.

Пытаясь сломать напряжение, он прочистил горло, и она подняла глаза от тарелки. На щеках Алси вспыхнули розовые пятна, глаза, потемнев, поблескивали, и Думитру сообразил, что ее неловкость связана не с разговором о математике, а с воспоминаниями о вчерашнем ужине.

Ее смущение вызвало инстинктивный ответ в его теле. В его уме промелькнули видения, слишком быстрые и бессвязные, чтобы назвать их фантазией: он берет в плен ее губы, сдергивает пышные юбки…

Думитру заморгал, отгоняя чары, и вздохнул. Как это ни восхитительно, он знал, что это не поможет ему облегчить отношения с женой. Другую женщину он мог бы соблазнить домашним раем, но не Алсиону.

Снова откашлявшись, он отпил глоток вина.

– Тебя печатали? – спросил он, изображая ненавязчивое любопытство. – Я хотел сказать, в этих журналах?

Алсиону вопрос удивил и – к тайному изумлению Думитру – польстил ей. Ее щеки порозовели еще гуще, а глаза радостно блеснули.

– Да. Точнее, печатался Алко Картер. Пять раз в математических и шесть в философских журналах. – В ее улыбке сквозила самоирония. – Даже представить не могу, что бы сказали издатели и мои оппоненты, узнай они, что автор женщина. Я начала посылать свои работы на обсуждение, будучи почти девочкой.

Казалось, Алси была в настроении удовлетворить его любопытство, поэтому Думитру спросил:

– А почему и математика, и философия?

Она пожала плечами, и сложного покроя рукава зашуршали от этого движения.

– А почему бы и нет? Математика и естественные науки только недавно отделились от философии. С развитием науки разделение становилось неизбежным, хотя я не могу отделаться от мысли, что узкая специализация станет губительной.

– Как так? – неожиданно заинтересовался Думитру, увлеченный ее энтузиазмом.

– Начнем с того, что числа воспитывают логику и рациональное мышление. Если математика окончательно отделится от гуманитарных наук, я предвижу медленное сползание к нелогичности и абсурдности, невозможной при логическом мышлении. – Алси говорила с таким напором, что нельзя было не увлечься темой. Думитру скептически поднял бровь.

– А что случится с математикой без философии?

– Она изживет себя и станет никому не интересной, – кратко ответила Алсиона.

– А твои гиперкомплексные числа кому-нибудь интересны? – не удержался Думитру.

Она одарила его божественной улыбкой.

– Конечно. Я уверена, что настанет время и они понадобятся. Только пока никто не знает для чего.

Алси, казалось, успокаивалась, когда он бросал ей вызов, словно оказывалась в родной стихии. Это было странно, восхитительно и приятно возбуждало. Оживленность делала Алси крайне привлекательной, сама она этого не осознавала, и у Думитру возникло чувство, будто он подглядывает в замочную скважину. Для пробы он сменил тему, чтобы увидеть, какую это вызовет реакцию.

– Похоже, ты не слишком веришь в человеческую натуру, если придаешь такое значение тренировке ума.

– Невежество, бедность и глупость большинства людей мало вдохновляют, – ответила она. Ее раздражение было скорее направлено на неупомянутых родителей, чем на него. Искорки в ее глазах противоречили словам, Алси будто светилась изнутри. – Жизнь большинства определяют суеверия, привычки и эмоции. Так что логическое мышление надо всячески культивировать и тренировать.

Думитру медленно улыбнулся:

– Думаю, у некоторых философов ты не слишком популярна.

Алсиона удивленно посмотрела на него, потом взвизгнула от смеха, действительно взвизгнула – звонко, совсем по-девичьи.

– У меня есть противники, – призналась она, – но есть и горячие сторонники.

Думитру откинулся на спинку кресла.

– Я могу это понять. Ты женщина твердых взглядов. А твердые взгляды часто вызывают столь же серьезные отклики.

– Вот именно. – Алси так улыбнулась в ответ, что ему захотелось тут же ее поцеловать.

Покончив с супом, они занялись жарким, и Думитру прервал разговор. Он притворно сосредоточился на еде, но перед его внутренним взором мелькали живые картины прошлой ночи, влекущие к ночи предстоящей. Какую удивительную, необыкновенную женщину нашел он себе в жены: она оживлялась, занимаясь неженскими делами, и становилась совершенно очаровательной, обсуждая темы, обычно далекие от женского кругозора. Его отец наказал бы такую невестку как непокорную дочь, отобрал бы все ее книги и приказал занять ум более подходящими темами. Его дед, который не выносил людей, не разделявших его взглядов и смевших высказывать сомнения, был бы груб с ней. Но Думитру в этом отношении не походил ни на деда, ни на отца, он мысленно перенес Алсиону из замкнутого царства общепринятой женственности в совершенно иной мир.